Лев Толстой
Шрифт:
«Я пишу роман, не имеющий ничего общего с Петром. Пишу уже больше месяца и начерно кончил. Роман этот — именно роман, первый в моей жизни, очень взял меня за душу, я им увлечен весь и несмотря на то, что философские вопросы нынешнюю весну сильно занимают меня. В письме, которое я не послал вам, я писал об этом романе и о том, как он пришел мне невольно и благодаря божественному Пушкину, которого я случайно взял в руки и с новым восторгом перечел всего».
Но не один Пушкин стал музой Толстого.
Менялась жизнь; изменились город и деревня, старая нравственность приходила в противоречие с новым бытом.
Во Франции писались романы об адюльтере, печальном и неизбежном для женщины. Обострялась вражда к уже привычному. В
Во Франции талантливый Александр Дюма-сын после пьесы «Дама с камелиями» (1852 г.), в которой была показана самоотверженная любовь падшей женщины, написал новую драму «Жена Клавдия» (1873 г.), в которой муж убивал жену-изменницу. Драма была напечатана с большим авторским предисловием. Перед этим в 1872 году Дюма издал книгу «L’homme — femme» («Мужчина — женщина»). В этой книге обсуждается вопрос: как поступать с неверной женой — убивать или прощать?
1 марта 1873 года Толстой написал Т. А. Кузминской: «Прочла ли ты L’homme — femme? Меня поразила эта книга. Нельзя ждать от француза такой высоты понимания брака и вообще отношения мужчины к женщине».
В основе нового произведения Толстого лежит новая ситуация и невозможностьее решения.
Толстой ищет способов преодоления конфликта. Проза Пушкина, его незаконченный фрагмент «Гости съезжались на дачу», дает первое описание подобной ситуации и стиль описания. Рукопись Пушкина обрывается. Конфликт не решен.
У Дюма-сына есть решение подобного конфликта, и поэтому Толстой заинтересовался французским драматургом.
В первоначальном построении произведения, которое потом получило название «Анна Каренина», муж дает развод жене, изменившей ему. Но он становится «привидением»: это «осунувшийся, сгорбленный старик, напрасно старавшийся выразить сияние счастья жертвы в своем сморщенном лице».
Толстой пробует использовать французское решение конфликта.
«Один раз он (муж, давший развод. — В.Ш.) пошел в комитет миссии. Говорили о ревности и убийстве жен. Михаил Михайлович (так зовут будущего Каренина. — В.Ш.) встал медленно и поехал к оружейнику, зарядил пистолет и поехал к ней».
Слова «к ней» написаны по зачеркнутому «к себе».
Разведенные супруги не могут помочь друг другу. «Связь наша не прервана, — говорит Михаил Михайлович. — Я сделал дурно. Я должен был простить и прогнать, но не надсмеяться над таинством…»
Выстрел не раздался. Толстой уже в первом построении выбрал самоубийство женщины как единственно возможный исход.
Пушкин предостерегал от ложных развязок и переносил интерес на саму женщину, а не на ее вину.
Пушкин оказался для Толстого музой, он помог ему создать иную структуру произведения через отчетливый показ судьбы, в которой старое давалось как новое, но так, что оно оказывалось совершенной истиной.
Б. М. Эйхенбаум в книге «Лев Толстой. Семидесятые годы» сформулировал это так:
«Сходство первого наброска к «Анне Карениной» с этим отрывком Пушкина не ограничивается начальными словами: весь набросок представляет собою своего рода вариант на тему Пушкина. В отрывке (как и у Толстого) гости, собравшись за круглым столом у самовара, толкуют о странном поведении молодой женщины, Зинаиды Вольской: «Она ужасно ветрена… — Ветрена? Этого мало. Она ведет себя непростительно… — В ней много хорошего и гораздо менее дурного, нежели думают. Но страсти ее погубят». Последнее замечание звучит как эпиграф к будущему роману Толстого, как намек на него. Рядом с этим отрывком в издании Анненкова (том V) напечатан другой, относящийся к тому же замыслу и начинающийся словами: «На углу маленькой площади, перед деревянным домиком, стояла карета». Толстой, несомненно, прочитал и этот отрывок, следы чего есть в «Анне Карениной». В этом отрывке описана сцена ревности: Зинаида упрекает своего любовника, Валериана Володского, в холодности и высказывает свои подозрения; Валериан раздраженно говорит: «Так: опять подозрения! Опять ревность! Это, ей-богу, несносно». Отрывок кончается отъездом Валериана: «Валериан уже ее не слушал. Он натягивал давно надетую перчатку и нетерпеливо поглядывал на улицу. Она замолчала с видом стесненной досады. Он пожал ее руку, сказал несколько незначащих слов и выбежал из комнаты, как резвый школьник выбегает из класса. Зинаида подошла к окну, смотрела, как подали ему карету, как он сел и уехал. Долго стояла она на том же месте, опершись горячим лбом о оледенелое стекло. — Наконец она сказала вслух: «Нет, он меня не любит!», позвонила, велела зажечь лампу и села за письменный столик…» Эта сцена послужила для Толстого своего рода конспектом при описании последней ссоры Анны с Вронским: «Она подошла к окну и видела, как он, не глядя, взял перчатки… Потом, не глядя в окна, он сел в свою обычную позу в коляске, заложив ногу за ногу и, надевая перчатку, скрылся за углом.
— Уехал! Кончено! — сказала себе Анна, стоя у окна… — Нет, этого не может быть! — вскрикнула она и, перейдя комнату, крепко позвонила… Она села и написала» и т. д.
Толстой заново открыл Пушкина. Пушкин настолько был для его современников малоизвестен, что и Толстой сделал ошибку, которая не была замечена: он сказал, что начало «Гости съезжались на дачу» было найдено в «Повестях Белкина». Н. К. Гудзий в 20-м томе Юбилейного издания первый указал на то, что такого начала в «Повестях Белкина» нет. Толстой читал более позднюю пушкинскую прозу, но традиция понятие пушкинской прозы слила с «Повестями Белкина», в результате напутал не только Сергеенко и Софья Андреевна, но эта путаница долго оставалась нераскрытой.
Как же выглядит первый, круто начатый роман, который потом превратился в «Анну Каренину»?
Поиск начала продолжался довольно долго. В Юбилейном издании под № 1 было напечатано следующее: «Пролог. Она выходит замуж под счастливыми предзнаменованиями. Она едет [встречать] утешать невестку и встречает Гагина».
Этот вариант близок окончательному роману: в нем есть приезд женщины, которая налаживает дела своей невестки. Первым он признан был потому, что начинается (после пролога) фразой, ясно перекликающейся с началом пушкинского отрывка: «Гости собирались в конце зимы, ждали Карениных и говорили про них. Она приехала и неприлично вела себя с Гагиным» (будущий Вронский).
Сейчас, после работы В. Жданова «Из истории создания романа «Анна Каренина», опубликованной в «Яснополянском сборнике» (Тула, 1955 г.), началом считается то (и Н. Гудзий с этим согласен), что ранее печаталось под № 3 (рукопись № 4).
Здесь героиня называется Татьяна Ставрович. «Разговор не умолкает. Говорят о Ставровиче и его жене и, разумеется, говорят зло, иначе и не могло бы это быть предметом веселого и умного разговора».
Входят Ставровичи:
«Татьяна Сергеевна в желтом с черным кружевом платье, в венке и обнаженная больше всех.
Было вместе что-то вызывающее, дерзкое в ее одежде и быстрой походке и что-то простое и смирное в ее красивом румяном лице с большими черными глазами и такими же губами и такой же улыбкой, как у брата.
— Наконец и вы, — сказала хозяйка, — где вы были?
— Мы заехали домой, мне надо было написать записку Балашеву. Он будет у вас.
«Этого недоставало», — подумала хозяйка.
— Михаил Михайлович, хотите чаю?
Лицо Михаила Михайловича, белое, бритое, пухлое и сморщенное, морщилось в улыбку, которая была бы притворна, если б она не была так добродушна, и начал мямлить что-то, чего не поняла хозяйка, и на всякий случай подала ему чаю. Он аккуратно разложил салфеточку и, оправив свой белый галстук и сняв одну перчатку, стал всхлипывая отхлебывать».