Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923
Шрифт:
10 декабря Муралов, Радек и Раковский обратились к съезду с новым письменным заявлением [696] , вероятно предварительно согласованным с Троцким. Подтверждая прекращение фракционной работы, они требовали соблюдения демократических принципов в партии и настаивали на правильности своих прежних выводов: «В то же время мы считаем, что наши взгляды, изложенные в платформе и тезисах, каждый из нас в рамках устава может защищать перед партией. Отказ от защиты своих взглядов в партии политически равносилен отказу от самих взглядов. Такой отказ был бы для нас обязателен, если бы мы убедились в их неправильности, т. е. в их несоответствии программе ВКП или их маловажности с точки зрения судеб партии и диктатуры пролетариата. В противном случае отказ от защиты своих взглядов явился бы на деле отказом от выполнения своего элементарного долга по отношению к партии и рабочему классу. Мы не сомневаемся, что наши единомышленники, в том числе и исключенные из партии, докажут свою верность партии Ленина и не колебнутся в деле ограждения единства, как необходимого условия диктатуры пролетариата. Мы твердо верим, что партия найдет пути снова вернуть в свои ряды исключенных и освободить арестованных за оппозиционную
696
Там же. С. 1338.
Хотя в этом документе, наряду с демагогией и словесной риторикой, можно обнаружить скрытые намеки на готовность отступления и отказа от своих взглядов, символическое для оппозиции «ВКП» вместо «ВКП(б)» выдавало отказ авторов текста от «капитуляции» перед Сталиным. Подтверждением этого было новое заявление — от 18 декабря, подписанное Мураловым, Радеком, Раковским и Смилгой и оглашенное в тот же день Смилгой на съезде [697] . Оно было вызвано предложением Орджоникидзе об исключении участвующих в съезде оппозиционеров из партии. В заявлении оппозиционеров говорилось: «Исключение из партии лишает нас партийных прав, но не может освободить нас от тех обязанностей, которые приняты каждым из нас при вступлении в ряды Коммунистической партии. Исключенные из ее рядов, мы остаемся, как и раньше, верными программе нашей партии, ее традициям, ее знамени. Мы будем работать над ук реплением Коммунистической партии, ее влияния на рабочий класс».
697
XV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). С. 1248–1250.
Авторы заявления решительно отвергали приписываемое им намерение создать вторую партию и антисоветскую деятельность, а также характеристику их взглядов как меньшевистских, что так подчеркивал в своем выступлении Сталин. Кроме того, оппозиционеры настаивали на необходимости проведения внутрипартийной реформы.
Логично и обоснованно звучала мысль оппозиционеров о том, что пугало «троцкизма» носит фальшивый характер, представляет собой попытку «произвольно связать величайшие вопросы нашей эпохи с давно минувшими дореволюционными разногласиями, к которым большинство из нас не было причастно». Особо подчеркивалось, что и подписавшие это заявление партийные деятели, и все прочие оппозиционеры полностью и целиком стоят на позициях большевизма. Констатируя усиление расправ над инакомыслящими коммунистами, в частности исключение из ВКП(б) свыше тысячи оппозиционеров и планируемое исключение новых тысяч, руководство оппозиции справедливо указывало, что происходят эти репрессии в условиях, когда сталинское большинство берет на вооружение именно те левые лозунги, за которые билась оппозиция: ограничение кулачества, борьба против бюрократизма, сокращение рабочего дня. Нельзя с успехом осуществить эти лозунги, говорилось в заявлении, отсекая от партии «тех, которые добивались в продолжении последних лет отпора растущим силам кулака, настойчиво выступали против бюрократических извращений и ставили в очередь дня более быстрое улучшение положения рабочих». Таким образом, уже в декабре 1927 г. сами оппозиционеры заподозрили Сталина в том, что, расправляясь со сторонниками Троцкого, он на самом деле берет на вооружение его программу.
При сохранении существовавшего партийного режима оппозиционеры предрекали неизбежность новых расколов в партии, новых репрессий и исключений, хотя никто, в том числе и Троцкий, представить себе не мог, какие гигантские масштабы примет сталинский террор в приближающихся 30-х гг. Попытки оппозиции найти возможность компромисса со Сталиным, договориться о совместной работе ценой приемлемых взаимных уступок, установка Троцкого и его сторонников во всех случаях действовать в рамкам коммунистической партийной системы были изначально обречены на провал, были абсолютно бессмысленны и указывали на полное непонимание Троцким того, что происходит в Советском Союзе.
Договориться со Сталиным было невозможно. Ни искренне раскаявшиеся оппозиционеры, ни навсегда преданные и верные сталинисты не могли рассчитывать на его понимание и прощение. Но в 1927 г. последние чувствовали себя абсолютно уверенно, не сомневаясь, что поддержка линии Сталина гарантирует им довольствие и благополучие. На фоне этого обманчивого пожизненного комфорта большинства делегатов съезда заявление оппозиционеров, чье исключение из партии уже было предрешено инициативой Орджоникидзе, выглядело наивным донкихотством, упрямством, самонадеянностью и даже глупостью: «Верные учению Маркса и Ленина, кровно связанные с ВКП и Коминтерном, мы отвечаем на наше исключение из ВКП твердым решением впредь бороться беззаветно под старым большевистским знаменем за торжество мировой революции, за единство коммунистических партий, как авангарда пролетариата, за защиту завоеваний Октябрьской революции, за коммунизм, за ВКП и Коминтерн».
Так завершалось заявление оппозиционеров. Так закончилась, абсолютным поражением, организованная борьба левой оппозиции внутри большевистской партии. Все, что происходило с оппозицией и оппозиционерами после 18 декабря 1927 г., было лишь эпилогом, неторопливым добиванием обреченных на гибель людей, которым в большинстве своем оставалось прожить, а скорее не прожить, а промучиться примерно десять лет. Разумеется, можно поразмышлять о том, как все они получили то, что заслуживали, как руки почти всех оппозиционеров (и сталинского большинства) были по локоть в крови, причем у многих не в переносном, а в буквальном смысле слова. Можно вспомнить и о том, что со времени революции, а кто и раньше, все они с неслыханной жестокостью относились и к своим идеологическим противникам, и, простым обывателям, что абсолютно для всех коммунистов живые люди, крестьяне, составлявшие большинство населения огромной страны, были в лучшем случае средством для финансирования индустриализации, необходимой для мировой революции, а в худшем — классовыми врагами, подлежавшими уничтожению. Нельзя забыть и расстрела царских детей, и красном терроре, и уничтожении российского офицерского корпуса, российской интеллигенции и священнослужителей, прежде всего православной церкви, но и других конфессий. Система заложников впервые в истории крупномасштабно была использована
Как и следовало ожидать, проникнутое коммунистическим духом заявление оппозиции вызвало новую волну негодования большинства съезда. В «Дневнике съезда» — официальном отчете его секретариата — заявление было названо «наглым». Съезд «с возмущением отверг обсуждение этой гнуснейшей декларации политических двурушников» [698] , — говорилось в партийном документе. В тот же день, 18 декабря, съезд принял решение об исключении из партии 75 оппозиционеров, в том числе, разумеется, всех подписантов заявлений [699] . 19 декабря было оглашено заявление совершенно иного содержания [700] . Его подписали 23 человека, включая Каменева Зиновьева, Евдокимова, Бакаева и Лашевича. Авторы заявляли о полном идейном и организационном «разоружении», осуждали свои прошлые действия и взгляды, обязывались защищать все партийные решения и просили вернуть их в партию.
698
Правда. 1927. 20 декабря.
699
XV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). С. 1247.
700
Там же. С. 1266–1267.
Надо сказать, что Зиновьев предлагал ранее Троцкому дружно раскаяться и договориться о возвращении оппозиционеров (главным образом себя и Троцкого) в партийные ряды. Похоже, что даже 18 декабря Зиновьев предлагал сторонникам Троцкого представить съезду новое заявление в духе требований большинства, но те отказались [701] . ОГПУ рассматривало «Заявление 23-х» как окончательный распад блока «зиновьевцев» и «троцкистов» [702] . Троцкий считал точно так же и назвал поступок Зиновьева «чудовищным вероломством». «Бороться против сталинизма в тех пределах, которые разрешит Сталин» [703] он не собирался.
701
Там же.
702
ГДА СБУ. Ф. 13. Од. зб. 282. Арк. 12.
703
Троцкий Л. Портреты революционеров. С. 209.
Понятно, что Зиновьев согласовал свои действия с руководством съезда и наверняка получил со стороны большинства какие-то обещания. Однако Сталин не был бы Сталиным, если бы не переиграл Зиновьева, как обязан переиграть хороший шахматист плохого. Вопреки ожиданию участников группы раскаявшихся съезд принял решение не рассматривать их документ, предложить оппозиционерам подавать заявления о «капитуляции» в индивидуальном порядке, а решения по заявлениям принимать через шесть месяцев после подачи, при условии, что поведение раскаявшегося оппозиционера соответствует принятым обязательствам, отвечает требованиям съезда и исходит из отказа от взглядов, изложенных в оппозиционных документах [704] .
704
XV съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). С. 1319.
Каменеву и Зиновьеву теперь не осталось ничего иного, как уступить Сталину по всем пунктам, «разоружиться перед партией», как тогда стало принято говорить. Они выступили с обширным открытым письмом, в котором полностью отрекались от союза с Троцким и от его взглядов и подчеркивали, что разошлись с ним прежде всего по вопросу о создании второй партии [705] . Последнее, разумеется, было откровенной клеветой, зарегистрированной многочисленными документами левой оппозиции, в том числе за подписью самого Троцкого. Но такие тонкости уже никого не волновали. Дело было сделано. Оппозиция раскололась. Буквально на следующий день после исключения 75 оппозиционеров значительная часть сторонников Троцкого «капитулировала» перед сталинской группой. По поводу «капитуляции» Зиновьева и Каменева Троцкий писал через два месяца, находясь уже в ссылке, что в ней «есть по крайней мере тот плюс, что мнимые величины выходят из игры, надо думать, выходят навсегда». Но это была не слишком удачная попытка минимизировать потери в глазах еще имеющихся единомышленников. «Когда появилось в газете письмо двух злополучных мушкетеров, — вспоминал Троцкий, — я в который раз уже вспомнил пророческие слова Сергея [Мрачковского]: «Не надо блока ни с Иосифом [Сталиным], ни с Григорием [Зиновьевым], — Иосиф обманет, а Григорий убежит». Григорий действительно убежал». Троцкий, однако, оставался верен себе, оправдывая свой временный союз с Зиновьевым тем, что это «был блок передовых московских и питерских рабочих» [706] . (В этом смысле Троцкий был неизлечим: к «рабочим» блок Зиновьева и Троцкого мог иметь отношение только в его больном коммунистическом воображении.)
705
Правда. 1927. 27 декабря.
706
Троцкий Л. Дневники и письма. С. 25.