Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940
Шрифт:
Гольдман: Я хотел бы знать, когда Вы служили секретарем.
Франкель: С апреля 1930 по январь 1932 г. и затем в Норвегии с июня 1935 до конца октября 1935 г., и здесь, в Мехико, с 18 февраля, начиная с 18 февраля [812] .
Глоцер вспоминает: «Троцкий, одетый в скромный костюм, с галстуком на рубашке — его обычное аккуратное и формальное одеяние — был вдохновлен предоставленной возможностью. Это собрание стало кульминацией его долгой борьбы… Он давал отпор, как признавали многие, энергично, смело, демонстрируя опытность и ум…. Все это делалось… на базе безупречного владения собранным материалом, историческим и современным, и личного знания того, как функционирует сталинский полицейский аппарат» [813] .
812
The Case of Leon Trotsky. Report of Hearing on the Charges Made Against Him in the Moscow Trials. P. 151–152.
813
Glotzer A. Trotsky. Memoir & Critique. Р. 259.
Троцкий давал показания на английском языке. Он прилично им овладел, но необходимость постоянно следить за точностью высказываний на неродном языке во время официальных слушаний, продолжавшихся ежедневно по 7–8 часов, изнуряла его до предела. Подкомиссия провела 13 заседаний, то есть обычно в день проводилось по два заседания. Первые три заседания были посвящены биографии Троцкого, его революционной деятельности, участию в революции 1917 г., взаимоотношениям с Лениным, деятельности в качестве одного из руководителей большевистского режима, переходу в оппозицию, политическим взглядам. Только начиная с четвертого заседания начались слушания, связанные непосредственно с московскими процессами и опровержением обвинений. Именно на этих заседаниях Троцкий представил разъяснения, касающиеся тех нелепых показаний, которые сфабриковали следователи НКВД, — история с несуществовавшим отелем «Бристоль», фантастическая встреча с Роммом в лесу под Парижем, невозможный полет Пятакова в Норвегию и другие.
Несколько слушаний были посвящены сущности советской внешней политики и дополнительным вопросам, связанным с историей социал-демократии и большевизма, политической структурой советской власти. На всех заседаниях в той или иной степени речь шла о Сталине, его месте в советском режиме, его социальной опоре. Троцкий стремился убедить Дьюи и его коллег в том, что в СССР правит привилегированная каста бюрократов. На одном из заседаний, когда Троцкий впервые употребил эту формулу, Дьюи даже не вполне понял его. Попросив определить, что собой представляет диктатура пролетариата и кто реально правит страной в настоящее время, Дьюи затем переспросил Троцкого:
Дьюи: Можно мне задать вопрос? Из того, что Вы сказали, я понял, что Вы придерживаетесь мнения о том, что эти привилегии достигли той точки, при которой они означают существование классовых различий в Советском Союзе.
Троцкий: Трудно дать строгую формулу для данного этапа развития, потому что впервые в истории мы имеем такую социальную структуру. Нам необходимо развить свою собственную терминологию, новые социальные термины. Но я склонен полагать, что это — не действительное социальное деление.
Дьюи: Но это настоящий класс. Вот почему я задал этот вопрос.
Троцкий: Я говорю — каста [814] .
Немалое внимание уделялось причинам, по которым подсудимые на «открытых» московских процессах публично признавались в чудовищных преступлениях, которые они не совершали. По этому вопросу Троцкий, в отличие от мнения, которое он высказывал журналистам ранее (например, Кингсли Мартину), — о надежде на сохранение жизни, теперь выдвигал на первый план этические соображения: верность коммунистическим идеалам, боязнь нанести ущерб высшим государственным интересам СССР. Троцкий, видимо, все еще недооценивал уровень пыток и мучений, которым подвергались арестованные, стремившиеся не только и даже не столько сохранить жизнь себе, сколько спасти членов семьи и близких.
814
The Case of Leon Trotsky. Report of Hearing on the Charges Made Against Him in the Moscow Trials. P. 358–359.
На одиннадцатом заседании подкомиссии — 16 апреля — произошел скандал. Один из ее членов, Карлтон Билс, спросил, верно ли, что Троцкий, будучи народным комиссаром, послал в Мексику в 1919 или 1920 г. своего эмиссара «мистера Бородина» для организации в Мексике восстания и что Бородин основал здесь коммунистическую партию.
Троцкий отвечал очень осторожно. На вопрос, знает ли он Бородина, Троцкий ответил, что лично с ним не был знаком, но знал о нем как о «политической личности». Билс стал настаивать, что Бородин являлся личным представителем Троцкого. Троцкий возразил, что в это время шла Гражданская война, он был нарком-военмором и находился в своем поезде. «Я забыл всю мировую географию, кроме географии фронта», — сказал Троцкий. Его оппонент указал, что в большевистском руководстве уже в 1919–1920 гг. существовали противоречия между теми, кто настаивал на мировой революции, и теми, кто хотел развивать советскую экономику. Троцкий не слишком вежливо возразил, что Билс невежа. Тот сослался на мнение Бородина. «Оно опубликовано или нет?» — спросил Троцкий. Билс признался, что приведенный им факт не опубликован. «Я могу только посоветовать члену комиссии сказать своему информанту, что он лжец», — резко возразил Троцкий. «Спасибо, мистер Троцкий, — заключил Билс. — Лжец — мистер Бородин» — и напомнил, что именно Троцкий непосредственно возглавлял работу советского правительства по разжиганию мировой революции [815] .
815
The Case of Leon Trotsky. Report of Hearing on the Charges Made Against Him in the Moscow Trials. P. 411–414.
На этом заседание окончилось. На следующий день Билс ушел в отставку. «Мое дальнейшее участие в работе комиссии… не будет плодотворным» [816] , — написал он в письме. По мнению заинтересованного очевидца событий Глоцера, в первые дни пребывания в Мехико он встречался с какими-то неизвестными людьми, и некоторые члены комиссии не исключали, что все происшедшее было не более как спектаклем, может быть даже не бескорыстным, к организации которого была причастна советская разведка [817] . Но по существу, однако, Билс оказался прав: в 1919 г. Бородин действительно был в Мексике и занимал должность первого советского консула. В Мексику он прибыл по линии Коминтерна и действительно организовывал в этой стране коммунистическую партию. Иначе, как подрывной, деятельность Бородина в Мексике назвать было невозможно. Ничего этого Троцкий, воевавший в те годы на фронтах Гражданской войны, просто не знал. Он искренне не помнил, что в 1919–1920 гг. делал Бородин и где именно он был.
816
Ibid. P. 415–417.
817
GlotzerA. Trotsky. Memoir & Critique. P. 267. Следует отметить, что Глоцер цитирует дискуссию между Троцким и Билсом по своим записям, которые в значительной части не совпадают с официальным стенографическим отчетом (ibid. Р. 266–267). Кроме того, Глоцер, как и Троцкий, употребляет термин «ГПУ», в то время как с 1934 г. существовал НКВД. Использование «ГПУ» вместо «НКВД» применительно к событиям, происходившим в 1934 г. и позже, всегда является указанием на то, что автор — троцкист. Это некий «пароль», лакмусовая бумажка троцкизма (за исключением тех случаев, когда авторы подменяют НКВД ГПУ по незнанию, небрежности или ошибке, разумеется). Глоцер, конечно, к моменту написания мемуаров троцкистом уже не был, но «ГПУ» продолжал писать по инерции. Это был своеобразный атавизм прошлой жизни.
Троцкий от этого скандала не пострадал: репортеры не обратили на него внимания. А для Билса склока с Троцким обернулась неожиданной потерей. Узнавший о произошедшем Истмен добился исключения Билса из состава редколлегии либерального журнала «Модерн мансли», поскольку Билс публичной ссорой в Мексике, по мнению Истмена, серьезно себя скомпрометировал [818] .
Последнее заседание комиссии, продолжавшееся почти пять часов, полностью было посвящено заслушиванию заявления Троцкого с итоговым анализом московских процессов, их характера и целей. Джордж Новак, являвшийся в 1937 г. секретарем американского Комитета зашиты Троцкого, вспоминает: «Троцкий был подвергнут детальному допросу юристами и перекрестному допросу членами комиссии. Он не только доказал фальшь московских обвинений. Он должен был упоминать важнейшие события всей своей жизни, раскрыть свои убеждения, описать и разъяснить головокружительные изменения в Советском Союзе от Ленина до Сталина. Он должен был проанализировать проблемы фракционных дискуссий в российском и мировом коммунизме, охарактеризовать ведущие личности, участвовавшие в борьбе, и коснуться всех фаз ожесточенной конкуренции между Сталиным и им самим, которая и привела к [судебным] процессам» [819] .
818
O’Neil W.L. The Last Romantic. A Life of Max Eastman. P. 153.
819
The Case of Leon Trotsky: Report of Hearing on the Charges Made Against Him in the Moscow Trials. P. XII.
«Когда он закончил, — пишет Глоцер, — аудитория, исключительно разнообразная, разразилась аплодисментами, которые были, по моему убеждению, совершенно стихийными. Этот момент я никогда не забуду». По завершении слушаний произошла прощальная встреча, которая состоялась на «нейтральной территории» — в доме тещи одного из журналистов, аккредитованных на слушаниях, которая жила неподалеку от «Голубого дома», на авенида Амберес в Койоакане. Во время дружеского ужина Дьюи и Троцкий, отойдя в сторону, обменивались мнениями о том, что происходило в последние дни. Дьюи сказал Троцкому: «Если бы все коммунисты были похожи на Вас, я стал бы коммунистом». Троцкий ответил: «Если бы все либералы были похожи на Вас, я стал бы либералом» [820] .
820
Gloizer A. Trotsky. Memoir & Critique. P. 271.
Тем не менее подкомиссии и Комиссии понадобилось полгода, чтобы прийти к единодушным выводам о невиновности Троцкого и Седова и сформулировать эти выводы в кратком заявлении, а затем и в подробном заключении. 21 сентября 1938 г. Комиссия опубликовала декларацию, в которой, в частности, говорилось: «На основе всех [имеющихся] доказательств мы находим, что Троцкий никогда не рекомендовал, не вступал в заговор и не пытался реставрировать капитализм в СССР. Наоборот, он всегда был бескомпромиссно против восстановления капитализма в Советском Союзе и его существования в других странах. Мы находим, что обвинитель [Вышинский] фантастически фальсифицировал роль Троцкого перед, во время и после Октябрьской революции. Поэтому мы считаем, что московские суды были сфабрикованными. Поэтому мы считаем Троцкого и Седова невиновными» [821] .
821
Not Guilty! Report of the Dewey Commission of Inquiry into the Charges Made Against Leon Trotsky in the Moscow Trials. P. 14–15.