Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940
Шрифт:
Историко-аналитическая работа Троцкого, нашедшая выражение в ряде фундаментальных исторических и историко-политических исследований, была неотделима от его политической деятельности, точнее являлась одной из функций практической работы, направленной на создание принципиально новых общественных отношений, на укрепление большевистского режима, а позже на ликвидацию тем или иным путем этого режима в его сталинистском варианте. При этом аргументировать новые подходы или же отстаивать свое собственное понимание общественных реалий Троцкий стремился не просто убедительно и доходчиво, а красиво, с актерским блеском.
Ленину ненавистны были эти артистические черты в характере и облике Троцкого, которого он до 1917 г. не раз называл различными нелицеприятными кличками вплоть до Иудушки и про которого после прихода к власти говорил Горькому: Троцкий «с нами, но не наш». Что касается Сталина, то он не просто ненавидел Троцкого со всем его актерством, но еще и злобно ему завидовал. Чем иным, как не завистью, можно объяснить издевательское заявление, которое Сталин в 1927 г. бросил в покорную партийную аудиторию: «Я думаю, что Троцкий не заслуживает такого большого внимания. (Голос с места: «Правильно!») Тем более что он напоминает больше актера, чем героя, а смешивать актера с героем нельзя ни в коем случае» [991] .
991
Американский исследователь А. Виллнер дает такое обоснованное определение: «Харизматическая власть не основана ни на должности, ни на статусе, а вытекает из способности конкретной личности вызывать и поддерживать веру в себя как источник легитимности» (Willner A.R. The Spellbinders. Characteristic
В отличие от Ленина и тем более от Сталина Троцкий был в полном смысле слова харизматической личностью [992] . Простые люди (разумеется, далеко не все) подвергались магическому очарованию его ораторского таланта. Для более интеллигентной публики решающими были публицистические печатные выступления. Троцкий отлично понимал базовые человеческие свойства, характерные для любой социальной формации, — лень, жадность, эгоизм, зависть, алчность; цинично называл людей «бесхвостыми обезьянами». Как и другие большевистские лидеры, он использовал все эти не очень приятные качества во имя реализации тех целей, которые ставила его партия и он сам — как руководитель государства. Он неизменно верил в возможность переделки человеческой природы при помощи социальноэкономических, идеологических, пропагандистских, педагогических и других мер, в которых основной удельный вес составляло принуждение, а во многих случаях — прямое насилие. Так социальная инженерия причудливо сочеталась в его облике с харизматическими качествами.
992
Political Leadership. New Haven: Yale University Press, 1984. P. 4). В отличие от харизматичности личности Троцкого Ленин, а тем более Сталин обладали качеством, которое можно определить как псевдохаризму. Речь идет об обожествлении лидеров, которое было предопределено не их личными качествами и действиями, а навязано систематической, однообразной, бьющей в одну точку пропагандой, сочетавшейся с карами по отношению к несогласным, что в конечном итоге порождало синдром толпы, материально и духовно порабощенной властелином. У толпы возникало понимание, что любое сомнение окончится плохо, масса начинала верить или, скорее, давала уговорить себя поверить в наличие у них гениальных способностей, которых в действительности эти люди не имели. Некая черная аура, которой обладали Ленин и Сталин, раздуваемая средствами коммуникаций, вызывала страх и вытекавшее из него поклонение толпы.
В революцию Троцкий всегда находился в эпицентре событий. Он порой оттеснял Ленина с решающих позиций, по крайней мере в прикладном смысле. Отдавая, с его точки зрения, должное партийному вождю и главе правительства, Троцкий не раз вступал с ним в острые споры. Эти столкновения, однако, не только не приводили к разрыву, но в конечном счете укрепляли сотрудничество. При этом отношения между обоими лидерами всегда оставались сугубо официальными. Не испытывая взаимных симпатий, Ленин и Троцкий сознавали, что они были необходимы друг другу и, разойдясь, не смогут сохранить власть. Для Троцкого такое понимание сохранилось вплоть до прекращения активной политической деятельности Ленина в конце 1922 г. Ленин же крайне тяготился этой ситуацией, стремился ее ликвидировать, но не мог.
Ленин предпочитал одиночество шумному митингу, сборищу крикливых, да еще и дурно пахнущих солдат. Речь Ленина не была гладкой, последовательной, артистичной. Он часто терял нить своей аргументации, сбивался, повторялся. Троцкий тоже не был лишен огрехов устного монолога. Но зачастую характерный недостаток его устного выступления, как и статей в прессе, превращался в своего рода достоинство. Этот недостаток состоял в излишнем разжевывании высказанной мысли. Троцкий с большой охотой разъезжал по всей стране, буквально упивался собственными выступлениями, умел блеснуть афоризмом, часто непонятным слушателю, причем создается впечатление, что крылатые выражения не готовились им заранее, а возникали спонтанно. Всего этого недоставало Ленину. В результате там, где для высших партийных кругов бесспорным лидером оставался Ленин, там для толпы и улицы действительным вождем был Троцкий.
Ленин всегда ощущал интеллектуальное превосходство Троцкого-трибуна. При этом Ленин, безусловно, понимал, что еврейское происхождение Троцкого-Бронштейна было главным препятствием к тому, чтобы тот в российских условиях стал первым лицом государства. Тем не менее для противостояния Троцкому Ленин приблизил к себе еще одного нацмена — не очень грамотного грузина, в котором он видел жесткого организатора, не ограниченного моральными соображениями и нравственными предрассудками, к тому же не отягощенного, как Троцкий, опытом дореволюционных столкновений с Лениным. В результате в период Гражданской войны и непосредственно после нее возник своеобразный треугольник, в вершине которого находился Ленин, а два остальных угла занимали Троцкий и Сталин. «Угол Троцкого» был значительно более мощным, но «угол Сталина» постепенно становился решающим.
Ленину важна была власть. Он готов был проиграть революцию, но не готов был выпустить из рук управление партией. Троцкому важна была революция. И поэтому он не мог удержать власть, не был в состоянии правильно взвесить соотношение сил, оценить реальное положение дел. Он принимал торопливые решения, вытекавшие из теоретических и стратегических догм, то есть не был приспособлен к решению текущих и практических вопросов в той игре, которая происходила закулисно, за кремлевскими стенами. Троцкий был догматичнее Ленина. Его больший догматизм состоял прежде всего в неуклонной приверженности концепции перманентной революции, которую он пронес, подобно боевому знамени, начиная с 1905 г. Он отвергал и отбрасывал любые указания и намеки на нереализуемость, утопичность этой идеи и пытался объяснить ее постоянные неудачи конкретными причинами, внутренне совершенно не связанными с сущностью самой концепции.
Эти его качества в полной мере сохранились не только во времена оппозиционных выступлений против усиливавшегося сталинского единовластия, но и в годы эмиграции, в упорных попытках создания крупной и действенной международной организации своих сторонников. Эта организация так и не смогла выйти за пределы крайне узкого круга догматиков, продолжавших на протяжении десятилетий острые споры по вопросам мировой революции, чуждой сколько-нибудь широким слоям населения.
«Конечно, в революции он гигант, а Сталин пигмей, — писал историк А. Авторханов, — но, очутившись у власти, гигант сделался пигмеем, а пигмей превратился в гиганта» [993] . Сталин стал гигантом только по объему власти, которой он в конечном счете овладел. Троцкий превратился в пигмея по степени своего общеполитического влияния, но не по личным качествам. Он не был лишен, как Ленин и Сталин, простых человеческих свойств — элементарной честности во взаимоотношениях с партийными коллегами, готовности поддаться чувству, в том числе в отношениях с женщинами, с которыми заводил многочисленные романы. Однако все эти качества в конечном итоге решительно перекрывались неуклонной верностью идее, в которую он изначально поверил, которую он разработал и которой стремился следовать, несмотря на непреодолимые препятствия. Именно это и позволяет считать Троцкого квазирелигиозным фанатиком.
993
Авторханов А. Происхождение партократии // Посев. 1983. № 2. С. 37.
Гибель Троцкого, сохранившего до последних дней жизни веру в утопические идеалы перманентной революции, которая в конечном итоге охватила бы весь мир, являлась элементом поражения и гибели самой этой коммунистической утопии, которую впервые попытались осуществить на практике в России и которая обернулась миллионами человеческих жертв, экономическими, политическими, идейными, моральными катастрофами, последствия которых российское общество продолжает переживать даже сегодня, поскольку избавиться от них крайне трудно. Российский ученый И.П. Павлов как-то сказал: «Вы родили идею, она ваша, она вам дорога, но вы вместе с тем должны быть беспристрастны. И если что-нибудь оказывается противным вашей идее, вы должны ее принести в жертву, должны от нее отказаться. Значит, привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, — такова следующая черта ума. Вот почему одно из мучений ученого человека — это постоянные сомнения, когда возникает новая подробность, новое обстоятельство. Вы с тревогой смотрите, чту эта новая подробность: за тебя или против тебя. И долгими опытами решается вопрос: смерть вашей идее или она уцелела?» [994]
994
Природа. 1999. № 8. С. 97.
Идея Троцкого не уцелела. Нередко говорят, что основной урок истории состоит в том, что она не способна ничему никого научить. При всем своем жизненном опыте, умении анализировать социально-политические явления, при всей своей вдумчивости и оригинальности мышления Лев Давидович Троцкий оказался не в состоянии отказаться от того навязчивого и только внешне логичного комплекса идей, которые не выдержали проверки временем и рухнули под тяжестью накопленного исторического опыта. Оказавшись упрямым в сохранении своей догматической веры, Троцкий не решился, не смог принести ее в жертву истине, не сумел понять, что магистральный путь исторического развития, подлинного прогресса человеческого общества лежит далеко в стороне от тех догм, которых он упорно придерживался.