Левая политика, № 5 2008. Предварительные итоги
Шрифт:
Позитивистское истолкование идеологии как «политического дышла», которое, по мнению автора, можно с лёгкостью переводить справа налево и наоборот, не вызывает ни удивления, ни желания полемизировать по этому поводу. Увы, реальность современного российского, с позволения сказать, парламентаризма воспитывает именно такой менталитет. Можно, правда, задать риторический вопрос: почему современные рациональные политики, свободные от «идеологических утопий», не только не преуспели в деле консолидации nation-state, но, напротив, за короткое время совершили огромное количество ошибок и преступлений.
Избранная А.В. Рясовым тематика, очевидно, не укладывается в «прокрустово ложе» социологии элит. Автор, претендуя на всестороннее освещение политики и социологии Ливии, вынужден постоянно вступать в противоречие с самим собой, затрагивая тему изменения форм собственности, проводимого «революционной контрэлитой» в интересах широких масс населения. Именно это, на наш взгляд, и явилось главным фактором устойчивости политической и экономической системы, у основ которой стоял М. Каддафи и его единомышленники. Что же касается адаптации современных «левых теорий» к традиционным системам ценностей, бытующим у народов, находящихся в колониальной или полуколониальной зависимости, то опыт Ливии не лишён исторических аналогов. Возможность адаптации традиционной общины народов Азии и Африки к марксистской общественной модели на основе принципов эгалитаризма была обоснована в тезисах В.И. Ленина по национальному и колониальному вопросу на II Конгрессе Коминтерна в 1920 году. В рамках обсуждения этих тезисов была выдвинута концепция возможности перехода «отсталых и колониальных стран» к социализму, минуя капиталистическую стадию.
Характеризуя зарождение основной идеологической доктрины «джамахирийской революции», А.В. Рясов констатирует: хотя мнение о М. Каддафи как о теоретике мусульманского социализма довольно распространено, «трактовать теорию и практику “джамахирийской системы” исключительно на принципах Корана и ставить М. Каддафи в один ряд с исламскими теоретиками и консерваторами-теократами едва ли представляется правомерным, если учесть, что ливийский лидер не создал ни одного серьёзного религиозно-философского трактата, сосредоточив основное внимание на формирование собственной социально-политической концепции, которая, при совпадении в ряде пунктов с постулатами ислама, никак не подпадала под определение теократии». Действительно, в начале 70-х годов, когда теоретические концепции ливийского лидера находились в стадии формирования, брошюры и устные интервью ливийского лидера изобиловали рассуждениями о Коране. Безусловно, М. Каддафи не мог не учитывать колоссального влияния ислама на мировоззрение арабов. Однако, как указывает А.В. Рясов, в период с 1974 по 1979 год Каддафи «стал серьёзно изучать революционный опыт осуществления политической модернизации “левого типа” в других странах и знакомиться с трудами виднейших арабских и зарубежных “левых теоретиков”. В спектре интересов ливийского лидера оказались не только работы арабских социалистов, но и сочинения европейских и русских классиков “левой мысли”, труды которых были переведены на арабский язык» [24] . В этот период идеи «третьей мировой теории» [25] были изданы в виде «Зелёной книги» [26] , включившей в себя:
24
Как сообщает А.З. Егорин, работавший в Ливии сотрудником советского посольства, в конце 70-х годов по инициативе М. Каддафи на арабский язык были переведены сочинения М. Бакунина и П. Кропоткина, русских теоретиков анархизма. Помимо этого. А.З. Егорин свидетельствует о том, что в период написания «Зелёной книги» М. Каддафи основательно, с карандашом в руках, проработал работу В.И. Ленина «Государство и революция» (Егорин А.З. История Ливии. С. 468).
25
По замыслу М. Каддафи, третьей по счёту после либерализма и марксизма.
26
Необходимо упомянуть, что «Зелёная книга», которая, вопреки исламским канонам, не начиналась словами «От имени Аллаха. Милостивого и милосердного», была в штыки встречена многими лидерами арабских стран, особенно теократическими монархами стран Персидского залива, усмотревшими в ней чуть ли не религиозную ересь. Сами же ливийские идеологи, объясняя суть «Зелёной книги» на понятном европейцам «экологическом языке», трактуют зелёный цвет как цвет нарождающейся живой природы.
1) политический аспект— «Решение проблемы демократии» (власть народа),
2) экономический аспект — «Решение экономической проблемы» (социализм) и
3) социальный аспект — «Взаимоотношение понятий личность, семья, племя, нация в социалистическом обществе».
А.В. Рясов подробно и критически разбирает все три аспекта «Зелёной книги», сопоставляя их как с либеральными общественными концепциями, так и с различными течениями левой идеологии: широким спектром идей «общинного социализма» — от племенной демократии бедуинов до взглядов народников (о чём мы упоминали выше), марксизмом (прежде всего русским большевизмом), анархизмом. В той или иной мере все эти три направления были учтены при создании «третьей мировой теории». Прежде всего, автор пишет о категорическом неприятии М. Каддафи либеральной доктрины «парламентаризма», выборов, референдумов, что подтверждает следующей цитатой: «Парламенты стали узаконенным барьером, отстранившим массы от участия в политике и монополизировавшим их власть», оставив обществу «право стоять в длинных очередях к урнам на избирательных участках… Люди, подобно чёткам, безропотно передвигаются в длинных очередях, чтобы бросить в избирательные урны свои бюллетени, точно так, как они бросают обрывки бумаги в урны для мусора». В отличие, например от Ленина, который отвергал парламентаризм, но высказывался за более широкую форму представительной демократии — советы, М. Каддафи выдвинул лозунг «Никакого представительства от имени народа», закономерно отрицая принцип многопартийности, результатом которой, по его мнению, может быть только межпартийная борьба и раскол общества. По существу, указывает А.В. Рясов, «в своей критике представительных форм правления М. Каддафи выступил с крайне левых позиций, последовательно отвергнув все атрибуты либеральной политической системы» [27] . Но ливийский лидер критикует не только либеральный принцип многопартийности, но и тезис «советского марксизма» о главенствующей роли партии, который для него столь же неприемлем, так как обусловливает неизбежность формирования новой партийной иерархии. Каддафиевская критика «официального марксизма» распространилась и на тезис о диктатуре пролетариата, целесообразность которой Каддафи отрицал, сближаясь тем самым с анархистскими теоретиками.
27
Интересно, что Р. Хомейни, разработавший систему управления обществом «на основе принципов ислама», не только не отверг систему парламентаризма и президентской власти, но вписал их в свою концепцию государственного управления, внедрённую в Иране после революции 1979 года.
Впрочем, рассматривая каддафиевскую критику марксизма, нужно сделать существенную оговорку. Объектом этой критики стала прежде всего конкретная практика «государственного социализма» в СССР, подкреплённая 6-й статьёй конституции о руководящей роли партии в советском обществе. В теории всё обстояло намного сложнее. Тезис Ленина об отмирающем пролетарском государстве, выдвинутый в «Государстве и революции», показывал, что «диктатура пролетариата» — не абсолют, не фетиш, а конкретный политический институт, имеющий ограниченную временем цель: защиту от внешних и внутренних врагов. Взаимоотношения между авангардной партией пролетариата, самим пролетариатом и обществом в целом были детально рассмотрены Троцким, который также отстаивал положение, что и пролетариат как революционный класс, и, соответственно, его авангард должны по мере углубления революции передавать всё больше властных функций общественным структурам, конструируя самоуправляющийся социум. Рабочая демократия должна, по замыслу революционных марксистов, стать прообразом и первой ступенькой общественной демократии в социуме, только что освободившемся от эксплуатации. Исходя из этого, процесс бюрократического перерождения пролетарской диктатуры в СССР, создавший реалии, которые видел и критиковал М. Каддафи, нельзя считать ни подлинным воплощением марксизма, ни единственным возможным вариантом исторического развития русской революции 1917 года.
А.В. Рясов справедливо указывает, что «М. Каддафи, создавая свою теорию, не мог не учитывать ливийского контекста, в котором многопартийная система, как правило, оказывалась синонимом трайбализма. Сегментарная структура традиционных политических институтов способствовала превращению парламента в плацдарм межплеменной борьбы, представавшей в форме политической конкуренции различных социальных сил, а однопартийная система в глазах широких масс означала монополизацию власти каким-либо кланом». С 1954 по 1969 год в результате борьбы различных кланов в Ливии сменилось 10 премьер-министров. Монархический режим так и не сумел создать эффективной системы, способной консолидировать ливийское общество. Можно продолжить: современная политическая история большинства африканских стран подтверждает правильность высказанного. Попытки внедрения парламентаризма западного типа- в бывших колониальных владениях Англии или Франции на африканском континенте, таких как Чад, Сьерра-Леоне, Руанда, Либерия, Мавритания и др., не смогли преобразовать племенное общество и вылились либо в бесконечную череду государственных переворотов, либо в жёсткую, нередко кровавую диктатуру кланово-племенной олигархии. Использование африканскими диктаторами «демократического» антуража для придания легитимности своей власти, разумеется, никого не вводит в заблуждение. Не в меньшей степени партийно-парламентская система прикрывала режим личной власти и в арабских странах Азии. Достаточно привести пример Саддама Хусейна.
В этой связи часть аналитиков, в том числе и левых, склонна бросать Каддафи упрёки в авторитаризме и даже «тоталитаризме», упирая на отсутствие политических партий (включая «левые», «рабочие») в политической жизни Ливии. Рассуждения же о «прямой демократии» в ливийском обществе такие эксперты с ходу отвергают, занося в разряд демагогии. А.В. Рясов, хотя не вступает в прямую полемику по этому вопросу, однако пишет, что политические партии в Ливии были запрещены ещё при монархическом режиме. Каддафи просто не стал возвращаться к системе парламентского представительства. Рясов не идеализирует территориальные и отраслевые «народные комитеты», которые заменяют собой государственную администрацию, или «народные конгрессы» как органы законодательной власти, но не даёт основания и усомниться в жизнеспособности политической системы Ливии и поддержке этой системы населением страны. «Тезисы о “всенародном обсуждении” политики страны и “передаче власти народу”, — пишет он, — судя по всему, показались ливийскому населению предпочтительнее монархических и республиканских моделей, что, несомненно, способствовало эффективности политической стратегии, проводимой М. Каддафи, и создало видимость коллегиальности… Модель “прямой демократии” имела несомненные аналогии с племенными политическими нормами: “всенародным” обсуждением, соседствовавшим с фактической властью племенных шейхов и вождя» [28] .
28
Хотя, в соответствии с «Зелёной книгой», основой «естественного социализма» являются традиция, религия и обычай, это высказывание не следует трактовать как однозначную апелляцию к консерватизму. Как следует из произведений ливийской литературы вышедших после 1969 года, в стране шла обширная дискуссия по поводу того, как традиция и религия могут искажаться благодаря влиянию невежественных, но облечённых фактической властью людей, в семье, племени или обществе в целом. В ходе этой дискуссии в Ливии произошла беспрецедентная для стран мусульманского востока эмансипация женщин (подробнее об этом см.: Барабаны пустыни. Современная ливийская новелла. М. 1985). О борьбе внутри традиционного общества и приспособлении традиционного мировоззрения под интересы властей предержащих, заинтересованных в консервации наиболее варварских пережитков прошлого, высказывался также известный левыми взглядами деятель иранской революции аятолла Али Шариати. Он. в частности, писал: «Теократия означает господство мулл над народом. Естественный его результат — деспотическое угнетение, потому что священнослужители мнят себя вице-регентами бога и законной властью, которая исполняет божественные заповеди, как они их понимают» (цит. по: Плешов О.В. Ислам и политическая культура в Пакистане. М., 2005. С. 51).
Рясов также не отрицает роли М. Каддафи как стоящего «над системой народных конгрессов» верховного арбитра, за которым в большинстве остаётся последнее слово в принятии государственных решений, но указывает, что ливийский лидер, в конце концов, ушёл со всех государственных постов, включая пост главнокомандующего вооружёнными силами [29] . Ни Сталин, ни Мао Цзэдун, ни Ким Ир Сен не мыслили своего политического существования вне партийно-государственной машины, главные рычаги которой они прочно держали в руках.
29
В этом отношении вновь интересно сопоставление Ливии с политическими реалиями Исламской республики Иран, в конституции которой закреплён принцип «Велаят-е-факих», то есть существование поста духовного лидера, верховного государственного арбитра, который соотносит деятельность президента и парламента с исламскими законами и чьё решение («фетва») является окончательным. На наш взгляд, существенно, что статус М. Каддафи, который сопоставим с ролью духовного лидера страны, тем не менее, официально выведен за пределы государственных структур.
Идеи «общинного социализма» и анархизма в «третьей мировой теории» видны, что называется, невооружённым глазом. Однако, по мнению А.В. Рясова, «каддафиевская модель переходного периода к народовластию, практические политические шаги революционного руководства, несмотря на декларативное отрицание ливийским лидером основных положений марксизма, оказались в большей степени сопоставимы не с анархо-синдикализмом, а с теорией и практикой большевизма, несмотря на федералистскую риторику». Автор имеет в виду создание «Совета революционного командования» на начальном этапе революции, затем — Арабского социалистического союза, которым отводилась роль «моста» к джамахирийскому обществу. В этом теория и практика ливийской революция вполне сопоставима с марксистскими представлениями об «отмирающем государстве», которое есть лишь исходный пункт развития, ведущего к «социалистической ассоциации». Более того, отрицая партийность как таковую, Каддафи в своей концепции отводил особую роль структуре «революционных комитетов», которая появилась на ливийской политической арене в разгар «джамахиризации». А.В. Рясов замечает, что принципы организации «контролёров революции» — революционных комитетов «во многом напоминали большевистские, так как согласно «третьей мировой теории», членами «революционных комитетов» становятся люди, «которые благодаря “Зелёной книге” прозрели фальшь современных демократий, истину об эксплуататорских обществах и стали революционерами». Этот организационный принцип заставляет вспомнить как ленинский тезис о «профессиональных революционерах», так и «Катехизис революционера» С.Г. Нечаева. Действительно, по мнению А.В. Рясова, движение революционных комитетов в конечном итоге «стало главным орудием “джамахиризации” Ливии и основным строителем нового социалистического общества», в чём можно усмотреть определённые аналогии с партией большевиков, особенно на раннем этапе русской революции. Но нельзя не видеть и отличия. Партия большевиков после Октября 1917 года была официальной правящей партией, осуществлявшей свои властные функции напрямую через фракции во ВЦИК и региональных советах. Движение «революционных комитетов» в Ливии официально не претендует на властные функции, а существует как бы параллельно системе народных конгрессов, исполняя роль «идейного стимула» мобилизации масс.
Эта часть, входящая во второй «экономический аспект» «Зелёной книги», заслуживает особого рассмотрения в контексте левой мысли, так как затрагивает проблему экономического базиса социализма и представляется на самом деле первой по важности. А.В. Рясов пишет: «Как и большинство “левых” концепций, “третья мировая теория", связывая политическое господство с экономической эксплуатацией, объединяла политическую независимость индивида с его экономическом освобождением». Каддафи не проходит мимо таких исторических перемен в судьбе рабочих и других наёмных работников индустриально развитых стран, как ограничение продолжительности рабочего дня, установление минимума заработной платы, социальное обеспечение, запрещение произвольных увольнений, право на забастовки, Однако, признавая всё это как факт, Каддафи трактует эти меры скорее как «лицемерную реформистскую попытку оказать благодеяние, чем действительное признание права трудящихся».