Левая рука тьмы
Шрифт:
ДЕНЬ ГЕТТЕНИ МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. После молний прояснилось, ветер стих, термометр весь день показывает 15 градусов. Мы расположились лагерем на нижнем, западном склоне ближайшего вулкана: на моей карте Оргорейна он назван Драмнером. Карта очень плохая: большая вершина, что мы видим к западу от нас, на карте не показана, да и масштабы не соблюдены. Чувствуется, что Оргота редко бывает в своих Огненных Холмах. И в самом деле, делать здесь нечего, разве что любоваться величием этих мест. Сегодня мы в тяжелой работе прошли одиннадцать миль, сплошной камень. Ай уже спит. Я растянул сухожилие на пятке, потому что, как дурак, дернулся, когда нога попала между двумя валунами, и весь день хромал. Ночной отдых должен подлечить ногу. Завтра мы будем спускаться на ледник.
Тревожит уменьшение наших запасов, но это потому, что мы едим по полной мере. У нас девяносто — сто фунтов сухой пищи, половину которой я украл в Туруфе, и шестьдесят фунтов из них уже ушло после пятнадцати дней пути. Я начал тратить гичи-мичи по фунту в день, оставив для разнообразия два мешка
ДЕНЬ СОРДНИ МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. Идет двадцатый день. Ледяной дождь, ветер с гулом, словно в туннеле, летит по ледяной реке. Остановились в четверти мили от края, на длинной плоской полосе фирна. Спуск с Драмеголя был труден и крут, он шел по голым скалам и каменистым полям; край ледника был сильно изрезан трещинами, а в лед было вморожено столько камней и гальки, что мы снова поставили сани на колеса. Но не прошли мы и сотни ярдов, как колесо треснуло и ось погнулась. Тем не менее, мы впряглись в постромки. Сегодня мы сделали только четыре мили и те не в том направлении, которое нам было нужно. Стекающий ледник, похоже, делает большую дугу к западу от плато Гобрина. Между вулканами лежит пространство мили в четыре, и не так трудно добраться до его центра, хотя оно куда больше изрезано трещинами, чем я предполагал, а поверхность просто ужасная.
Драмнер извергается. Откосы его пахнут дымом и серой. Весь день под грозовыми облаками на западе сгущалась тьма. Время от времени все вокруг, облака, ледяные струи дождя, лед, воздух, окрашивалось в мрачно-багровый цвет, который затем медленно меркнул. Ледник слегка подрагивал под нашими ногами.
Эскичве рем ир Гер выдвинул гипотезу, что в Оргорейне и на Архипелаге вулканическая активность длится только последние десять или двадцать тысяч лет и предсказывает конец ледникового периода или в крайнем случае смягчение его и межледниковый период. Вулканы выбрасывают в атмосферу углекислый газ, который согревает землю, так как не позволяет излучаться в пространство тепловой энергии, отражающейся от земли, и в то же время прямая солнечная энергия доходит до земли без потерь. Средняя температура, считает он, в конце концов поднимется примерно на тридцать градусов, пока не достигнет 72 градусов. Могу только порадоваться, что при этом меня не будет. Ай говорит, что подобные теории выдвигались и учеными на Земле, чтобы объяснить прекращение последнего ледникового периода. Все эти теории бесплодны, и доказать или опровергнуть их невозможно, потому что никто не знает, почему льды приходят и почему они уходят. Лицо Невежества остается без изменений.
В темноте над Драмнером стоит огромное, плоское как стол, огненное облако.
ДЕНЬ ЭПС МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. Счетчик расстояния показал сегодня шестнадцать миль, но на самом деле мы еле одолели половину этого расстояния от места нашей последней стоянки. Мы по-прежнему в ледяном проходе между двумя вулканами. Началось извержение Драмнера. Огненные змеи, извиваясь, ползут по его черным склонам, и когда ветер относит облака пепла и дыма, сквозь белые дымные разрывы мы их ясно видим. Воздух дрожит от постоянного свистящего гула, столь мощного, что закладывает уши и кажется, что он заполняет все пространство; все щели в скалах. Ледник непрестанно дрожит и трескается, проваливаясь у нас под ногами. Все снежные мостики, которые во время бури легли через трещины, исчезли, рухнув вниз от сотрясений, и из-под льда то и дело показывается земля. Мы идем то вперед, то назад, разыскивая окончания трещин во льдах, которые могут проглотить нас вместе с санями, затем пытаемся таким же образом перебраться через другие; все время мы стараемся двигаться на север, но вынуждены отклоняться то к западу, то к востоку. Высящийся над нами Драмеголь, очевидно, из симпатии к Драмнеру тоже начал урчать и испускать клубы ядовитого дыма.
Сегодня утром Ай сильно обморозил лицо: нос, уши, подбородок были мертвенно-серого цвета, когда я догадался взглянуть на них. Растерев, их удалось вернуть к жизни, но мы должны быть более внимательны. Ветер, который несется по Льдам, в полном смысле слова смертелен, а двигаясь, мы идем лицом к нему.
Как я буду рад, когда нам удастся миновать этот растрескавшийся и изрезанный трещинами рукав ледника между двумя ворчащими чудовищами. На горы надо смотреть, а не слушать их.
ДЕНЬ АРХАД МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. Небольшой снег сове, между 15 и 20 градусами. Сегодня мы прошли двенадцать миль и примерно пять из них с толком; край Гобрина уже ясно виден к северу, неподалеку от нас над головами. Мы уже видим реку льда шириной примерно с милю; «река» между Драмнером и Драмеголем является только одним ее пальцем, и мы уже миновали тыльную часть руки. Обернувшись и посмотрев вниз из этого лагеря, можно увидеть ледник, разделенный, разрезанный и разорванный черными дымящимися вершинами. При взгляде вперед видно, как он расширяется, медленным изгибом поднимаясь кверху между черными обрывами земли и встречается с ледяной стеной высоко над пологом туч, дыма и снега. Шлак и зола теперь падают вместе со снегом и хрустят под ногами на льду: хорошая поверхность, чтобы просто идти, но очень трудно тащить сани, и постромки надо все время перекладывать с плеча на плечо. Два или три раза вулканические выбросы врезались в лед неподалеку от нас. Летели они с громким шипением и протаивали во льду большие отверстия. Шлак все гуще падает вместе со снегом. Мы безостановочно пробиваемся на север сквозь хаос рождающегося мира.
Да здравствует бесконечное Созидание!
ДЕНЬ НЕТЕРХАД МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. С самого утра не выпало ни одной снежинки, хмуро и ветрено, примерно 15 градусов. Огромная часть ледника, на которой мы расположились перекусить, спускается в долину с запада, а мы на самом ее восточном краю. Драмеголь и Драмнер наконец остались где-то позади, хотя острые очертания Драмеголя по-прежнему видны на уровне глаз к востоку от нас. Мы ползли и карабкались до точки, где нам предстояло решить, то ли мы пойдем по леднику, длинной дугой загибающемуся к западу, и таким образом постепенно выйдем на ледяное плато, или же будем карабкаться по скалам примерно в миле к северу от нашего вечернего лагеря, что сбережет нам двадцать или тридцать миль — цена стоит риска.
Ай выбрал риск.
В нем есть какая-то хрупкость. Все в нем производит впечатление незащищенности, открытости, ранимости, даже его половые органы, которые он не имеет возможности укрыть в своем теле, но он силен, невероятно силен. Я был уверен, что он не сможет тащить сани дольше, чем я, но он тащил их и быстрее и больше меня — вдвое дольше. Он может поднять сани за передок или сзади, чтобы перенести их через препятствие. Такой вес поднять мне не под силу, если только я не в состоянии дотха. Его хрупкость и его мощь объясняются силой духа, который, отчаявшись, быстро приходит в себя: храбрость, полная яростного нетерпения. Эта медленная, тяжелая работа ползком, которая выпала нам на долю в эти дни, изматывала и тело его и дух, так что, будь он одним из представителей моей расы, я бы счел его трусом, но он был кем угодно, только не им; он обладал подлинным мужеством, которое раньше мне не приходилось встречать. В любой опасности, на краю любой пропасти, он действовал стремительно, не задумываясь о своей жизни.
«Огонь и страх хорошие слуги, но плохие хозяева». А он заставил и страх служить себе. Страх заставил бы меня выбирать более долгую кружную дорогу. Но у него есть и храбрость и рассудительность. Какой смысл в таком путешествии искать более безопасный путь? Это бессмысленно, и я не пойду по нему, да здесь и не было безопасных путей.
ДЕНЬ СТРЕТ МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. Не везет. Никак не можем втащить сани наверх, хотя мы провели за этим занятием весь день.
Бушует сове, смешанный с тонким пеплом. Весь день стоит сумрак, потому что ветер, зашедший с запада, снова погнал на нас следы извержения Драмнера. Здесь, где повыше, лед дрожит меньше, но нас застало сильное землетрясение; когда мы пытались одолеть нависающий уступ, он обрушился под санями и я, ударившись, пролетел пять или шесть футов, но у Дженли была сильная хватка, и его сила спасла нас от падения вниз к подножию скалы, до которой было футов двадцать или больше. Если бы один из нас сломал руку или плечо при падении, это был бы конец для обоих. Нижняя долина, пролегающая под нами по леднику, вся белая от пара: лава под нами плавит и испаряет лед. Вернуться мы уже не можем. Завтра попробуем забрать еще дальше к западу.
ДЕНЬ БЕРНИ МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. Не везет. Приходится идти еще дальше к западу. Весь день словно стоят поздние сумерки. Легкие у нас болят, и не от холода (температура от западного ветра всю ночь была около нуля), но из-за того, что приходится вдыхать пепел и дым от извержения. В конце второго дня тщетных усилий, когда мы карабкались и ползли по спрессованным блокам льда лишь для того, чтобы отступить перед нависающими козырьками, Ай вымотался и пришел в ярость. Казалось, он был готов заплакать, но не сделал этого. Я не сомневаюсь, что он не заплакал или от злости или из-за стыда. Даже, когда он был очень плох и слаб в первые дни нашего бегства, он прятал от меня лицо, когда на глазах у него были слезы. У него могли быть на то личные причины, расовые, сексуальные, социальные — откуда мне знать, почему Ай не может позволить себе заплакать? Даже его имя — как крик боли. Таким оно мне казалось, когда давным-давно я впервые познакомился с ним в Эренранге; услышав разговоры о «Чужеземце» я спросил, как его зовут, и в ответ услышал крик, который ночью от боли издает человек. Теперь он спит. Руки его подрагивают и дергаются, мышцы обмякли. Мир вокруг нас, лед и скалы, снег и пепел, огонь и тьма — все вокруг нас дрожит и бормочет. Взглянув наружу минуту назад, я увидел, как над вулканом стоит розоватое сияние, подсвечивающее снизу тяжелые облака, наплывающие из темноты.
ДЕНЬ ОРНИ МЕСЯЦА ТХАНЕРНА. Не везет. Двадцать второй день нашего путешествия, и уже десятый день мы не можем продвинуться к востоку и, более того, потеряли двадцать или двадцать пять миль, идя на запад; с восемнадцатого дня у нас вообще нет движения никуда, и мы должны сидеть на месте. И если мы в конце концов выберемся на Лед, хватит ли у нас припасов, чтобы пересечь его? От этой мысли трудно отделаться. На нас опускаются все ниже тьма и сумрак извержения, и мы не можем точно определить, куда идти. Ай хочет брать в лоб любые возвышения, какие бы они ни были крутые, если ему кажется, что таким образом мы сможем продвинуться вперед. Он с нетерпением относится к моей осмотрительности. Мы должны держать себя в руках. Через день или около того я буду в кеммере и буду очень остро воспринимать все окружающее. А тем временем мы буквально бьемся головами о лед, вмороженный в скалы, в холодных сумерках, заполненных пеплом. Если бы мне довелось написать новый Канон Иомешты, я бы высылал сюда после смерти воров. Воров, которые по ночам таскают мешки с едой из Туруфа. Воров, которые лишают человека Очага и имени и, покрыв его стыдом, делают из него изгнанника. Я толстокож, и все это я обдумаю потом, а сейчас я слишком устал, чтобы перечитывать написанное.