Левиафан. Темный восход
Шрифт:
– Да, – устало согласилась она. – Среди них есть один.
– Расскажешь? – попросил он. Нисса промолчала. Минута растянулась во времени и пространстве, будто они падали и падали в бездонный колодец, на дне которого была лишь пустота, холодный безмолвный вакуум. А потом она подняла голову и посмотрела на него едва ли не с яростью
– Да, Карн, – прошептала она. – Я расскажу тебе.
Интерлюдия. Печать Салема
Небольшой городок, отстроенный меньше полувека назад группой свободолюбивых рыбаков, ютился на вершине скалистого полуострова, утопавшего
Город развивался, медленно, но неуклонно вырастал в размерах. Здесь не только рыбачили, торговали всем подряд, пытались что-то выращивать. Узкая гавань с деревянным причалом, вживленным в каменные отроги умелыми плотниками, ежедневно принимала десятки кораблей, приходивших из других прибрежных городов, а порой – из Старого Света, который здесь помнили, но в большинстве своем честно старались забыть, строя новую жизнь, новый мир.
Эмерента поселилась здесь два года назад. На нее, конечно, косились, потому что таких ярко-изумрудных глаз у людей просто не бывает, но девушке хватало ума хотя бы прикрывать уши, выходя из дома. Кроме того, она исправно посещала церковь пастора Пэрриса. Само собой, не из религиозных побуждений, на глупые обычаи местного населения ей было плевать. Но она и без того выделялась.
В итоге, в ней все же признали «добрую пуританку», скромную и богобоязненную. Она жила на краю города, у реки. Собирала грибы и ягоды, порой – целебные травы. Продавала все это добро на местном рынке, и никому не мешала своим существованием.
А по вечерам Эмерента тихонько ускользала из дома и ночи напролет бродила по окрестным лесам. Кормила медведей с руки, шепталась с волками, а находясь в особенно добром расположении духа, порой даже подвывала вместе с ними на луну.
Вот и сегодня она ушла из дома, едва солнце начало клониться к горизонту. Девушка забралась довольно далеко, дойдя до того места, где изгиб безымянной речушки формирует небольшой полуостров. На полуострове стоял круг камней, кое-где такие называли «круг друидов», а жители Уилтшира, без сомнения, признали бы в нем свой знаменитый Стоунхендж, только раз в десять меньше.
Местные редко забирались в эти края, а те, кто видел круг камней, истово крестились, как и положено фанатичным кальвинистам, и обходили его за милю, предпочитая не искушать милосердие господа своего. Они не знали, что это, а всего непонятного людям свойственно бояться, так что Эмерента их не винила, скорее жалела. Ей самой никто не рассказывал о круге камней, о его истинном предназначении, и все же она без особого труда постигла его суть. Просто почувствовала заключенную в круге силу. И того, кого эта сила сдерживала.
История бессовестно лжет. Ведь Лейф Эриксон забрался гораздо южнее Ньюфаундленда, который в те далекие времена его штатные скальды так поэтично обозвали Винлендом – страной винограда. Бравый мореплаватель тогда доплыл до этих самых мест, где через семь веков будет основан рыбацкий городок Салем. Затем сюда вернулся брат Лейфа по имени Торвальд. Викинги хотели основать тут поселение, но столкнулись с воинствующими племенами аборигенов. Индейцы не сумели одолеть скандинавов в честном бою, поэтому призвали на помощь того, кому тысячи тысяч лет приносили кровавые жертвы, не смея нарушить жестокие заветы предков.
Это был вечно голодный дух огня Абабинили, чья сотканная из предвечного пламени душа каждый год требовала все новых и новых подношений и никак не могла насытиться. Шаманы племени призвали неистового Абабинили и обрушили его гнев на головы захватчиков. Но среди викингов волею случая нашелся могучий эриль Торгрим, которого родичи звали «Tala vi? O?ni», что значит «говорящий с Одином». Отряд Торвальда погиб, но викинги успели возвести круг камней и Торгрим, истекая кровью, сумел запечатать в нем дух Абабинили.
Сегодня мало кто знает о тех событиях. И еще меньше людей понимают назначение круга камней. А ведь каждый такой круг – это тюрьма. Клетка для сущности, которую колдовство смертных не в состоянии уничтожить. Осколок древней северной магии, которую Новым Богам так и не удалось искоренить окончательно.
Эмерента тоже об этом не знала, но ощущала глубокую, беспощадную злобу и нестерпимый жар, что продолжал пылать там, под землей, скованный могучим заклятьем. Дриада безошибочно улавливала бессильную ярость жестокого духа, и понимала, что он не может освободиться, поэтому беспрепятственно бродила прямо над его древним узилищем. Особенно ей нравился дуб, что рос у самой воды. Она любила забираться на него и нежится в теньке меж раскидистых ветвей.
Только в этот раз все обернулось иначе. Эмерента задремала, поэтому сначала ей показалось, что детские голоса – лишь эхо ее сумрачных грез. Но потом она открыла глаза, всмотрелась в густую зелень, ища едва различимые скважины меж трепещущих листьев, и увидела детей. Она знала их! Это была дочь пастора Пэрриса Элизабет (ей, кажется, девять), и его племянница Эбигейл (она постарше, лет тринадцати). Странно, что поздним вечером девочки бродят по лесу так далеко от города. С другой стороны, не проходило недели, чтобы кто-нибудь из салемских детишек не убегал из дому. Обычно их находили, или они сами возвращались. Волею бога всемилостивого, как неустанно твердили пуритане, дикие звери не трогали детей, хотя, разумеется, благодарить за то стоило уж точно ни богов.
Эмерента наблюдала за девочками. Те, конечно, не видели дриаду, притаившуюся в кроне старого дуба. Они заливались искристым смехом, напевая что-то веселое и беззаботное, и сгущающиеся сумерки совсем не пугали их. Вскоре девочки оказались у круга камней и бесстрашно вошли в него. У большинства людей такие места вызывают смешанные чувства, обычно – что-то непередаваемое, тревожное. Но дети чисты, страхи взрослых их редко касаются. Поэтому девочки преспокойно плясали и смеялись, представляя себя принцессами на балу.
Эмерента не опасалась за них. Круг камней был безопасен, да и ни один зверь не посмел бы подойти к девочкам, зная, что рядом дочь леса. Но потом Эбигейл неожиданно споткнулась, мгновение балансировала на одной ножке и, все-таки не удержав равновесия, распласталась на сочном зеленом ковре. Элизабет бросилась к ней, и дриада затаила дыхание, ожидая воплей и плача. Но племянница пастора лишь рассмеялась, что-то сказав подруге, но очень тихо, так что даже обостренный слух Эмеренты не смог разобрать ее слов.