Левиафан
Шрифт:
— Отчего же он умер? — спросил Морев.
— Да Бог его знает, — пожал плечами фактор. — Может с голоду, а может, и от чего другого. Пороха к карабину у усопшего не было, да и припасов никаких мы там не нашли. А россыпь там богатая. Мой, не хочу. Я хоть и не рудознатец, но сразу это приметил, — наклонился к Шелихову рассказчик.
— Вот и будем мыть, — Шелихов взвесил кисет на руке. — Господин Морев именно для этого сюда и прибыл по повелению государыни-императрицы. Ты, надеюсь, это уразумел? — строго взглянул купец на фактора.
— Как
— А далеко ли эти ключи? — Морев стал раскуривать добытую из кармана трубку.
— Да верст двадцать от фактории будет. Это если напрямки, через сопки. А коль по низу, то и все тридцать. Никак хотите наведаться туда?
— Непременно, и в самое ближайшее время, — окутался дымом Морев. — Проводника найдешь?
— А чего его искать? Сам пойду, если хозяин позволит, — вопросительно взглянул фактор на Шелихова. Тот молча кивнул головой.
На следующее утро, прихватив с собой недельный запас провизии, выехали за ворота фактории. В передних санях, рядом с механиком, завернувшись в волчью шубу, сидел Рябоконь — так звали фактора.
— Давай, ваше благородие, через эту долину, вон к тем горушкам, — указал он пальцем в сторону виднеющейся вдали скалистой гряды.
Следуя одни за другими, сани понеслись в белое пространство. Миновав пологий, с редким ельником распадок, спустились вниз и покатили по обширному замерзшему озеру, а потом, выехав на берег, двинулись вдоль него на северо-запад. Взгляд поражали девственная красота и величие открывавшегося справа ландшафта. До самого горизонта чернели густые леса, перемежающиеся заснеженными горными хребтами, в долинах синели замерзшие реки и озера, над которыми висел холодный шар солнца.
— Насколько я вижу, здесь очень ценные породы деревьев — сказал Морев, обращаясь к Шелихову. — Таких не встретишь в средней полосе.
— Да, — согласился тот. — Природа Аляски неповторима, а ее богатства неисчерпаемы.
Через несколько часов остановились в неглубоком распадке, по склону которого весело журчал узкий незамерзающий поток, а рядом стояла небольшая, крытая дерном хижина.
— Это одно из наших старых зимовий, — пояснил Рябоконь, первым выбираясь из кабины. — Срубили лет десять назад.
В низком темном помещении, с затянутым рыбьим пузырем окошком, вдоль бревенчатых стен тянулись нары, в центре стоял грубо сколоченный стол, а в торце располагался очаг из дикого камня, со свисающей с потолка кованой цепью с крюком.
Перетаскав в зимовье немудреные пожитки и прихватив ружья, Рябоконь с двумя моряками отправились в лес за хворостом, Ярцев стал копаться в двигателе одной из машин, а Шелихов с Моревым, прихватив ведро и чайник, отправились к ручью за водой.
Попробовав ее, Морев удивился — по вкусу она ничем не отличалась от боржома.
— Знатная водица, — сказал купец, наблюдая его реакцию. — И весьма пользительная. От боли в суставах и других хвороб.
— Да, — утер губы Морев. — Великолепная.
Их разговор прервали несколько гулких выстрелов со стороны леса.
— А ну-ка, Александр Иванович, пойдем обратно, — насторожился Шелихов, снимая с плеча карабин и взводя курок.
Тревога оказалась напрасной. Ходившие за хворостом подстрелили двух громадных глухарей.
— Ну что же, поедим свежатинки, — довольно хмыкнул купец. — Давай Клавдий их в котел, — приказал он Рябоконю.
Через полчаса, выпив спирту и похлебав душистого варева, снова погрузились в сани и тронулись в путь. Теперь он пролегал у подножия скальной гряды, тянущейся вдоль густого кедрового леса. В самом ее конце, у замерзшего озера, располагался индейский поселок, состоящий из двух десятков бревенчатых, крытых берестой хижин и нескольких поднятых над землей амбаров. Рядом с хижинами возвышались резные столбы с изображениями божеств рода: ворона с багряными глазами, лягушки, кита и орла, а чуть в стороне, ближе к берегу, на деревянных жердях висели рыболовные сети и чернели бортами несколько лодок.
На шум моторов из дверей ближайших домов выскочили несколько укутанных в меха женщин и испуганно уставились на невиданных чудовищ.
— Наверное, все мужики на охоте, — сказал, выбираясь из кабины, фактор и направился к неподвижно застывшей группе. Затем, подкрепляя слова жестикуляцией, он что-то сказал, и одна из женщин, молодая индеанка в отороченной собольим мехом красной одежде, пригласила гостей в самую большую хижину.
Там, у жарко пылающего очага, на ложе из бобровых шкур, сладко всхрапывая и пуская слюни, спал рослый детина, одетый в расшитые бисером кожаные рубаху и штаны.
— Местный тайон, то бишь начальник рода, — сказал Шелихов, обращаясь к Мореву. — Не иначе пьян, скотина. Клавдий, разбуди-ка его.
Нагнувшись к спящему, фактор стал трясти того за плечо, и детина открыл мутные глаза. Что-то пробормотав, он уставился на гостей, а затем, узнав фактора, живо вскочил и радостно облапил того за плечи.
— Признал кормильца, — хмыкнул Шелихов.
Поговорив с тайоном на языке индейцев, Рябоконь сообщил, что все мужчины рода отправились на медвежью охоту и ожидаются к вечеру, а пока хозяин предлагает перекусить.
— Ну что ж, не откажемся, — благодушно кивнул головой Шелихов.
Тайон что-то приказал женщине в красном, и та беззвучно исчезла за дверью.
Через несколько минут, сняв верхнюю одежду и усевшись на шкурах, гости отведали поданную индеанками на деревянных блюдах жареную лосятину и истекающую соком отварную семгу.
После трапезы, по предложению тайона, которого звали Унанган, все отправились в ближайший амбар. Он был наполовину заполнен связками собольих, песцовых и бобровых шкурок, матово искрящихся в полумраке. Здесь же, у стены, были сложены несколько десятков моржовых бивней.