Левиафан
Шрифт:
Зухрат и его сыновья достали меня из воды девяносто шесть дней назад. Именно столько зарубок ножом я успел сделать на ножке своего топчана в каменном доме, почти посреди пустыни, когда смог подняться. В тот момент, почти не чувствуя того, как правая сторона отдаёт дикой болью во всём теле, а ожоги настолько глубокие, словно огонь выжигал меня до самой кости, я понял что всё равно остался жив.
Смотря на свою руку, которая снова забрасывала сеть в грязную воду, пытался понять, как так вышло, что подобный мне никак не мог найти смерти. Что даже упав в яму со змеями, а следом осознав, что огонь и ударная волна после взрыва выбрасывает моё тело в поток вместе с обломками,
Моего лица снова коснулась горькая улыбка, а Зухрат приспустил свой платок и начав жестами объяснять мне, что я должен делать, подмигнул и завёл мотор. Я схватил брезентовый тент, и натянул его на металлическое перекрытие лодки, чтобы палящее солнце не превратило её в раскалённую сковороду.
Ветер бил в лицо, когда лодка стала набирать скорость, а я продолжал смотреть на совершенно чужое место, в котором даже ощущая по ночам адскую боль, от ещё не затянувшихся полностью рубцов и ран, нашел покой. Впервые мог смотреть на горизонт невозможно голубого неба, в которое казалось бы врезались мутные воды реки. Всматривался в эту картину не отрываясь, пока мы ехали только вперёд, чтобы дождаться ночи и начать охоту на змей. Рептилии здесь приносили самый большой доход простым рыболовам.
Понимал ли этот человек кто я, когда спас меня? Сейчас, когда прошел почти двадцать один день с того момента, как я смог пройти самостоятельно хотя бы шаг, мог с полной уверенностью сказать, что и Зухрат, и его сыновья хорошо знали, откуда в водах их реки мог взяться парень с раскосым разрезом глаз на грани смерти. Они не могли не слышать взрыва, мало того, от местных, постоянно ездивших на рынок в Эль-Аюн и хоть как-то разговаривающих на английском я смог узнать, что в городе были миротворцы. Так эти люди называли американские спецслужбы, которые зачищали всё после спецопераций. Более я не стал расспрашивать ничего, продолжая прятать своё лицо, на которое теперь не мог даже посмотреть.
Всё моё нутро отпечаталось на его правой стороне уродливыми язвами, заживающими настолько болезненно, что порой мне казалось словно у меня болит вся челюсть. Пульсирует зубной болью, а помогал только змеиный яд, который в малых дозах давал мне Зухрат. Сперва эта настройка вызывала стойкое чувство полной апатии ко всему, пока боль медленно потухала. Однако со временем я смог искренне улыбнуться мужчине. Как сейчас, когда он остановил лодку в густых чашах и кивнул мне на гарпун - тонкую металлическую палку с наконечником, которым поддевали змею, даже если та извивалась и убегала.
Я взял его в руки и сел на привычное место, продолжая ощущать пустоту и прекращая думать совсем. С недавних пор я полюбил подобное состояние. Момент, когда можно просто смотреть на воду и ждать, когда по ней резко проплывет полоска, извиваясь и выдавая в себе живое существо, а не обычное волнение на водной поверхности.
Однако это были опасные места, в которых по ночам спать невозможно. Если утратить бдительность, на лодку вполне может напасть крокодил. Потому Зухрат привычно сел по центру нашего скудного судна, держа в руках винтовку. Так начиналась почти каждая субботняя ночь в этом месте: в полном молчании, почти не шевелясь и не издавая никаких звуков. Только шелест растений, названий которых я даже не знал, и гул ветра в пустыне, который приносил за собой песок.
Так Тангир стал Тиграном, а местные окрестили меня чуть ли не сыном какой-то тигрицы, которая и выбросила меня в воду у их деревни. Первое время не мог понять того, насколько эти люди суеверны, и насколько всё, что меня окружало, вытеснило привычный мир, окружающий до этого. Здесь не было ни связи, ни сотовых, а я уже и забыл что такое рис. Мне всегда казалось, что его можно купить где угодно, однако...
"Не здесь..." - мягкая улыбка тронула моё лицо вновь, а рука резко подалась в воду, и уже на рефлексах гарпун ведомый ее движением, выбросил в плетенную корзину рядом со мной черную змею. Я спокойно закрыл крышку и снова посмотрел на воду.
В этой тишине знал: так выглядит моя боль. Она - тихая попытка принять этот мир, как параллельную реальность той, в которой осталась Куколка. Вспомнив это прозвище, я только крепче сжал металл в руке, а по телу прокатился озноб от воспоминаний об этой женщине. От картины того, как она смотрела на меня и целовала, как мои руки двигались вдоль красивого и крепкого тела, покрытого рисунками, которые не вытравить из моей памяти ещё тысячей таких же агоний, как та через которую я прошел. Не вытравить ни запаха, ни её дыхания, ни того, как мы чувствовали друг друга.
"От этого нет змеиной настойки..."
Вот так начиналась вторая половина моей субботней ночи. В тишине и с Невеной, похожей на мираж, о котором твердили все вокруг. Эти люди верили, что женщину родила пустыня, и что если заплутавший среди дюн путник увидит мираж женщины - пески спасут его, а она приведет несчастного в оазис полный холодной, спасительной воды.
Наверное, моим миражом стала Невена. Ведь я не пытался спастись из этой пустыни. Не мог, да и не хотел. Я верил, что Тангир сделал всё, и умер, а она должна жить. В моих идиотских мечтах у этой женщины была самая счастливая жизнь, ведь я продолжал глупо верить, что убив Шавката освободил её.
И отпустил, став совершенно другим человеком, который больше не желал возвращаться обратно, отыскав свой покой в стенах дома улыбчивого змеелова. И покидать это место, возвращаясь обратно в мир, где потерял всё и стал чудовищем, я не хотел.
Не смотря на то, что опять любил до безумия, и понимал что сгораю от тоски, не мог... Я не мог опять вернуться назад, даже представив, что снова увижу её лицо. Всё потому что Невене не я был нужен. С ней рядом должен быть нормальный мужчина, способный не только убивать, как тварь, но и принести ей любовь и тот покой, который я чувствовал сейчас.
А вернувшись, я не смогу ей дать ничего. У меня больше нет даже имени. Я покойник, которого вероятно уже похоронили заочно, и забыли что был таков.
С подобными мыслями я встретил новый рассвет в этом месте, смотря на полную корзину, кишащую змеями, и на одобрительную улыбку простого человека, который мог наплевать на живой труп в воде и поплыть дальше. Но Зухрат остановился и помог, просто потому что...
"Он был человеком..."
Поднявшись и откинув лёгкое покрывало, ощутил как начинает ныть рука, но всё равно встал с топчана и посмотрел на часы. Время было поздним, однако я был почти уверен, что хозяйка успела наготовить обед. Жена Зухрата - миловидная и тихая женщина, которая сперва очень насторожено ко мне относилась и постоянно прятала взгляд. Но её имя мне понравилось, и через некоторое время, получив одобрение от Зухрата, я стал называть её просто Фатма. Хотя на самом деле имя звучало иначе, а произнести его сколько не пытался и не силился, всё равно не мог. Как и младший сынишка мужчины, который картавил. С ним я и проводил большую часть времени, когда приходил в центр деревни к докам с моторными лодками, чтобы делать то, что умел лучше всего - ковыряться в металле.