Левый берег Стикса
Шрифт:
— Нет, Ди, у нас все спокойно. — Голос его звучал сухо. — Беспорядков нет. Буду звонить, хорошо?
Ему сейчас не до нее. Она не обеспокоилась и не обиделась — просто отметила этот факт.
Весь день она отвечала на звонки, слушала радио и телевизор, звонила сама и никак не могла представить себе баррикады на московских проспектах, искореженный танковыми гусеницами асфальт площадей, горящие троллейбусы и огромные толпы людей — москвичей и не москвичей, заполонивших улицы.
Янаев, Крючков, Павлов, которого Костя всегда называл любителем плюшек, бровастый, как сказочный Бармалей, Язов — вся эта непонятная разбойничья ватага с диким и неприличным, как матерное слово
Особенно Янаев — с лицом записного алкоголика и повадками мелкого подхалима. Маска диктатора «всея СССР» подходила ему, как фата — вокзальной проститутке. Дикторы зачитывали телеграммы с поздравлениями и одобрением в адрес заговорщиков от руководителей республик и областей — особо преданные спешили лизнуть начальственный зад — от рабочих коллективов, групп лиц и руководителей дружественных государств фашистского толка. А из динамика «ВЭФа» неслись совершенно другие слова и телеграммы, кричали сорванными голосами корреспонденты с мест событий, многоголосо ревели толпы.
В истории ее страны разыгрывался очередной трагический фарс. Клоуны рвались к власти, народ валил на улицы и к Белому дому, а начавшийся под вечер ледяной, несмотря на август, московский дождь размывал на мостовых кровь первых жертв путча. Стрелка весов качалась из стороны в сторону. Члены ГКЧП провели первую пресс-конференцию и, отчаянно смелые оператор и режиссер, транслировали на всю страну трясущиеся, как в абстиненции, руки нового диктатора. Крупно, на весь экран. Диана просто не могла поверить, что эти перепуганные и надутые индюки, могут осуществить задуманное. А Янаев — тут она сразу сделал вывод — явное подставное лицо, обычная марионетка. Дерьмо. В заплывших глазах ни воли, ни силы, ни ума не было. А руки — руки говорили больше, чем все произнесенные путчистами слова. Они кричали: «Я боюсь!». Они и давали настоящую пресс-конференцию.
Костя приехал к десяти вечера, почерневший лицом и страшно голодный. Марк спал, а они с Диной сидели на кухне, за ужином, и Костя рассказывал.
— Они не знают куда деваться, куда бежать, в кого стрелять, кого арестовывать. А решать — нужно. Приказов конкретных — не поступает. Присоединяться страшно, а вдруг Горбачев выиграет? Не присоединяться — тоже страшно, а вдруг победят ГКЧПисты? Крючков и Пуго не помилуют, это точно. Вот и заготовили наши партийцы две телеграммы, одну за, одну против и сидят, как мыши. Войска в готовности, милиция на улицах, а они — в засаде. Они то все — «за», а все равно боязно. А, вдруг, выйдет «нет»?
— А тебе?
— Мне?.. — он ухмыльнулся. — И мне, Ди, тоже страшно… Но я уже свое решение огласил. Личное. И письменно его удостоверил. И отослал. И уже получил от Первого старшего брата по шее. Он, понимаешь, мою телеграмму перехватил и приказал не высовываться.
— А ты, Костя?
— Я дозвонился до Казакова полчаса назад… Он передаст мое заявление куда следует и как следует. В эфире.
Диана тихонько охнула.
— Что поделаешь, Ди, — сказал Костя, — когда-нибудь я бы все равно это сделал. Они уже убили людей, там, в Москве. И убьют еще — если победят. Но, думается мне, им не победить. Я их видел сегодня — они проигравшая команда. Горбачева все равно сместят. Скорее всего, новый герой — Ельцин, а у него с родной КПСС — свои счеты. Рухнет все, как карточный домик. Я завтра сдам партбилет. Хватит с меня — сыт по горло. Они сегодня деньги спасали, партийную кассу. Тайно. Я-то знаю как и что прятать — сам так делал последние пару лет… Сколько через подставных владельцев вложено в СП, в банки коммерческие. Но остатков еще много. Они
— Костя, это опасно…
— Это не более опасно, чем выжидать. Это наши деньги и с их помощью можно сделать многое. Похоже, Ди, мне придется менять профессию. Комсомольского вождя из меня не получилось. Придется переквалифицироваться в управдомы.
— По-моему, ты был неплохим вождем. Что будет дальше, Костя?
— Будет плохо, Ди. — Он покачал головой. — Гораздо хуже, чем было. А, может быть, в чем-то лучше, если Бог даст. Но так, как было, уже не будет никогда. Это очень плохое слово — никогда, но это правда, Ди. Можешь мне верить.
В последствии, она много раз спрашивала себя, как бы поступил ее муж, не разглядев в участниках Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению, проигравшую команду? Что подсказал бы ему, давно ставший второй натурой, прагматизм? И не смогла найти однозначного ответа на этот вопрос. Тогда, в августе 91-го, он поступил так, как поступил. И поступил, как порядочный человек. И только это имело значение.
Они провели ночь у приемника. Телефон не умолкал до утра.
Двадцатого Костя осуществил задуманное — к двенадцати дня сдал партбилет, и положил Первому на стол заявление об уходе. Он еще оставался в своем кабинете пару дней, но уже по инерции. К вечеру стало ясно, что ГКЧП неизбежно проиграет, и из обкома партии, в Москву, полетела телеграмма с поддержкой защитников Белого дома и Президента, запертого с семьей на даче, в Форосе.
На Садовом кольце еще дымились, под мелкой моросью, догорающие троллейбусы, еще ждали сигнала верные путчистам военные части и спецподразделения, но колесо истории уже повернулось. Со Старой площади отдавались последние, в истории СССР, приказы. Перемещались по миру, со счета на счет, партийные деньги, кормившие досыта десятки режимов и сделавшие десятки революций.
Партия собиралась нырнуть в подполье, поменять лицо, спрятаться от тех, кого мучила и обманывала семьдесят четыре года. И только дальновидные люди, а Костя Краснов относился к таковым, понимали, что происходящие перемены не коренной перелом, а рокировка, спасающая фигуру в сложной шахматной партии.
Ключевые посты в демократических, только по названию, правительствах, останутся за бывшими коммунистами, они сядут в плюшевые кресла в новых Советах и Парламенте, свято сохраняя старые, надежные связи и отношения.
Они же, тайно или явно, возглавят совместные предприятия, фирмы, банки, станут новыми нуворишами в этой стране, и никогда не откажутся от власти. А кто и когда отказывался от власти добровольно? Под удар фактически безвластной, но шумной демократической волны, попадут только ортодоксы, не сумевшие принять новые правила игры, а умные люди, сменив цвета знамен, притаившись в тени, опять будут строить рай на этой земле.
Но не для всех. Как всегда — не для всех.
— Береги спину, — подумал он. — Она сказала «Береги спину…»
Что за черт? Еще вчера он и подумать не мог о подобном, а сегодня стало явью то, что он всегда считал досужим вымыслом дешевых писак. Детективный сюжет — жена банкира становится заложницей у мафиозных структур. Потрясающе свежо. Было бы просто глупо, если бы не было правдой.
Банковский «Мерседес» мчал его по восточной части Берлина по направлению к бывшей Стене — чудовищному шраму, рассекавшему город надвое. Водитель тщательно выбирал дорогу — центр был перегружен транспортом и пробираться по боковым улочкам было легче.