Лейб-хирург
Шрифт:
— Я знаю. Буду говорить, а вы распоряжайтесь. Приступать нужно немедленно — нет времени. Каждая потерянная минута — это чья-то жизнь.
— Вы спасете маму? — в его глазах мелькает безумная надежда.
— Если жива, то обязательно.
Лицо цесаревича приобретает осмысленное выражение.
— Что я должен делать?
— Для начала удалить отсюда всех посторонних. Вот их, — указываю на толпу. — Подчините себе командование кремлевских гвардейцев, поручите ему оцепить Кремль и никого не впускать, кроме спасателей. Нужны солдаты для разбора завалов, переноски раненых
— Идем! — Михаил решительно кивает головой.
Быстро пришел в себя, это хорошо. Подходим к толпе.
— Господа, — объявляет цесаревич громко. — Как старший из присутствующих здесь Романовых, объявляю, что беру на себя руководство спасательной операцией. Для начала прошу удалиться всех, непричастных к ней.
— Как же это, Михаил Александрович? — возмущается бородатый тип в шитом золотом мундире. — Почему?
Михаил смотрит на меня.
— Вы представляете собой удобную мишень для террористов, — говорю громко. — Они могут затесаться в толпу и бросить бомбу. Нельзя, чтобы Россия лишилась в такой момент своих руководителей. Вы нужны Отчизне.
Льцщу, конечно, но я вам что угодно скажу, лишь бы слиняли…
— А как же его императорское высочество? — смотрит на меня тип.
— Одного человека легче защитить. К тому же в отсутствии толпы к нему непросто подобраться.
— Резонно, — кивает тип и поворачивается к остальным. — Уходим, господа! Положимся на волю Божью и таланты лейб-хирурга государыни.
В голосе — нескрываемый сарказм. Переживем! Толпа начинает редеть. Некоторые из обладателей мундиров, уходя, одаряют меня злыми взглядами. Нажил я врагов. Ну, и хрен с ними! Дальше фронта не пошлют. Через пару минут у завала остаются мы с цесаревичем, полковник в гвардейском мундире, трое офицеров и с десяток гвардейцев, Еще какой-то тип в штатском маячит неподалеку и смотрит на нас нагло. Похоже, не собирается уходить.
— Ваше императорское высочество! — подходит к цесаревичу полковник. — Командующий кремлевской гвардией, полковник Гринев Сергей Аполлонович. Жду ваших указаний!
— Это к нему, — цесаревич указывает на меня. — Я здесь формальный глава, работами руководит Валериан Витольдович. Выполняйте его распоряжения, как мои.
Молодец, цесаревич! То, что нужно. Полковник смотрит на меня хмуро — неохота гвардейцу переходить в подчинение какому-то лекаришке. Ничего, потерпит.
— Сергей Аполлонович, распорядитесь взять под охрану Кремль. Удалите с его территории всех посторонних лиц. Остаются только те, кто служит здесь, а также прибывшие для спасательных работ. Я привез врачей. Они сейчас разворачивают походные операционные в ваших казармах. Окажите им содействие.
— Ротмистров! — поворачивается полковник к стоящему рядом капитану. — Слышал? Взять роту и выполнять!
Офицер срывается с места и бежит.
— Необходимо немедленно вызвать в Кремль пожарных.
— Зачем? — удивляется полковник. — Ничего не горит.
— Пожарные умеют разбирать завалы. У них багры и топоры. Еще следует вызвать в помощь саперов. Но пожарные поспеют быстрее.
— Понял. Кириллов!
Второй офицер убегает.
— Нужны солдаты для разбора завалов, переноски раненых и погибших.
— Будут. Волховитин’..
— И последнее, Сергей Аполлонович! Удалите этого господина! — указываю на типа в штатском.
— Только посмейте! — набычивается тот. — Я член Государственного Совета, председатель военно-промышленного комитета Гучков. Никто не смеет запретить мне быть здесь. Тем более какой-то мальчишка.
— Здесь остаются участники спасательной операции. Будете разбирать завалы?
— Вотеще! — фыркает он. — Я промышленник, а не чернорабочий.
— Тогда — вон! Сергей Аполлонович, распорядитесь.
— Иванов, Степанов! Выбросьте его за ворота!
Похоже, полковник нашел, на ком сорвать недовольство. Два дюжих солдата (мелкие в гвардии не служат) берут Гучкова под руки. Тот пытается сопротивляться.
— Можете дать ему по шее! — даю совет.
Один из гвардейцев немедленно ему следует. Потащили болезного…
— Я этого так не оставлю! — кричит уволакиваемый Гучков. — Я вас уничтожу!
Маме своей грози… Прибегает Волховитин с ротой гвардейцев. Быстро управился! Так, непорядок.
= Сергей Аполлонович, необходимы перчатки. Люди руки о камни изорвут.
— У нас только парадные, — растерянно говорит полковник.
— Хоть какие! Не жалейте! Выдадут новые. Голыми руками много не наработаешь. И пусть несут носилки из тех, что мы привезли.
Полковник отдает команду, и отделение солдат бежит к казармам.
— Роту разбейте на два отряда. Один разбирает завал слева, второй справа. Прежде, чем начать, прислушайтесь: не стонет ли кто? Если услышите, направляйте людей к этому месту.
Каждые полчаса будем прерываться на пять минут тишины и слушать.
— Понял, — кивает полковник. — Волховитин, на вас левый отряд. Я командую правым.
Возвращаются солдаты с перчатками и носилками. Наконец-то приступили. Мелкие обломки летят в стороны. Тяжелые кантуют или откатывают. Внезапно один из гвардейцев бежит ко мне.
— Ваше высокородие! Там тело.
Устремляюсь следом и взбираюсь на завал. Из горы обломков выглядывает голова и плечо в мундире. Чина не разобрать — погон припорошен пылью. Пытаюсь прощупать пульс на шее. Сердце не бьется, кожа на ощупь ледяная. У покойников всегда так — из-за разницы температур.
— Мертв. Доставайте и уносите.
— Куда? — спрашивает позвавший меня гвардеец. На его погоне три лычки — старший унтер-офицер.
— Туда! — указываю на Успенский собор. — Кладите на паперти. Священники разберутся.
Покойника достают и уносят. Другие пошли. Мечемся с Михаилом по завалу. Он — слева, я — справа. К сожалению, я оказался прав: пока только мертвые. Мужчины, женщины, мне попалось двое детей: девочка и мальчик. Изломанные, изуродованные тела. Мальчику расплющило голову, девочке — ноги и грудь. Надеюсь, они умерли сразу. Все тела густо присыпаны известковой пылью, лиц не распознать. Работа — заклятому врагу не пожелаешь! Гвардейцы выглядят мрачно, да и мне хреново. Цесаревич бросается к каждому женскому трупу голыми руками пытается отереть пыль с мертвого лица.