Лейб-хирург
Шрифт:
— Здравствуйте, государыня, и вы, ваши императорские высочества! Извините за беспокойство, но мне нужно осмотреть пациентку.
>= Горецкий уже смотрел, — недовольно сказала императрица.
Прибыл, значит. Вчера мне сказали, что лейб-медик в отъезде — отправился в имение по делам. Наверняка вызвали телеграммой.
— Извините, государыня, но оперировал вас я, а не Афанасий Петрович. Мне нужно видеть результат.
— Хорошо, — неохотно кивнула императрица. — Миша, уступи стул Валериану Витольдовичу.
Цесаревич вскочил и придвинул мне стул. Хороший
Беру государыню за запястье и смотрю на циферблат часов. Пульс нормальный, наполнение хорошее.
— Покажите язык! Скажите «а»!
Норма. Прикладываю ладонь ко лбу Марии. Градусника у меня нет, как и слуховой трубки, но обойдемся. Так, температура слегка повышена, но в пределах субфебрильной [38] . После операции это нормально, сбивать не нужно. Пациентка чувствует себя бодро, это по ней видно. А что с ногой?
38
То есть от 37.1 до 38 градусов.
Откидываю край одеяла, задираю подол шелковой рубахи (успели переодеть) и разглядываю пострадавшую ногу. Хм! Мастерство не пропьешь. Аппарат Илизарова встал, как родной. Цианоза [39] и отека тканей не наблюдается — не зря вчера светил руками. Нога выглядит, как спустя неделю после операции.
— Горецкий удивлялся железу, в которое вы заковали мою ногу, — сердито говорит Мария. — Интересно, зачем? Почему не гипсовая повязка?
Сейчас узнаешь…
— Дайте мне ваши руки, государыня!
39
Синюшная окраска кожи и слизистых оболочек.
Поколебавшись, Мария протягивает их. Помогаю ей сесть, встаю и тяну дальше.
— Что вы делаете? Мне нельзя вставать! Нога сломана.
— Если доктор говорит «можно», надлежит слушаться.
Подскакивает Михаил и помогает поднять мать. Она морщится, но стоит.
— Больно?
— Терпеть можно, — кивает она.
— А теперь сделайте несколько шагов. Не бойтесь. Мы с Михаилом Александровичем будем страховать.
Поддерживаемая с двух сторон, императрица неуверенно шагает вперед. Доводим ее до стены, разворачиваем и ведем обратно. Хватит на сегодня. Помогаю Марии лечь и накрываю одеялом.
— Теперь ясно, для чего понадобилось железо, государыня? Оно взяло на себя нагрузку на сломанную кость. Вы можете вставать и ходить, а спустя несколько дней, если будет такое желание, вести обычную жизнь. Когда кости срастутся, я сниму аппарат. К слову, вы первый пациент в России, на котором его применили. И не только в России: аналогов нет нигде в мире.
_ Умеете вы удивлять, Валериан Витольдович! — крутит головой императрица. — Не только в медицинских делах. Сын рассказал,
Думайте! Это полезно. Но, блин, даже спасибо не сказала! Нет, Романовы неисправимы — как здесь, так и в моем мире.
— Кстати! — верчу головой. — Здесь должна находиться медицинская сестра. Где она?
— Я выгнала! — фыркает Ольга. — Нечего этой жидовке тут делать!
Вот, значит, как? Чувствую, как внутри меня начинает клокотать. Да, что ж это такое? Тут ночь не спал, наблюдая пациентку, пришел ее проведать, а тебе в харю селедочной головой тычут…
— Почему вы так поступили, ваше императорское высочество?
Из последних сил стараюсь быть вежливым.
— В моем поезде — отличные сестры, они будут ухаживать за мамой. Зачем ты эту иудейку притащил?
Как же хочется материться’..
— Объясню, ваше императорское высочество. Вчера на вашу мать совершили покушение.
Сделал это человек или несколько людей, вхожих во дворец. Без них точно не обошлось. В такой ситуации помимо спасения жизни императрицы, требовалось обеспечить ее безопасность — окружить надежными людьми, которых я знаю, и которым доверяю.
Таковых нашлось двое: Елизавета Давидовна Полякова и Михаил Александрович Зильберман. Последний, кстати, тоже еврей. Мы втроем оперировали вашу мать, а затем по очереди дежурили возле ее постели. Результат вы видите. И что же? В благодарность Полякову выгнали из Кремля как шелудивую дворняг). Я этого не понимаю, и принять не мог). А раз так, то теперь, когда жизни государыни ничего не угрожает, считаю свой долг перед ней исполненным. Аппарат снимет Горецкий, я скажу ему как. Ваше императорское величество! — поворачиваюсь к императрице. — Прошу принять мою отставку и направить на фронт. Могу возглавить медсанбат, или трудиться обычным хирургом. Там не так комфортно, как в Москве, зато никто не смеет мне указывать, кого брать себе в помощники.
Несколько секунд бодаемся с императрицей взглядами. Затем она переводит взор на детей.
— Дочь, выйди! — бросает резко. — И ты, Михаил!
Ольга хочет что-то сказать, но не решается и выходит. Следом устремляется цесаревич.
Стук закрывающейся двери…
— Присаживайтесь, господин Иванов! Нам нужно поговорить.
Подчиняюсь. Некоторое время она молчит.
— Не обязана, но объясню, — наконец произносит императрица. — Вчера погибло много людей. Министр двора, многие придворные, близкие мне люди, в том числе мой секретарь.
Даже не представляю, кем его заменить. Я обсуждала это с детьми, как вдруг явились вы.
Этим и объясняется неласковый прием. Мы все на нервах. Но, знайте: еще никто не упрекал русскую императрицу в неблагодарности. Решение насчет вас мною принято. Так вот: Довнар-Подляского больше нет, он скончался вчера.
Смотрю на нее, не понимая.
— Во-первых, это не ваша истинная фамилия, во-вторых, настоящий Довнар-Подляский был изрядным подлецом. Незачем продолжать этот поганый род, пусть исчезнет навсегда.