Лейтенант Хорнблауэр

Форестер Сесил Скотт

– А что будет с нами, сэр? – спросил Бакленд.

– Это мы узнаем со временем, – ответил Когсхил. – Но флот будет сокращен до размеров мирного времени. Это значит, что девять кораблей из десяти спишут команду.

– О, Господи, – сказал Бакленд.

На корабле впереди них кричали «ура!»

– Общий сбор, – сказал Когсхил. – Надо сообщить новость.

Матросы «Славы» обрадовались, услышав новость. Они так же неудержимо кричали «ура!», как матросы двух других кораблей. Для них это означало близкий конец жестокой дисциплины и невероятных тягот. Свобода, возвращение домой. Буш глядел вниз на море восторженных лиц и размышлял, что же означает эта новость для него. Свободу, может быть; но она означала

жизнь на половинное лейтенантское жалованье. Вот этого он никогда прежде не испытывал: в ранней юности поступив на флот мичманом (мирный флот он почти не помнил), Буш за девять лет войны лишь дважды был в коротком отпуске. Он был не слишком уверен, что его привлекают новые перспективы, открывающиеся в будущем. Он глянул в сторону флагмана и заорал на сигнального мичмана.

– Мистер Трюскот! Вы что, сигналов не видите?! Занимайтесь своим делом, не то вам худо будет, мир там или не мир.

Несчастный Трюскот поднес трубу к глазам.

– «Всем кораблям», – прочел он. – «Построиться в кильватерную колонну на левом галсе».

Буш взглядом спросил у капитана разрешения приступать.

– Команду к брасам! – закричал Буш. – Обрасопить грот-марсель! Живей, живей, лентяи! Мистер Коп, где ваши глаза? Еще разок нажать на грота-брасы с наветренной стороны! Господи! Помалу! Стой!

– «Всем кораблям», – читал Трюскот в подзорную трубу. «Слава» набирала скорость и пристраивалась в кильватер идущего впереди судна. – «Последовательно поворачиваться оверштаг».

– К повороту! – закричал Буш.

Он следил, как движется идущее впереди судно. У него оставалось еще время – прикрикнуть на вахтенных, недостаточно быстро встававших на свои места.

– Лентяи неповоротливые! Кое-кто из вас скоро попляшет на решетчатом люке!

Идущее впереди судно закончило поворот, и «Слава» приближалась к его белому следу.

– К повороту! – кричал Буш. – Шкоты передних парусов! Руль под ветер!

«Слава» тяжеловесно развернулась и легла на правый галс.

– «Курс зюйд-вест-тень-вест», – прочел Трюскот следующий сигнал.

Зюйд-вест-тень-вест. Адмирал взял курс на Порт-Ройал. Буш мог догадаться, что это первый шаг к сокращению флота. Солнце было теплое и приятное. «Слава» шла на фордевинд по синему-синему Карибскому морю. Она идет хорошо, можно пока не заполаскивать крюйсель. Это – хорошая жизнь. Буш не мог заставить себя поверить, что скоро она кончится. Он попытался представить себе зимний день в Англии, зимний день, когда нечего делать. Нет корабля, чтоб его вести. Половинное жалование. Сестры Буша получают половину его жалования, значит, ему не на что будет жить, не только нечего делать. Холодный зимний день. Нет, он просто не мог себе этого представить, и бросил даже пытаться.

XVIII

Был холодный зимний день в Портсмуте. Мороз пробирал до костей, и вдоль улицы, на которую Буш вышел из ворот дока, свистел пронизывающий восточный ветер. Буш поднял воротник бушлата поверх кашне, сунул руки в карманы и, склонив голову, зашагал против ветра; глаза его слезились, нос подтекал, восточный ветер, казалось, проникал под ребра, заставляя болеть многочисленные шрамы. Проходя мимо «Конской головы» он нарочно смотрел в другую сторону. Он знал, что там тепло и весело. Там сидят счастливые офицеры, у которых есть призовые деньги; неимоверно счастливые офицеры, нашедшие себе место в мирном флоте – они болтают друг с другом и выпивают вместе. Вина Буш себе позволить не мог. Он с вожделением подумал о кружке пива, но тут же отбросил эту мысль, хотя искушение было велико. В кармане у него лежало половинное жалование за месяц – он шел от уполномоченного по делам оплаты, выдавшего ему деньги, – но надо было растянуть это жалование на четыре с половиной недели, и Буш знал, что пиво ему не по карману.

Конечно, он

пытался устроиться шкипером на торговое судно, но это было так же безнадежно, как устроиться лейтенантом. Начав жизнь мичманом и проведя все сознательные годы на военной службе, Буш мало что знал о накладных или укладке груза. Торговые моряки искренне презирали военных, говоря, что на военном судне сто человек делают работу, с которой на торговом справляются шесть. А по мере того, как все новые суда списывали команду, освобождались все новые партии штурманских помощников, обученные торговой службе и завербованные с нее. Они тоже искали работу по старой специальности, усиливая и без того суровую конкуренцию.

Кто-то вышел из боковой улочки и пошел впереди против ветра – флотский офицер. Долговязая фигура, прыгающая походка – Буш узнал Хорнблауэра.

– Сэр! Сэр! – позвал он, и Хорнблауэр обернулся. Мелькнувшее было на его лице раздражение мгновенно исчезло, когда он узнал Буша.

– Рад видеть вас, – сказал он, протягивая руку.

– Рад видеть вас, сэр, – сказал Буш.

– Не называйте меня «сэр», – произнес Хорнблауэр.

– Нет, сэр? Как… почему?..

Хорнблауэр был без шинели и на его левом плече – куда Буш машинально посмотрел – отсутствовал капитан-лейтенантский эполет. Буш увидел старые следы на ткани там, где он когда-то прикреплялся.

– Я не капитан-лейтенант, – сказал Хорнблауэр. – Они не утвердили мое назначение.

– Господи!

Лицо Хорнблауэра было неестественно бледным – Буш привык видеть его сильно загорелым, – щеки втянулись, но в глазах было все то же непроницаемое выражение, которое Буш так хорошо помнил.

– Предварительные условия мира подписали в тот самый день, когда я привел «Возмездие» в Плимут, – сказал Хорнблауэр.

– Чертовское невезение! – воскликнул Буш. Лейтенанты всю свою жизнь ждут счастливого стечения обстоятельств, которое принесло бы им повышение, и большая часть их ждет понапрасну. Более чем вероятно, что Хорнблауэр будет ждать понапрасну всю оставшуюся жизнь.

– Вы подавали прошение о месте лейтенанта? – спросил Буш.

– Да. Вы, наверно, тоже?

– Да.

Больше тут говорить было не о чем. Мирный флот брал на службу лишь десятую часть офицеров, служивших во время войны: чтобы получить место, надо было иметь большой стаж или влиятельных друзей.

– Я провел месяц в Лондоне, – продолжал Хорнблауэр. – Возле Адмиралтейства и возле Министерства Флота постоянно стоит толпа.

– Не удивительно, – заметил Буш.

Из-за угла со свистом налетел ветер.

– Господи, как же холодно! – сказал Буш. Он лихорадочно соображал, как бы им продолжить разговор под крышей. Если они пойдут в «Конскую голову», ему придется заплатить за две кружки пива и Хорнблауэру сделать то же.

– Я сейчас иду в «Длинные Комнаты», – сказал Хорнблауэр. – Идемте со мной – или вы заняты?

– Нет. Я не занят, – ответил Буш. – Но…

– А, с этим все в порядке, – сказал Хорнблауэр. – Идем.

Буша успокоило, как уверенно Хорнблауэр говорит про «Длинные Комнаты», о которых сам он знал только понаслышке. Туда ходили флотские и армейские офицеры, у которых водились большие деньги. Буш немало слышал о том, что там играют по крупной и какое шикарное угощение подает владелец. Если Хорнблауэр так легко упоминает «Длинные Комнаты», значит дела его не так плохи, как кажется с первого взгляда. Они перешли улицу, Хорнблауэр открыл дверь и пропустил Буша вперед. Перед ними было длинное, обшитое дубом помещение. Утренний полумрак освещали свечи, в очаге жарко пылал огонь. В центре стояли несколько карточных столов и стулья – все было готово к игре. Углы комнаты были уютно обставлены для отдыха. Слуга в зеленом бязевом фартуке, прибиравший в комнате, подошел, чтобы взять у них шляпы и шинель у Буша.