Лейтенант Рэймидж
Шрифт:
По счастью, корма — самое уязвимое место больших военных кораблей: ее большой транец гораздо менее прочен в сравнении с бортами. Если картечь с «Кэтлин» пробьет его доски, то пронижет насквозь оставшуюся часть судна. Эффект, который это произведет на французских солдат, должен быть ужасен: факт, что он не привыкли к полутьме и тесноте главной батарейной палубы фрегата, еще более его усилит. Когда они услышат, как трещат доски транца, и увидят, как их цель, развернувшись на пятачке, снова уходит в море, не попав в зону досягаемости их орудий, солдаты начнут нервничать. А беспокойство от страха, как и страх от паники, отделяет лишь один шаг…
— Помощник боцмана! Передай помощнику плотника, что мы, возможно, окажемся под огнем со штирборта меньше чем через пять минут.
Это позволит команде плотника, вооруженной деревянными затычками, парусиновыми, кожаными и медными пластырями, а также большим количеством жира, приготовиться заделывать любые пробоины. Учитывая продольную качку, вероятность того, что ядро попадет в подводную часть носа во время подъема на волне, довольно высока. А при ветре с берега «Кэтлин» накренилась на бакборт, являя взорам большой участок медной обшивки уязвимой части днища штирборта.
Вверх-вниз — нос «Кэтлин» взбирается на волну, потом скользит вниз в хребта и врезается в ложбину. Неожиданно сильный порыв ветра накренил ее так, что острый форштевень зарылся в следующий вал под острым углом. Изрядная масса воды обрушилась на бак и понеслась к корме по плоской палубе. Едва матросы успели ухватиться за пушки и тали, как оказались по колено в воде, разлившейся подобно реке и потащившей за собой по палубе все незакрепленные предметы, включая орудийные банники и ерши, и даже несколько фитильных ведер.
Саутвик дал команду морякам у кормовых пушек, и они успели поймать уплывший инвентарь прежде, чем его вынесло в море через орудийные порты.
Рэймидж выругался. Хорошо еще, что он распорядился вернуть на место дульные пробки, запечатывающие стволы карронад.
— Мистер Саутвик: проверьте орудия, пусть командиры расчетов насухо протрут кремни и замки.
Каждую деталь «Белетты» уже можно было легко разглядеть без помощи подзорной трубы. Рэймидж подозвал Саутвика, еще раз бегло изложил план, и напомнил, с нажимом на каждое слово:
— Как только мы окажемся на дистанции стрельбы, уваливаемся под ветер, чтобы задействовать орудия. В ту самую минуту, когда выстрелит последняя пушка, приводимся к ветру и уходим в сторону моря.
— Есть, сэр. Все ясно.
— И следите за шкотами и снастями.
— Есть, сэр, — бодро ответил Саутвик, — сделаем все так, словно за нами наблюдает адмирал.
— Надо даже лучше, — усмехнулся Рэймидж, — Гораздо хуже получить заряд от французов, чем выволочку от адмирала.
В эту секунду Рэймидж подумал про Джанну: что она делает сейчас? Ему пришлось силой воли отогнать эти мысли, поскольку он начал уже размышлять, увидятся ли они когда-нибудь вообще. Вопрос не праздный, если посмотреть на жерла двенадцатифунтовых орудий, торчащих из портов «Белетты».
Остается проделать еще около полумили, а это четыре-пять минут; а куттер движется слишком быстро и раскачивается слишком сильно, чтобы у артиллеристов появился реальный шанс.
— Выдвигайте орудия, мистер Саутвик. Дульные пробки оставить.
Рэймидж смотрел, как карронады задвигались на станках, следуя легкому изменению курса, и неожиданно решил сказать несколько слов команде. Он поднес ко рту рупор — что за противный вкус у медного нагубника, — и закричал:
— Слушай сюда! Мистер Эпплби объяснил, что вы должны делать. Помните — каждый выстрел — через капитанскую каюту! И поживее на парусах, когда мы станем разворачиваться, а не то французы разнесут «Кэтлин» корму, а вместе с ней ваши головы.
Матросы закричали и замахали руками в ответ: брызги вымочили их с головы до ног, но они выглядели веселыми.
С подветра от утесов куттер оказался в полосе более спокойной воды; теперь нужно было опасаться внезапных порывов ветра. Рэймиджу хотелось уменьшить снос, да и крен был слишком сильным.
— Убрать стаксель, мистер Саутвик. Потравить грота-шкот.
Матросы у мачты потравили фал стакселя, другие стали спускать полотнище паруса. Заполоскав на секунду-две, оно сползло вниз. Одновременно другая группа моряков ослабила грота-шкот. Давление ветра на паруса уменьшилось, куттер стал двигаться медленнее, качка сразу сделалась менее резкой.
Проклятье… Как всегда, он слишком затянул, но, чем меньше все они, включая его самого, думают о пушках «Белетты», тем лучше.
Джексон стоял рядом, и Рэймидж приказал ему:
— Поднять первый сигнал — номера сто и тридцать два.
Американец потянул один конец фала, зажав другой между ног.
Рэймидж посмотрел на матросов у румпеля — они оказались хорошими рулевыми, так что лучше будет указать им направление, чем задать курс.
— Правьте, как если бы вы намеревались причалить к берегу в трехстах ярдах от фрегата с той стороны.
К этому времени сигнальные флаги уже развевались на ветру, и через подзорную трубу лейтенант увидел, что Башня подтвердила получение сигнала.
Поймет ли капитан «Белетты» значение сигнала, только что переданного с куттера: «Использовать пушки и стрелковое оружие»? Рэймидж рассчитывал, что его коллега предпримет диверсию, чтобы отвлечь врага, но если даже его не поймут, на план это не повлияет.
«Белетта» казалась покинутой, но Рэймидж знал, что скрытые подзорные трубы наблюдают за ним и обменом сигналами с Башней.
— Активная стрельба с Башни, сэр, — доложил Джексон.
Рэймидж поднял голову. Так и есть: британцы поняли намек, и делают все возможное. На верхушке сооружения то и дело возникали облачка дыма, тут же уносимые ветром.
Бросив взгляд вперед, через палубу, Рэймидж заметил, что куттер по-прежнему время от времени врезается в особо крутые волны, обдавая брызгами наветренную часть бака.
— Поаккуратнее с большими волнами, — бросил он рулевым. Не стоит больше заливать орудия.
Утесы теперь были совсем близко, да и до «Белетты» рукой подать.