Лейтенант Старновский
Шрифт:
Лейтенант негромко крикнул:
– Воробьев, слышь? Чё не стреляешь-то? Уходим! Ты жив?
Воробьев молчал.
Старновский к этому времени уже сменил третий рожок. Осталось четыре. Шесть изначально были в подсумках и плюс один в самом МП-40. Итого семь. Минус три, осталось четыре. Вообще Александр любил считать. Поэтому, чуть-чуть меняя позицию, посчитал и немцев. Предварительно сняв фуражку и прячась с головой в зарослях лопуха. Немцев стало примерно в три раза больше, чем было в начале боя. Тогда их было пять-шесть человек, причем двоих
А вот сейчас лейтенанту стало немного страшно. Да, пулеметчик пока прекратил огонь, меняет позицию, готовится, видимо, к отражению атаки с фланга, понимают, сволочи, слова русской команды! На то и был расчет с командой «Обходи слева», да еще и «взвод». А это, как минимум, сорок-пятьдесят человек в понимании немцев, а то и больше.
Да даже если бы сейчас у лейтенанта и был целый взвод, все равно в лоб против пулемета не попрёшь! И на бросок гранты не подберешься, да и смысла нет, только приподнимешься – сразу же срежут немецкие солдаты. Кругом лес, не знаешь, откуда прилетит пуля. Потому все и прячутся, осторожничают.
Да и вставать в таком близком бою дураков нет. Кроме, конечно, Солнцева. Надо будет ему потом объяснить данный вопрос. А тут еще и Воробьев замолчал. Скорее всего его убили. Вот уж потеря для отряда так потеря. Лучший стрелок роты! Нужно уходить, пока остальных не положили.
Лейтенант еще раз посмотрел на немцев и с удивлением обнаружил, что те окапываются. Но ведь в лесу это делать тяжело среди переплетения корней деревьев и кустов! Но факт оставался фактом. Да и на дороге выстрелы наших мосинок, СВТ и двух ППД откатывались назад вдоль дороги в сторону запада. Отступают.
А раз немцы окапываются, значит, они решили прочно оседлать дорогу, перерезать эту тоненькую нить коммуникаций русских. А ведь правильно все делают, гады. Тут перерезали, там, сям, да еще если и мост захватить какой, то Красной Армии совсем туго станет. Лейтенант скрипнул зубами и решил отходить в глубь леса, остальной-то отряд волнуется. У них ведь кроме лопат и «нагана» с тремя патронами ничего нет.
Немцы, пользуясь тем, что русские фактически прекратили стрелять, продолжали лежа окапываться, только комья земли летели в стороны. Торопятся!
Пулеметчик со своим МГ-34 сменил позицию, и теперь посылал пули веером длинными очередями. Одна из них взрыхлила неподалеку землю, продолжая срезать веточки зарослей.
Наши бойцы отползли и снова стали смотреть в сторону врага, но визуальный контакт с противником был потерян. Однако, судя по редким выстрелам, они пока оставались на месте, а значит, продолжали окапываться, ну а пулеметчик просто их прикрывал, ставя заградительный огонь.
Камышев тихонько шепнул Черкашину, с которым лежал почти рядом за соседней березой:
– Витя, че-то лейтенанта не видно. А сержант поволок раненого немца куда-то в тыл. Да и Воробьев не стреляет уже давно! Может, пора к своим уходить? Скажем, что так мол и так, в суматохе боя отбились от своих! Немцев-то, видел,
Черкашин лежал, внимательно смотрел по сторонам и обдумывал слова Камышева. Что ему ответить? И почему именно к нему он с такими речами обратился? Подслушал его разговор с Лаптевым, когда они обсуждали план о том, как лучше свалить от краснопузых? Да вроде нет. Сегодня утром, когда все выбежали из комнаты, они вдвоем были. Остальные ломанулись на улицу, слушать звуки далекой бомбежки!
Да и предлагает-то Камышев не вообще свалить, а к основному отряду. Пока. Что ему такое сказать, чтобы и не оттолкнуть от себя потенциального заговорщика, но и не раскрывать себя раньше времени.
Поэтому, немного подумав, Черкашин, продолжая внимательно глядеть по сторонам, тихо ответил:
– Володя, ты много хороших начальников здесь видел?
Камышев удивился такому неожиданному вопросу и ответил:
– Да как-то не замечал такого явления!
Черкашин оторвался от своего сектора обстрела и посмотрел внимательно на своего товарища:
– Наш лейтенант хороший командир?
Камышев уверенно ответил:
– Да получше остальных!
Черкашин, назидательным голосом заметил:
– Вот, и я о том! Ну а ежели мы одни без офицера, то бишь, без командира останемся, то будь уверен, на нашу солдатскую шею тут же посадят какого-нибудь тупого крикуна-начальничка.
– Так нету его, литехи нашего!
– Ты, Володя, не кипишуй! Война только началась, неизвестно еще, чья возьмет. Видел, сколько в нашей дивизии танков-то? А в соседней, тридцатой? А во всей армии? Да и немцы-то не особо смелые. Вишь, затихли, окапываются. Да и наш начальник… Да вон он, ползет, фуражку в руке держит!
– Ребята, Воробьева не видели? – спросил их Старновский.
– Нет, товарищ лейтенант, не видели! – скороговоркой ответил Камышев.
– Впереди он был, за поваленным деревом, больше я его не видел! Вы же приказали отходить! – спокойно ответил Черкашин и добавил: – Воробей парень сам себе на уме, может, что и задумал!
На звук их голосов щедро сыпанула пулеметная очередь. Несколько фонтанчиков земли взбилось прямо возле их голов.
– Ой! – вскрикнул Камышев и стремглав закатился за ствол березы.
– Уходить нужно, товарищ лейтенант! Пулемётчик у них, видимо, решил прочесать всю округу, как бы нас не задело! – резонно добавил Черкашин.
Старновский, нервно дыша, ответил:
– Камышев, смени позицию, тебя за белым стволом березы хорошо видно!
А затем взглянул на Черкашина, на Камышева и на спрятавшегося поодаль Солнцева, и тихо произнес:
– Уходим вглубь леса на сто метров.
Вдоль дороги стрельба почти стихла. Бой там явно закончился. Но здесь немецкий пулеметчик словно нащупал болевую точку в рядах русских и уже целенаправленно и кучно стал обстреливать заросли, откуда слышались голоса. Снова полетели ветки и листья в стороны. Снова бойцы вжались в мать-сыру землю, боясь поднять головы.