Лезгинка по-русски
Шрифт:
– Вы знакомы с военным врачом?
– Нет, мы не встречались.
– И не знаете, грузин он или американец?
– Понятия не имею.
– А с полковником Лоренцем вы знакомы давно?
– Это начальник учебного центра?
– Мы зовем его начальником лаборатории.
– Нет. Сегодня мы встретились впервые. И не полковник звонил, а какой-то капитан. Тоже американец. Кажется, его фамилия Солтон. Впрочем, я могу перепутать. Я давно не имел практики в английском, а вы, наверное, знаете, что они все слова произносят слитно. С непривычки трудно бывает разделить, и из-за этого
– Да, есть там такой, капитан Солтон…
– Вот… Он позвонил, сообщил, что к ним вот-вот доставят раненого с огнестрелом и рану необходимо осмотреть и обработать. Мы сразу выехали. Послать было некого, потому я сам поехал. А там уже, внутри, на базе или, как вы говорите, в лаборатории, нас встретил полковник. Но он представился как начальник учебного центра. Именно так… Попросил осмотреть раненого. Вот и все…
– И что с раненым?
– Больше изображал свои страдания. Есть такие люди, любят на весь мир рассказывать и показывать, как они мучаются. Раненый как раз из таких… Но там моя помощь была уже не нужна. Рана уже давно затянулась, обработана хорошо. Я так зашить, как ему зашили, не сумел бы…
– Объясните мне, в чем сложность наложения шва? – спросил подполковник. – Казалось бы, абсолютно одинаковые проколы и стежок…
– В том-то и сложность, как затянуть стежок. Проколоть, протянуть нить – это пустяки! – Автандил Георгиевич наконец-то снял руки с груди и чуть-чуть оживился. – Можно просто и грубо, как мы все обычно работаем. Как получится, и все… Достижение цели – чтобы быстрее срослись ткани. Это профессиональное отношение к делу всех обычных хирургов. А можно аккуратно, чувствуя состояние кожи, подтягивать нить до определенного уровня… И затягивается исключительно настолько, чтобы произошло срастание, но не произошло стягивания кожи. Тогда шрама почти не остается. Это тоже мастерство, доступное не каждому. Тут нужен своеобразный талант, как художнику. Дозировка усилий…
– И что? Там, в лаборатории, что там произошло?
– Ничего не произошло.
– С раненым что?
– В учебный центр он пришел сам, на своих ногах – правда, опирался на красивый посох. А привел его какой-то человек, который заявил, что он и накладывал шов. Я позволил себе усомниться, когда узнал, что у этого человека нет никаких медицинских навыков. Говорит, что бойцовую собаку держал, и всегда сам собаке швы накладывал. Так и научился. Но это нереально. Я только рассмеялся. И все… Больше там ничего не было.
– Полковник Лоренц о чем-то спрашивал вас?
– Да… Относительно этого шва. Я сказал, что думал. Что шов накладывали в больнице, и делал это хирург высокой квалификации. Случайность исключена, потому что зашиты входное и выходное отверстия. Шов абсолютно одинаков, и делал его мастер…
– А дальше?
– Мы уехали… Да, еще во дворе нам колесо подкачали, но оно в дороге лопнуло… Наверное, американцы перестарались. У них не насос, как у нас, а компрессор. И перекачали…
Главный врач районной больницы по наивности считал, что колесо лопнуло само по себе. Подполковник Захватов не стал переубеждать его. Он хотел было задать следующий вопрос, но в это время майор Тихомиров сообщил:
– На дороге машина, идет в сторону лаборатории. Точно такой же «уазик», только с военными номерами и без медицинских крестов. Но на машине что-то написано… На грузинском…
Занадворов выглянул из-за скалы, поднял бинокль, посмотрел на машину, потом протянул бинокль Автандилу Георгиевичу.
– Если вам не трудно, подскажите, что написано на дверце машины.
Врач смотрел недолго.
– «Военная комендатура». Больше ничего, – и не удержался, чтобы не проворчать: – Если уж забрались в нашу страну, могли бы хотя бы основы языка выучить… Впрочем, агрессоры обычно не стремятся знать туземные языки. А мы для вас – туземцы!
– Мы не собирались к вам, иначе обязательно выучили бы. Или хотя бы переводчика с собой взяли. Но нас заставили торопиться чрезвычайные обстоятельства, – сказал Занадворов. – Наше появление здесь – это не агрессия, а самозащита. Посидите пока, через несколько минут мы продолжим.
Сергей Палыч отошел на десяток шагов, чтобы грузины не слышали, о чем идет разговор, и не попытались помешать, хотя такой возможности у них, конечно, и не было, поскольку рядом стояли вооруженные офицеры группы и позволить им совершить какое-то действие не могли. Кроме того, подполковнику вовсе не хотелось повредить членам этой врачебной бригады. Хоть он и не любил медиков, тем не менее предпочитал не мешать им. Даже чужим медикам в чужой стране.
– Тихий… – позвал Занадворов.
Майор, устроившийся на низеньком камне и даже вытянувший ноги, двинулся вслед за командиром. Он уже понял, какой приказ сейчас последует, и потому знаками позвал с собой всех, кто участвовал с ним в захвате первой машины.
– Громобой, тоже слушай! – напомнил командир снайперу, опять занимающему пост на вершине скалы, откуда открывался широкий обзор.
– Я на месте, товарищ подполковник.
Снайпер, как обычно, тоже прочитал командирские мысли и уже понимал, что ему предстоит сделать.
– Машину комендатуры обещал прислать за Элизабаром руководитель специальной службы внешней разведки Грузии Гела Бежуашвили. Не думаю, что они тоже будут подкачивать колесо, значит, вернутся быстрее. От добра, как говорится, добра не ищут. Все прошло хорошо, значит, потренировались. Сейчас противник серьезнее, к тому же вооружен. Работаем внимательно. Та же самая позиция, тот же самый сценарий. Элизабара следует освободить. Лучше обойтись без стрельбы, если конвой усиленный, но себя тоже не подставлять. Главное – оставить машину целой, иначе в дальнейшем у нас могут быть осложнения.
– Она и без того ползет ненамного лучше первой, – заметил Тихомиров. – По звуку слышу, такая же развалюха. Им запчасти не поставляют…
– Ладно, диагност, верю. Но машина должна иметь прежний внешний вид.
– Только куда ее прятать будем? Новое укрытие копать?
– Мы не будем ее прятать. Мы на ней поедем в лабораторию… Здесь недалеко, и ехать будем медленно, «спотыкаясь» на каждой кочке, и без кочки тоже. Тихий поломку изобразит…
– Изображу. Нормальный ход! – согласился Тихомиров. – Все, мы пошли работать.