Лезвие власти
Шрифт:
« Грядет Император!»
— Что это значит, генерал?
Патео склонил голову.
— Ваше Величество... граф Россенброк, канцлер Империи... Умер... Да упокоиться чистая душа его у ног Иллара…
Конрад сглотнул слюну. Он не спрятал лицо. Он не заплакал. Глаза и мысли его были чисты. Он стал Императором.
72.
Где-то в глубине дворца, огромный сваанец, подобный черной молнии, влетел в полутемную кухню и остановился, поводя бесформенным, как неудавшаяся бронзовая отливка, носом. Маленький
Над Вивленом неистово и мстительно завыли летающие коты.
73.
— Я много лет не видел тебя, девочка… — гремлин сидел у костра и смотрел прямо в огонь. В черных немигающих глазах без зрачков отражалось пламя. Гремлин сплетал длинные серые пальцы, и девушке казалось, что в руках у него каждое мгновенье возникает и распадается волшебной красоты творение из вязкого дыма.
— У меня было много дел в мире, Гермуль… — девушка сидела на захламленном верстаке свесив ноги и смотрела по сторонам, на развешанные по стенам пещеры причудливые изделия из стекла и металла. Ее длинные волосы вспыхивали в полумраке всеми цветами радуги.
— Много дел… Как многозначительно… Если эльфийская женщина, живущая среди людей говорит о том, что у нее было много дел, это значит, что это мир стал совсем другим.
— Это правда, Гермуль, мир изменился до неузнаваемости…
— Это хорошо или плохо? — гремлин искоса посмотрел на девушку и обнажил в улыбке два ряда острых зубов.
— Это справедливо, Гермуль. А справедливость не может быть ни плохой, ни хорошей.
— Это справедливо для них, девочка… Но не для Тхару. И не для тебя…
— Увы… Скольких гремлинов ты видел за последние годы?
— Тахак мерик зарасанг делл’а майю! — гремлин зашипел, его огромные хрящеватые уши затрепетали. — Девочка! Наша раса зовется Тхару! «Гремлин» — слово ругательное для нас… Это слово из лексикона гномов, и означает оно «живущий на потолке». Будь так добра, помни это.
Девушка лукаво улыбнусь.
— Не сердись, Гермуль… Я знаю, что значит слово «гремлин», и не считаю его ругательным. Впрочем, ты ушел от ответа. Скольких соплеменников ты видел за последние годы?
— Я не выходил из этой пещеры много лет. Много лет, девочка. Когда ты приходила последний раз, я делал обруч. — гремлин указал длинным пальцем на чудесный хрустальный обруч, инкрустированный золотом и платиной. — До этого я делал колокольчики Звездных рыб. До этого — рог Морского чудовища. А до этого…
— Все, старый хитрец, все… Ты сотню лет не видел ни одного Тхару. Или не хотел видеть…
— Я… Я хотел… Я хотел бы вернуться в свой замок… Я хотел бы воспитывать внуков и передавать им секреты мастерства. Я хотел бы увидеть Луны, пробегающие под ажурным виадуком Ганфа. — Гермуль прикрыл руками лицо, уши его печально опали. Девушка бесшумно спрыгнула на пол, и присев рядом, обняла старого гремлина за плечи.
— Гермуль, Гермуль… Почему ты не ушел с остальными? Туда, где можно создавать новые виадуки и счастливо растить внуков?
— Разве есть такие страны? Разве есть стороны света, где народ Тхару будет счастлив? Зарыться, как кобольды в землю? Нищенствовать, как гномы и огры, побираясь у ног чудовищ в дикой Верейе? Или вы? Где ваше счастье, в какой стороне?
— Мы никогда не искали счастья. Мы были просто счастливы. А теперь… — девушка потерлась щекой о жесткую серую кожу. Глаза ее заблестели влагой. — Теперь я с людьми…
— И ты счастлива, девочка?
— По крайней мере, с одним из них — да…
75.
В маленьком домике, в самом дальнем и тихом углу Летней резиденции Императора, было тихо и тепло. Сухо потрескивали дрова в камине, за окнами звонко и весело била холодными каплями по талому снегу ранняя весна. Ветер, прилетевший с юга, торопил зиму, настойчиво обдувая сосульки на карнизе.
— Вот и весна... Еще недавно, казалось бы день назад, шли осенние дожди... —, Сидящий у камина старик, разлил вино в два бокала.
— Для тебя всегда время летело быстро... Для меня же, каждый прожитый день — целая эпоха. Начинаешь утро с сожалений, а заканчиваешь — воспоминаниями... А каждое воспоминание — боль. Так и ноет в груди от заката до рассвета. А утром просыпаешься, и начинаешь жалеть себя, и жалеешь до тех пор, пока не накатят воспоминания. Вот так… — Саир Патео взял бокал и сделал глоток. Сидящий рядом молчал.
— Ты не пьешь? — казначей встал с кресла и подошел к окну. За окном, в лужах талой воды бродили облезлые и худые коты с обвисшими мокрыми крыльями. Сидящий у камина старик взял бокал, немного подержал в руках, словно стараясь согреть, и поставил на место.
— Как ты нашел меня, Саир?
— Джемиус...
— Джемиус?
— Да. Джемиус знает, что ты не умер. Я понял это по его поведению. Ведь это он гримировал Ландо?
— Да, в этом ему нет равных...
— Джемиус такой же как и ты... Можно даже сказать, что он и есть ты... И когда я его увидел, то понял, что Марк Россенброк опять всех обошел. Даже свою смерть...
— Бедный Ландо... Мой старый, бедный Ландо...
— Он умер счастливым человеком...
— Он умер канцлером Великой Империи. А я умру тем же, кем и пришел, в этот мир — безродным нищим...
— Почему ты так поступил, Марк? Почему ты бросил эту Империю в такой тяжелый момент? Почему ты оставил мальчишку одного?
— Пора мальчику учится жить без костылей... Тем более, без таких старых и ветхих, как я...
— Император совершает одну ошибку за другой... Я не раз слышал, как он проклинает небеса, за то, что они забрали тебя в такой момент...
— Это должно было произойти однажды. Мальчик уже сделал первые шаги к самостоятельному правлению. И я стал ему мешать.
— Я не верю в то, что ты бросишь политику. Ты станешь дергать за ниточки, используя Джемиуса и его подчиненных.