Лезвие

Соболева Ульяна

– Я знаю, моя девочка. Только это временно. Ты же знаешь, что уже никуда от меня не денешься. Что мне твой отец? Я тебя у самого дьявола отберу… ты же меня знаешь…

– Знаю… - попыталась улыбнуться, только горечь в глазах ничем не скрыть.
– Но я не его боюсь…

Посмотрел на нее внимательно, ни о чем не спрашивая… Ждал, когда продолжит, видел, что мучит ее что-то…

– Я себя боюсь… того, что чувствую…

– Что ты чувствуешь, девочка…

– Я… Хочу, чтобы он умер, - всхлипнула и опять ко мне прижалась.
– Понимаешь? По-настоящему… и это ужасно.

У меня от ее слов мороз по коже пробежал и дышать вдруг трудно стало. Потому что я слишком хорошо

понимал, о чем она говорит. Так, словно самого себя увидел много лет назад. Ненависть к тому, кого считал родным. Не просто злость, а искреннее желание смерти. В такие моменты мы перестаем быть собой. Теми, кем привыкли себя считать, словно отказываясь от того, что делает нас человеком. Выпуская на поверхность неизвестную часть себя. И она испугалась этого. Добрая, хорошая девочка хочет убить того, кому обязана жизнью. С этим сложно смириться даже несмотря на все страдания, которые он принес ей. Гуманность, чувство долга, желание быть на стороне добра… а второй конец каната тянет на себя готовность устранить любого, кто стоит на твоем пути.

– Это нормально. Поверь, я знаю, что говорю. Ты ошибаешься лишь в одном. Ты намного лучше, чем сейчас могла о себе подумать…

– Да уж… а ведь не зря говорят про яблоко и яблоню… - отшутиться пытается. Ирония с примесью отчаяния.

– В твоем случае действует другая поговорка, Александра…

– И какая же?

– С кем поведешься…

Улыбнулась наконец-то. Хоть такая, но передышка. И на душе одновременно и камень, и облегчение. С ней всегда вот так. Швыряет из стороны в сторону и никогда не знаешь, когда в очередной раз на повороте занесет.

– Так вот, кто виноват в моей…

– М-м-м?
– смотрю вопросительно и чувствую, как заводиться начинаю от ее хитрой ухмылки.

– В чем, в твоей?

– В моей испорченности…

Подхватил за ягодицы, а она ногами меня оплела и, не отрывая взгляда, продолжает, каждое слово немного растягивая.
– А-я-яй, Ваше Графство… а как же моральные устои, кодексы и прочие эти Ваши замашки?

– Нахрен все!
– поддерживая ее одной рукой, а второй стаскивая с головы полотенце и пояс от халата.
– Тут еще разобраться надо, кто кого испортил.

– Рада стараться, - и, обхватив мое лицо руками, провела кончиком языка по губам, - и требую продолжения...

***

Мы виделись каждый день. Они колесили из города в город, и каждый раз нужно было придумывать новые способы, как проникнуть к ней в номер. То через персонал, подкупая или запугивая. То в «маски-шоу» участвовать, играя МЧСника, который кота истеричной бабушки с дерева стаскивает, как раз у той стены, где окна номера Александры. Рисковали. Каждый раз - как прыжок в пропасть. Убеждал себя, что было бы разумнее дождаться последнего пункта маршрута и сделать все по моему плану, только от желания видеть ее все мое благоразумие отправлялось по известному дальнему маршруту. У нас слишком много «нет» и «нельзя», и я готов был выдирать у судьбы каждое «да». Потому что завтра может и не быть. Это не пессимизм, это то, что я и подобные мне давно приняли, как должное.

После концертов она мчалась в отель, потому что знала, что я буду ее ждать. Хоть и признавалась потом, что каждый раз тряслась перед тем, как дверь открыть. Руки ватными становились и не слушались, чтобы ручку повернуть. От страха, что в этот раз меня там не окажется. Радость и предвкушение вперемешку с ужасом, что надежда может разбиться вдребезги. Дикий коктейль эмоций… вот что было нашим миром.

И каждый раз я, затаив дыхание, смотрел на открывающуюся дверь, улавливая ее волнение и слыша, как замирает

ее сердце. И наслаждался этим. Как извращенный садист. Потому что мне нравился ее страх. Значит, любит еще сильнее. Боится потерять. А от ее облегченного вздоха, радости в глазах и бешеного стука сердца, которому наконец-то разрешили биться с огромной скоростью, бурлит все внутри, словно магма расплавленная. Мне иногда казалось, что я могу задушить ее в объятиях, силы не рассчитав. Разбудила во мне что-то настолько сильное, что порой пугало… своей неизвестностью и тем, что превращало меня в одержимого безумца.

Холодный, трезвомыслящий и непоколебимый Граф. Таким себя знал я и все вокруг. Вспышки эмоций остались там, в далекой юности, во временах юношеского максимализма. А потом барьеры вокруг себя выстроил. Ошибки не исправить, из них только выводы извлекать можно. С каждым годом, смотря на себя, отца все четче видел. Даже привычки некоторые его появились. Понял его во многом, возможно, поэтому и простил, успел старика на тот свет со спокойной душой отпустить. То, за что презирал когда-то, стало потом моим же нутром. Не думал никогда, это те самые гены, или же просто «пост принял», одновременно в кожу его врастая.

А вот сейчас казалось, что эта плотина, выстраиваемая мною годами, дала трещины. Незаметные, мелкие, только причудливый узор на ее поверхности становился все разветвленнее. Контролировать себя становилось все тяжелее, а делать то, что должен, наплевав на доводы разума, тем более.

Чувство появилось, что я спешу жить. Раньше время коротал, каждый день на предыдущий похож, не ожидая ничего, просто четко, по плану, по наперед определенным пунктам. Смыслом жизни заботу о близких считал. Дочь, сестра, братья, дело отца… Все понятно, логично, по расписанию. Не приходило в голову, да и желания не было в себе копаться. Проблема - решение. Вопрос - ответ. Оправились после очередных встрясок и хорошо. Научились держать удар, предусматривать ходы, расширили влияние, впереди - политическая карьера. Я всегда уверен был, что моя жизнь до последнего вздоха расписана. А теперь… внутри словно цунами пронеслось. Личное. Ни для кого практически незаметное. Внешне все оставалось таким же. Разве что самые близкие могли уловить какую-то перемену. Я же чувствовал, как разваливаются эти стены, как мне самому вдруг невыносимо захотелось выйти за их пределы. Вспомнить, что есть еще и иная жизнь. Для других, для тех, кто имеет на нее право, кто может позволить себе быть свободнее. И аж скулы свело от желания вкусить ее. Урвать для себя хоть кусок. Думать не о завтра, а о сейчас.

– Андрей!
– подбежала и обняла крепко, повиснув на шее. Так, словно не видела меня всего лишь недавно.
– Ты пришел!

– Разве я мог не прийти?

– Если в какой-то из дней не придешь - я умру…

– Александра… это что за глупости?

– Ну, - сжала губы, - я просто хочу, чтобы ты знал об этом.

– Хорошо, уровень ответственности понятен. И больше чтоб я этого не слышал. Договорились?

– Боже, какой же ты вредный. Опять включил своего андроида!
– Вздернув подбородок, с напускным возмущением сказала она.
– Нет, чтобы что-то романтическое сказать. Эххх!

– Что-то раньше я не слышал, чтобы ты на моего андроида жаловалась…

– Андрей, - засмеялась, - ты ужасный. Пошляк!

– Я? Это я пошляк? Уверена? Я всего лишь об андроиде, а у тебя, видимо, мысли в другом направлении побежали. Но мне нравится.

– Я тебя обожаю. Знаешь это?

– Доверяй, но проверяй…

– Я согласна на проверку… А еще я хотела рассказать тебе. Я написала новую песню.

– Я тебя вдохновляю?

– О, да…