Либертанго

Немо Михаил

Макс подкинул в костер пару сучьев.

– Ну, смотри: вот я. У меня всё есть. Вообще всё. – Макс сделал жест, указав на себя, вокруг себя и куда-то в направлении города. – Но в этом нет никакого смысла. Никакого. Моя жизнь… Она ходит по кругу и никуда не ведет. День сурка.

– Допустим. Дальше?

– Я разлагаюсь и гнию заживо, думаю о самоубийстве… Но я чувствую, знаю, я уже почти вспомнил, что можно жить иначе, со смыслом.

– Ну и?..

– Нужно что-то решать.

– И чего тянешь?

– Я

не знаю, что делать… Что делать?!

– Ты знаешь. – Черепаха хмыкнула, словно раздумывая. – Ладно, Ч-Чернышевский, так и быть – подскажу. Только тогда уж внемли и не прерывай. А паче – взвидь и виждь.

В костре что-то стрельнуло и рассыпалось искрами, а Черепаха затянула монотонным речитативом:

Будет черепицей крыт зеленый дом.

Будет Кустурица и Брегович в нём.

Будет Дэвид Боуи про майора петь.

Будет по субботам в дверь стучаться Смерть.

И тогда по лужам пришлепает Тарзан.

Из сумы достанет маленький казан.

(В казане под крышкой булькает, кипя.)

«Это зелье, – скажет, – друже, для тебя.

С этим зельем Рокки Драгу победил.

Мафию обставил Данди-Крокодил.

Карлос Кастанеда – тот нагвалем стал.

До чего же, морда, ты меня достал!»

– Когда это я тебя достал? – возмутился Макс.

– Да не меня. Себя! Себя самого ты уже достал.

– Но к чему это всё?

– Ты бы, наверное, хотел услышать что-нибудь попроще, вроде «не грусти»? Но ты ведь не индеец племени яки. Ты же ашкеназский еврей, твою-то мать! Представитель самого развитого этноса на Земле. Пора уже начинать соображать, читать между строк. Я вот не спрашиваю у тебя, при чём здесь день сурка. Хотя в кино уже сто лет не была. Буквально. – Черепаха подмигнула. – Что ж, для особо туповатых, поясню: Черепица – это я и есть, так меня ласково кличут. По крышам мастерица: ремонтирую, у кого прохудилась, на место водворяю, коли ветром снесло. Кому крышу для своего кровного, али паче вековечного дома ставить – снова ко мне.

– Крышу снесет – ясно. А про стук в дверь?

– Этот зов не по моей части. Но для тебя наступает время цыган: пора выбираться из подполья, воплощать аризонские сны, становиться сталкером, выходить в открытый космос. А там, когда жизнь твоя побулькает да покипит, и состоится встреча.

– Со Смертью?

– Хоть что-то скумекал. – Черепаха покивала головой. – Но торопиться не след: тебе еще в здешний культурный слой лепту внести. Так-то вот, сынку. Ну, бывай.

Черепаха рванула с места и в мгновение исчезла за краем обрыва. Макс ждал, что раздастся шлепок, но было тихо. Лишь сучья потрескивали в костре.

Час 8. Ничего не значил

Я на поверхности?!

Голова над водой, кругом вода.

Да, это поверхность.

Дыхание ровное, даже не запыхался.

Как долго я пробыл под водой?..

Внутри тоже вода: в животе словно булыжник лежит…

Рвет водой. Поток! Извержение! Лавина!

Ффу… Полегчало.

Снова рвет! И звуки такие смешные: «блэ-э, блэ-э». Словно школьник изображает блюющего пьяницу: «блэ-э-э!». Умора.

Смеяться способен?! Однако ситуация аховая. Застрял между мирами: ни туда, ни сюда.

Где луна? Зашла?! Недавно, вроде, высоко стояла… Сколько же времени прошло?

Кажется, светлеет. Заря? Утро?

То есть я в воде уже часов восемь? По ощущениям – гораздо меньше. И чувствую себя огурцом – прямо как новый.

__________

Рассеянно глядя в монитор, Макс трогал языком обожженное печеной картошкой нёбо. Отслоившаяся и свисающая с нёба кожица скатывалась и обрывалась.

– Осэ хешбон нэфеш (подбиваешь душевный баланс)? – прищурившись на Макса, спросил заглянувший в кабинет Ариэль.

– Заметно? – встревожился Макс и поспешил отшутиться: – Министерство, – он постучал указательным пальцем по лбу, – готовится к расширению штата.

Он чувствовал себя странно: внутренним оком он методично, один за другим ощупывал свои «активы» и не находил точки опоры. Всё прежде важное казалось каким-то… ненастоящим.

Вот, например, эта работа: это же вообще не работа!

Или взять статус – что это за ерунда?! То, кем, по твоему мнению, считают тебя другие? Сущий бред.

Автомобиль – этот краеугольный камень видимого материального благополучия? Даже не камень, а ржавеющая железяка, пускай изящная и в чём-то даже любимая, но – неверная и капризная, требующая неоправданного внимания.

Пресловутая самостоятельность, так называемая «свобода», к которой столько стремился? Где она? На деле – чем дальше, тем больше зависишь от всего на свете: от людей, вещей, денег, мнений…

Ага, деньги! Вот нерушимая твердыня! Деньги, эти… даже не бумажки, а циферки в банковской распечатке, перед которыми ни в коем случае не должен появляться значок «минус» (и который, то и дело появляясь, вгоняет тебя в липкую панику). Вокруг этих самых циферок и крутится вся моя, с позволения сказать, жизнь.