Либертарианство: История, принципы, политика
Шрифт:
Большинство интеллектуалов, называющих себя либертарианцами, верят в концепцию естественных прав личности и в общем и целом соглашаются с изложенными выше положениями. Приведенные здесь в пользу прав аргументы отражают доводы Джона Локка, Давида Юма, Томаса Джефферсона, Уильяма Ллойда Гаррисона и Герберта Спенсера, либертарианцев XX столетия — Айн Рэнд, Мюррея Ротбарда, Роберта Нозика и Роя Чайлдза, а также современных философов — Яна Нарвесона, Дугласа Расмуссена, Дугласа Дэн-Уила, Тибора Махана и Дэвида Келлиа.
Однако некоторые либертарианцы, особенно экономисты, не принимают теорию естественных прав личности. Иеремия Бентам, в целом либертарианский британский философ начала XIX века, высмеивал естественные права как “ходульную чепуху”. Такие современные экономисты,
Такую позицию часто называют утилитаризмом. В классической формулировке утилитаризм принимает в качестве критерия этической и политической философии “наибольшее благо для наивозможно большего числа [членов общества]”. На первый взгляд это не вызывает возражений, однако некоторые вопросы все-таки возникают. Откуда мы можем знать, что именно миллионы людей считают для себя благом? А как быть, если в данном обществе подавляющее большинство желает чего-то достойного порицания — экспроприировать русских кулаков, калечить гениталии девочек-подростков или уничтожить всех евреев? Несомненно, утилитарист, столкнувшись с утверждением, что большинство считает такую политику величайшим благом, обратится к какому-нибудь другому принципу — возможно, к врожденному чувству, подсказывающему, что определенные фундаментальные права очевидны.
Утилитаризм Мизеса
Экономист Людвиг фон Мизес был убежденным утилитаристом и непоколебимым защитником невмешательства государства в экономику. Каким образом, не привлекая доктрину прав личности, он обосновывал свое неприятие всех разновидностей принуждающего вмешательства в рыночные процессы? Мизес говорил, что, как ученый-экономист, он может доказать, что интервенционистская политика приносит результаты, которые даже защитники такой политики будут считать нежелательными. Но, как спросил ученик Мизеса Мюррей Ротбард, откуда Мизес знает, чего хотят сторонники государственного вмешательства? Он может доказать, что регулирование цен ведет к дефициту, но, возможно, сторонники регулирования цен являются социалистами и полагают, что регулирование цен станет первым шагом к полному контролю государства над экономикой, или радикальными защитниками окружающей среды, осуждающими чрезмерное потребление и надеющимися уменьшить количество товаров, или эгалитаристами, считающими, что по крайней мере в условиях дефицита богатые не смогут покупать больше, чем бедные.
Мизес “предполагает, что люди предпочитают жизнь смерти, здоровье — болезни, питание — голоду, достаток — нищете”. В этом случае экономист может показать, что частная собственность и свободные рынки — наилучший способ достижения этой цели. Здесь Мизес прав, о чем речь еще пойдет в главе 8, однако он делает слишком сильное допущение. Люди вполне могут предпочесть немного меньше богатства в обмен на большее равенство, или сохранение семейной фермы, или просто в обмен на причинение вреда богатым из зависти. Как утилитаристы могут возразить против лишения людей собственности, если большинство решило, что оно не возражает против снижения экономического роста, к которому ведет такого рода политика? Поэтому большинство либертарианцев сходятся в том, что отстаивать свободу лучше, апеллируя к системе прав личности, чем к утилитаристскому или экономическому анализу.
Это не означает “Да восторжествует справедливость, пусть даже обрушатся небеса” [25] . Конечно, последствия имеют значение, и не многие из нас оставались бы либертарианцами, если б считали, что строгое следование правам личности приведет к обществу конфликтов и нищеты. Поскольку права личности вытекают из природы человека, естественно, что общества, где уважаются права, характеризуются большей степенью гармонии и изобилия. Политика невмешательства государства в экономику, основанная на строгом уважении прав, ведет к большему процветанию для наивозможно большего числа людей. Однако отправной точкой наших общественных правил должна быть защита права каждого человека на жизнь, свободу и собственность.
25
Fiat justitia — pereat mundus (лат.) — Да свершится правосудие, хотя бы погиб мир. В “Общих местах” Иоганна Манлиуса приводится как девиз немецкого императора Фердинанда I (1503–1564).
Крайняя
В книге “Механизм свободы” после изложения веских аргументов относительно пользы либертарианской политики Дэвид Фридмен высказал несколько возражений против либертарианских принципов, воплощенных в законе равной свободы и аксиоме неагрессии. Многие из них включают непредвиденные случаи, или ситуации “спасательной шлюпки”. Классический пример: вы попали в кораблекрушение, и есть всего одна шлюпка, которая может принять только четырех человек, а в нее стараются залезть восемь. Как вы будете решать? Обращаясь к либертарианцам и другим защитникам естественных прав, Дэвид Фридмен спрашивает: как ваша теория прав ответит на этот вопрос? Он пишет: предположим, вы можете помешать безумцу застрелить десять невинных людей, только украв пистолет, или предотвратить падение астероида на Балтимор, только украв научное оборудование. Пойдете ли вы на это и как быть с правами собственности?
Такие вопросы представляют определенную ценность для исследования пределов теории прав. В некоторых случаях крайней необходимости размышления о правах неуместны. Однако при исследовании проблем этики не следует рассматривать подобные вопросы в первую очередь; они мало что могут сказать о необходимых людям этических системах, поскольку за всю свою жизнь большинству из нас ни разу не придется оказаться в подобных ситуациях. Первая задача этической системы — дать людям возможность жить мирной, производительной жизнью, сотрудничая друг с другом в условиях нормального хода событий. Мы живем не в спасательных шлюпках, а в мире ограниченных ресурсов, в котором все мы стараемся улучшить свою жизнь и жизнь тех, кого любим.
Пределы прав
Вполне представимы другие, менее экзотические сомнения относительно абсолютного характера естественных прав, т. е., выражаясь словами философов Дугласа Расмуссена и Дугласа Дэн-Уила, в том, что они “превосходят все другие моральные суждения, конституционно определяя, какие вопросы морали будут вопросами законности”. Должен ли голодный человек уважать права других и воздерживаться от кражи куска хлеба? Должны ли жертвы наводнения или голода умирать от недостатка пищи или из-за отсутствия крова, в то время как у других в изобилии есть и то и другое?
Наводнения и голод нельзя считать нормальными обстоятельствами. Когда они случаются, как пишут Расмуссен и Дэн-Уил в книге “Свобода и природа”, мы можем вынужденно признать, что условий для социальной и политической жизни больше нет, по крайней мере временно. Либертарианские правила позволяют существовать социальной и политической жизни и обеспечивают среду, в которой люди могут преследовать свои собственные интересы. В случае чрезвычайных обстоятельств — когда два человека дерутся за одну шлюпку, когда множество людей лишилось крыши над головой в результате катастрофы — социальная и политическая жизнь может оказаться невозможной. Моральный долг каждого человека — обеспечить по крайней мере минимальные условия собственного выживания. Расмуссен и Дэн-Уил пишут: “Когда социальная и политическая жизнь рушится, когда для людей в принципе невозможно жить рядом друг с другом и стремиться к своему благосостоянию, рассмотрение прав личности неуместно; они не применимы”.
В функционирующем обществе человек крайне редко не может найти работу или помощь и оказывается на грани голода не по своей вине. Почти всегда имеется работа с заработной платой, достаточной для поддержания жизни (хотя законы о минимальном уровне заработной платы, налоги и другие виды государственного вмешательства могут сократить количество рабочих мест). У тех, кто действительно не может найти работу, есть родственники и друзья, которые могут помочь. Для тех, у кого нет друзей, существуют приюты, миссионерские организации и другие формы благотворительности. Однако чисто теоретически давайте предположим, что человек не смог найти работу или помощь и ему угрожает неминуемый голод. Допустим, он живет в мире, где социальная и политическая жизнь все еще возможна; тем не менее мы можем сказать, что он находится в чрезвычайной ситуации и должен предпринять действия, необходимые для своего выживания, даже если это означает кражу буханки хлеба. Однако если его история не произведет впечатления на того, у кого он украл хлеб, то голодающего человека надлежит доставить в суд и предъявить ему обвинение в краже. Правопорядок все еще существует, хотя, выслушав все обстоятельства дела, судья или присяжные могут оправдать его — не отвергая общие правила справедливости и собственности.