Лица века
Шрифт:
Маркес в романе «Любовь во время чумы» пишет о беспросветности и разложении мира, в котором не слышно детских голосов, повсюду трупы погибших от болезней и нескончаемых бессмысленных войн. Не стоит ли и нам вспомнить о 8 миллионах умерших в годы «великой перестройки», не говоря о тысячах погибших в последних войнах? Не живем ли мы под чумным флагом, зловещим символом ухода в никуда? Быть может, это знак наступающих времен, а трижды обманутые вождением за нос россияне все еще простодушно верят, что завтра будут жить в самой лучшей из обещанных «демократами» цивилизаций, где каждый (по философии самодовольного вольтеровского болтуна Панглоса) будет «возделывать свой лучший из возможных садов»? Не чужой
И тут я слышу возражения приспособившегося и не очень глупого мещанина, моего знакомого: «Не согласен, жизнь – это наслаждение! А в нелегкой жизни спасает не политика – спасают удовольствия, развлечения и забавы. Надо выжить! К черту мучить самих себя! Они мельница, мы – зерно. Перемелется – мука будет!»
Некий самозваный африканский пророк сказал, что молчание Бога – главный признак божественного существования. Я, грешный и смертный, не могу молчать потому, что не чувствую подземные толчки социальных перемен. Жизнь – река Вселенной, но во времени мы плывем против течения, в обратном направлении, не понимая, что внушаем себе миф – поймать призрак не существующего на земле рая. Иначе говоря, мы все идем по тонкой пленке хрупкого льда, под которым черная непроглядная глубина.
В. К. Я понимаю так: вы роман свой написали с целью раскрыть глаза людям на самих себя, на положение, в котором они находятся. По-моему, вы хотели таким образом как следует встряхнуть их, дабы вывести из состояния некоей оцепенелости. Но… многим показалось, что их лишают всякой надежды. А без надежды плохо, без нее жить нельзя! Пусть она даже иллюзорная – все-таки как-то в трудной жизни поддерживает. Вспомните, когда под гиканье, улюлюканье одних и равнодушное молчание других уничтожали социализм в нашей стране, а по существу – саму страну, чем утешали людей и чем они утешались, обнадеживая себя: фермер нас накормит, Запад нам поможет. Был создан восхитительный, соблазнительный, гипнотизирующий образ прекрасного Запада. Дескать, там, «за бугром», все только хорошо и замечательно – вот заживем, как они, как в Америке…
Ю. Б. Мекка эмигрантов – «американский рай», куда нацелена «демократами» Россия, давно уже при внешнем благополучии на краю катастрофы. Он в преддверии распада, хотя еще военной силой и долларом распространяет свой уклад жизни на многие страны мира, связанные после великой войны экономическими путами.
Японки делают себе пластические операции, чтобы их лицо приобрело американо-европейские черты, более того – исторические традиции меняют облик исконного национального, подражая американскому образцу, вульгарной моде, захватывающей мир, как та же наркомания, как раскрашенные майки с девизами разных штатов, университетов и сект.
Россия, подобно десяткам других государств, тоже сделала пластическую операцию на лице. И постепенно утвердилось почти метафизическое ощущение несвободы, модернизованных контрреволюцией нравов, анархии самых низких инстинктов и вместе – как неустранимое качество существования – страх за завтрашний день среди урбанистического безумия, асфальтовой шизофрении и грозовых туч массовой голодной безработицы. Где они, добрые и дивные мечты о всеобщем братстве? Порой мне кажется, что в мое сознание вместилась вся Россия и весь ее исстрадавшийся народ, а я оказался плохим самонадеянным пророком, надеясь, что ко мне прислушаются на XIX партконференции, когда я выступил перед пятью тысячами делегатов, сказав, что мы подняли в воздух самолет перестройки, подняли с восторгом фальшивого оптимизма, однако не построили для него посадочную площадку.
Что ж, самолет уже полтора десятка лет
Мой писательский характер – от Бога или его «испортила» война, научив отвергать евангельское непротивление и покорность, жалкое стояние на коленях? Время пытается меня переделать, втиснуть в новые правила. Но это вряд ли возможно в моем возрасте. У меня нет запасного «я», а мое «я» единственное не в силах ничего изменить.
В. К. Наверное, вы приуменьшаете силу и влиятельность вашего таланта. Хотя образумить народ – задача не для одного, пусть даже самого мощного таланта. Вопросы, вопросы: и все же, как происходящее объяснить, исправить и обрести новую жизнь, свободную от обмана, торгашеских страстей, страданий и заблуждений простого русского человека? Где путь спасения?
Ю. Б. Твердо уверен: все раздававшиеся доныне призывы власть имущих к сладкому западному, американскому благу есть политика лжи, прикрывающей низведение недавно сильнейшей и богатейшей державы к уровню безропотной колонии, к придатку глобальной экономики. Тем более – в Европе и Америке у нас нет друзей. В письме поэту Я. Полонскому еще в 1876 году Тургенев, прекрасно знавший Запад, писал: «Европа нас ненавидит – вся без исключения; мы одни – и должны остаться одни». Знаменательные выводы русского писателя и философа, выводы мудреца, которые, разумеется, вызовут яростное неудовольствие у наших недавних «вождей», назойливо и льстиво лезущих с объятиями к тайным недругам России.
В. К. Но что же в конце концов случилось с нашим народом? Ведь по существу, насколько я понимаю, вы осуждаете сегодня не только вождей, но и народ, что еще недавно для любящего свою Родину русского писателя было немыслимо.
Ю. Б. Вот знаки наступивших времен: равнодушие – как близнец предательства, оно же сродни тупому безразличию; предательство порождается и тем и другим. Россия предала себя. Потому и не видно «светлого» будущего в этом «лучшем из всех возможных миров». Будущее забетонировано для большинства, вместе с тем оно сияет радужными лучами довольства и пресыщенности для единиц, всяческими неправдами сколотивших миллионные богатства.
Я люблю Россию с ее несравненной культурой, с ее историей, с ее снегами и серым дождичком, с ее талантливыми людьми. Но меня до горчайшего недоумения поражают мои соотечественники, потерявшие волю и характер, ставшие «электоратом» – теми механическими избирателями, которые говорят «да», совершенно не думая. Не могу согласиться, что это неспособность к самостоятельному мышлению, к защите будущего, к сопротивлению волчьим желаниям честолюбцев. И это убеждает в том, что жизнь наша неблагополучна, что мы перестали слышать, понимать и верить здравомыслию друг друга. Нас – как слабоумных – приучили верить рекламе, дешевой телевизионной пропаганде, пошлой политической мистификации. Даже силу интеллекта, как известно, можно заглушить, в худшем случае подавить политическим, психофизическим, социальным действом, и возникает хрупкость человеческого духа перед средствами массовой информации, перед ложью, которая является неким третьим состоянием между жизнью и смертью. Кроме того – когда ты нищ и слаб и что-либо просишь у сильного, твой дух зыбок. Ты проглатываешь бессилие, а потом оно съедает тебя изнутри.