Лица
Шрифт:
Письмо в основном было посвящено работе Дмитрия. Хотя он и не мог посещать международные конференции, присутствие на которых избавило бы его от месяцев расчетов и раздумий, он был доволен работой в своем институте. «Не для цензуры ли он прибавил последнее замечание», — подумала Жени.
Мальчики были здоровы, хорошо учились, особенно Вася. И жилось им всем четверым хорошо. Об отце Дмитрий написал только вскользь. Рассказал, что тетя Катя была еще жива, но ослепла и находится в доме для престарелых.
Только в последнем абзаце тон Дмитрия был другим. Он слышал, что
Жени изучала фотографию и гадала, их ли это садик и сколько в их домике спален: две или всего одна? Как сложился брак Дмитрия? Он хоть и обвинял себя в неспособности достойно ответить на чувство Веры, супруги жили вместе давно. Теперь они уже родители, потом будут бабушкой и дедушкой. Их жизнь удалась. Нет, не Дмитрий был посторонним. Чужая для всех оказалась — она, Жени. Преуспевшая в чем-то больше, чем он, — она всю жизнь провела одна.
Когда Жени сообщила Пелу о письме Дмитрия, он задумался о возможности вызвать его в США, предоставив стипендию Фонда Вандергриффов. Такие стипендии предполагалось специально выделять людям науки и искусства из Восточной Европы, с целью развития отношений между Востоком и Западом. Они предоставлялись на срок от трех месяцев до года.
— У нас здесь уже побывало несколько людей, считающихся в своих странах политически сомнительными. Но семьи, если они женаты, всегда оставались дома. В целях безопасности.
— В качестве заложников, — поправила его Жени.
— Ты права, — отозвался Пел. — Видишь, дипломатия уже у меня в крови, стала моей привычкой.
— Не самая плохая привычка, — ответила она.
— Я сегодня же представлю фамилию твоего брата в качестве кандидата на получение стипендии Фонда. Нужны рекомендации. Но это не слишком сложно. Ведь работы Дмитрия здесь известны. Мы можем взять отзывы у профессоров Гарварда, Беркли и Массачусеттского технологического института.
Хорошо бы сделать что-нибудь подобное для твоего отца. Дай мне пару месяцев, и я выясню, есть ли возможность ему эмигрировать или просто посетить США. Шансы, конечно, невелики.
— Я понимаю, Пел. Спасибо. Мне всегда приходится тебя благодарить. А не могу ли для разнообразия и я для тебя что-то сделать?
— Если только вытравить несколько моих морщин. Руководитель моей кампании заявил, что я безнадежно нефотогеничен.
— Вынуждена отказаться, — улыбнулась Жени. — Мне твои морщинки понравились с первого раза. Они идут твоему лицу, как прожилки листику.
— Теперь уже осеннему. Но есть кое-что, что ты можешь для меня сделать.
— Что же это?
— Приезжай повидаться.
— Может быть, и приеду, — ответила Жени после короткой паузы. — Мне хочется снова увидеть Нью-Йорк.
— А как насчет Вашингтона? Дом, в конце
— Наш? Красивый, — согласилась она.
— И я продолжал, — заторопился Пел, — сдавать его в аренду на год или на два. Нынешние жильцы должны выехать через месяц. И я не собираюсь больше его отдавать никому. Пусть стоит пустой. На случай… — он рассмеялся. — На случай, если он понадобится мне самому. Если я захочу вернуться в столицу.
— Ты там будешь, — заверила его Жени. Со своим обаянием, известным именем, репутацией, умом и преданностью делу (как он мог не пройти?) — Я постараюсь приехать на выходные. Может быть, весной.
— Не постараешься, а приедешь. И быстрее. Что скажешь насчет четырнадцатого февраля?
Жени перелистала календарь на 1982 год. Этот уикэнд был почти еще через два месяца.
— Пока никаких планов.
— Вот и хорошо. Приезжай, — твердо заключил он.
До ее визита в Вашингтон Пел звонил ей дважды в неделю. В начале месяца он сообщил, что Фонд Вандергриффов направил в СССР запрос по поводу возможности приезда на научную стажировку Дмитрия Сареева, за счет Фонда. Пока брат не получит выездной визы, лучше ничего не предпринимать по поводу Георгия, предупредил он Жени.
А через десять дней Жени летела в Вашингтон и только там вспомнила, что 14 февраля было Днем Святого Валентина.
К празднику Пел подарил ей медальон в виде маленького золотого сердечка, куда можно было поместить две крохотные фотографии.
— Я хотел удивить тебя фотографиями отца и брата, но так и не сумел их достать, — объяснил он.
— Отец никогда не снимался, — ответила Жени, запирая на шее изящную цепочку.
— Извини, — Пел вспыхнул, совсем как прежде. — Я не подумал…
— Он чудесный! — Жени радостно поцеловала Пела в губы. — А я тебе ничего не приготовила.
— Но ты здесь.
— Да. Как будто и не прошло пятнадцати лет, — несколько стульев были обтянуты новой обивкой, на стенах появились картины из Топнотча и Ванвуда, но в основном все осталось по-прежнему, как тогда когда она была его временной хозяйкой. — Красивый дом. Помнишь, как мы первый раз сюда пришли?
— Мы сидели здесь, — показал Пел. — А миссис Ар-мор угощала нас невероятно крепкими напитками.
— Армор. Да, так ее звали. Марджори Нил Армор. Эксцентричная пожилая леди. Она была просто великолепна, — они улыбнулись друг другу, вспомнив прошлое. Пел обнял Жени за талию.
— Ты нисколько не изменилась. Ни на день не постарела. Такая же красивая, — его губы коснулись волос Жени.
— Начинаю седеть. Перед отъездом сюда выдернула три волоска.
— Не может быть. Ты?
— Конечно, — она посмотрела на него. Рост Пела ее всегда поражал — самый высокий из ее мужчин. И это Жени нравилось. — Я изменилась, стала старше. Мне почти сорок. А в сорок лет ведь и мир начинает казаться другим. Когда мы достигаем среднего возраста…