Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
Семёнов внимательно меня слушает, между прочим, с нарастающим уважением слушает. И что-то решает.
— Молчанова, давай сделаем так. Ты проведёшь предварительный осмотр, без вскрытия. Что обнаружишь, то и скажешь. Вдруг что-то важное всё-таки заметишь?
— Официальное заключение всё равно дать не могу. Права подписи нет, — я уже согласилась, сейчас довожу до него свои возможности. Слабоватые, но не нулевые.
— И не надо! — радуется Семёнов, — то есть, пока обойдёмся. Предварительный визуальный
— Что я буду с этого иметь? — мой неожиданный вопрос загоняет его в ступор, — моё рабочее время кончилось двадцать минут назад. Я — несовершеннолетняя, мне и шесть часов работать по закону нельзя.
— А чего ты хочешь? — тускнеет следователь.
— Угощаете меня мороженым в ближайшем кафе, это раз, — загибаю первый палец, — рассказываете мне, что случилось с девушкой и почему такой шум вокруг неё, это два. И отвозите меня домой, это три.
Звонит мой мобильник. Ещё не взяв его в руки, знаю кто это. Точно, охранник Дима.
— Дима, подожди минут пять, я перезвоню. Я пока на работе.
— О деле не могу рассказывать, — хмурится Семёнов, — тайна следствия.
— Во-первых, наше заключение по девушке я буду печатать, а это тоже тайна следствия. Во-вторых, баш на баш. Я нарушаю закон, осматривая тело в нерабочее время, вы слегка нарушаете, рассказывая об обстоятельствах дела. Подробности мне не нужны, мне просто любопытно.
Глаза мои и правда светятся от любопытства так, что чуть ли не зелёные отблески вижу на костюме следователя. Мнётся, но соглашается. Звоню Диме.
— Дима, отбой. На сегодня свободен. Меня до дому офицер полиции довезёт. Семёнов его фамилия, если что.
Следователь смотрит на меня одновременно с раздражением и одобрением. Не нравится ему, что его фамилию назвала, но одобряет, как меру безопасности.
Придётся опять переодеваться, ладно, перетерпим. Через десять минут мы в прозекторской. Вид девичьего тела особо следователя не напрягает. Видать, тоже насмотрелся. Начинаю работать.
— Сразу скажу, на горле следы удушения, скорее всего, это и есть причина смерти, — продолжаю осмотр, — так, это, наверное, рыболовным крючком зацепили. Вы говорите, её рыбаки нашли?
Семёнов кивает.
— Грубовато вытаскивали. Вот эти следы явно от воздействия, когда тело из воды доставали. Так… вот эти следы прижизненные, девушку связывали. Кое-что надо проверить…
Семёнов опять смотрит с уважением. Я наклоняюсь почти вплотную к телу и несколько раз давлю на грудную клетку и слегка потряхиваю её. Потом переворачиваю на живот, поднимаю в районе живота, мне нужен наклон и надавливаю на спину.
— Видите? Вода изо рта не вытекает, значит, в лёгких её нет. И на слух, не плещется в лёгких. Точно вскрытие покажет, но предварительно, лично я, считаю, что сбросили её в воду уже мёртвой.
Я
— Извините, мне как девушке можно интимные места подсматривать, а вам, как мужчине, нельзя, — на самом деле, это наш специфический юмор, но Семёнов подчиняется.
Девушку так и оставляю на животе. Пока. Достаю расширитель, длинный пинцет и фонарик-карандаш. Уж больно в узкие и глубокие места придётся заглядывать.
Всё! Всё, что могла, то и сделала. Иду на санобработку и переодеваться. Девушку обратно, в её прохладное гнёздышко.
Лаборатория, время 16:30.
— Вроде всё… — на мои слова Семёнов аж со стула подскакивает, — можно идти в кафе.
— Молчанова! — стонет следователь, — говори уже, не томи!
— Вот по дороге в кафе и расскажу. Вы на полтора часа меня задержали. Извольте расплачиваться.
Выходим, дежурный санитар закрывает за нами обжелезнённую дверь. По пути из парка, разместившегося вокруг и маскирующего мрачное заведение, рассказываю.
— Следы на теле от хлыста или розги — прижизненные. От стека ещё такие могут быть.
— Какого стека?
— Всадники такими пользуются. Я, например. Люблю конные прогулки. Но свою лошадку я так сильно никогда не бью. Так, легонечко. Стек, это такая длинная, узенькая, гибкая тросточка.
— Понятно.
— Смерть наступила в результате удушения. В речку бросили уже мёртвой. Насиловали ли до этого, скажет вскрытие. Следов в вагине не обнаружила. Сперма, если была, то смыта водой. В прямой кишке сперма тоже не обнаружена, возможно, тоже смыта. Но следы анального насилия есть.
Ненадолго замолкаю, мы дорогу переходим. Кафе совсем рядом, идём туда. Стараюсь говорить так, чтобы прохожие не слышали.
— Причём, что интересно, анальное изнасилование было посмертным.
— Что? — хмурится Семёнов, — некрофилия?
— Похоже, — мы заходим в кафе, — но повторяю, мои выводы предварительные и могут быть ошибочны. Есть микроразрывы прямой кишки, что можно объяснить не только половым контактом, но и извращённым издевательством над трупом.
Семёнов глядит на меня с уважением и оторопью. Я веду свой рассказ, с удовольствием поедая мороженое.
— Насиловали ли девушку орально и вагинально, только вскрытие может показать. Полагаю, что да, но визуально этого не определишь. И ещё кое-что… — задумываюсь на секунду, — в крови обнаружен кантаридин…
— Кантаридин?! — Семёнов чуть не подскакивает на стуле.
— Но повторяю, я не волшебница, я только учусь! Могу ошибиться, но почти уверена, именно кантаридин и в ударных дозах. Таких, что если бы её отпустили, могла инвалидом остаться. Есть ещё в крови следы хлороформа, но повторяю, полной уверенности нет.