Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
— Эврисинг из райт, — подтверждаю.
Что характерно, девочка хмурится, но слушается.
20 июля, суббота, время 12:40
Москва, «СМЭ № 3».
— Молодец, Даночка, сегодня не надо торопиться, — воркует Кругленький, — ещё чуть-чуть, на пару сантиметров…
Немного расширяю надрез над желудком. Привезённую позавчера красавицу, около которой так вьётся Семёнов, — уже звонил нам пару раз утром, пока Семёна Григорича не было, — мы
— Так, дай-ка мне… — желудок Семён Григорич начал резать сам. Заканчиваю я.
— Что у нас тут? — шеф внимательно рассматривает содержимое, — вроде ничего, почти пустой…
Кровь на анализы, самые разные, мы уже набрали. Предварительно шеф подтвердил мои подозрения на кантаридин, но окончательное заключение дадут химики.
— А как ты додумалась проверить на кантаридин? — удивлялся Семён Григорич.
— Это же очевидно, — раскрываю глаза пошире, — во-первых, вижу в крови что-то не то. Во-вторых, предполагаю изнасилование. Третий шаг уже очевиден. Если изнасилование и в крови что-то есть, то не афродизиак ли? А дальше, лезу в справочник, вас же не было…
— Тебе цены не будет среди следователей, — восхитился шеф, — сама догадываешься, что им нужно. Даже то, о чём они сами не знают.
Я отхожу в уголок, мою руки, вернее, латексные перчатки на них. Не снимая их, сажусь за клавиатуру, — она, кстати, под плёнкой, — под диктовку шефа быстро набиваю очередную порцию сведений. Таблица проб крови уже введена. Номер пробы, место взятия, артериальная или венозная, назначение. Самым коротким получился абзац танатогенезиса, асфиксия она и есть асфиксия.
Семён Григорич ворвался в десять часов, быстро помог мне закончить с мужским не криминальным трупом и мы принялись за настоящее дело. Ради этой русалки ему и командировку закрыли в ускоренном темпе. Пару звонков мы получили, пока обедали, отдел расследований, да что там отдел, всё ГУВД напоминает потревоженный муравейник.
— Всё, не звоните больше, мы уходим в прозекторскую на два-три часа. Сами позвоним, — шеф немного преувеличивает, мы ещё десять минут перекусываем и пьём кофе. Да, сегодня кофе!
Возвращаюсь к столу.
— Всё, Данусик, зашивай желудочек и всё остальное, — отдаёт повеление шеф.
— Можно я тоже посмотрю, — хватаюсь за тросик-фонарик, — ой, а это что?
Присматриваюсь, шеф глядит снисходительно. Мы потом раздумывали, почему так получилось, нам же заключение писать. В определённый момент жертва лежала горизонтально или даже вниз головой. Поэтому я и обнаружила растёкшуюся капельку в самом начале желудка. Вполне возможно, попавшую туда прямо перед смертью.
— Даночка, ты полагаешь… —
— Вскрытие покажет, — отвечаю стандартной шуткой, отправляя комочек слизи, предположительно спермы, в пробирку. Есть ещё одна важная проба.
Ещё пару проб вытащил уже шеф из шейки матки и самой матки. Там уже визуально не определишь, есть ли сперматозоиды в мазках. Зато у нас есть микроскоп. Короче, работа у нас кипит, как на богатом месторождении. Трупы тоже разные бывают, как правило, скучные, но вот русалка оказалась полной сюрпризов.
Время 14:10.
С чувством облегчения, наконец-то всё, — интересная работка сегодня подвалила, но и утомительная, — выскакиваю в коридор и почти втыкаюсь в дяденьку в цивильном, слегка помятом костюме.
— Господин Семёнов, что вы тут делаете?!
Нельзя сюда гражданским. Конечно, следаки и прокурорские заходят и не дают себе труда накидывать халаты, но вообще-то так нельзя.
— Ну-ка быстро отсюда! — это такое наслаждение, гонять людей, облечённых властью, — вы что, хотите трупным ядом отравиться?!
Он что-то бурчит, но я не слушаю, выдворяю его с запретной территории. Мне не надо слушать, чтобы знать, что он говорит. Они с самого утра нас трясут. Нетерпеливые, как дети у прилавка с мороженым.
Ухожу на санобработку, выходить за мной шеф не спешит. Надоело ему отбиваться от прилипчивых полицейских. Уже привычно не обращаю внимания на мающегося в коридоре Семёнова. И вот, вот он момент истины и торжества законченного ожидания. Из комнаты с компьютером и принтером выношу один экземпляр заключения на трёх листах.
Семёнов жадно вырывает бумажки из моих рук. Тут же вчитывается. Пока он не в себе, разворачиваю его и заталкиваю в комнату ожидания. Есть у нас и такая, ночью там санитары пасутся. Сойдёт и для следаков, не баре.
Возбуждённый Семёнов, едва закончив чтение, хватается за телефон.
— Всё подтвердилось, господин полковник. Многократное изнасилование, всех видов, даже неудобно говорить по телефону, — косится на меня, а я верчу пальцем у виска. Это заключение я собственноручно печатала, ты чего, Семёнов?
— Следы спермы к-х-м, — поперхнулся, но всё-таки выговаривает, — в прямой кишке, влагалище и желудке. Присутствие кантаридина в крови и следы хлороформа подтверждаются официально.
Закончив доклад, вскакивает и бросается в дверь. Какой стремительный! Нагоняет его только мой крик, когда он уже выбегает на улицу.
— Господин Семёнов! Вы куда?! Ещё не всё!
Семёнов заполошно оглядывается, но бегать я за ним не собираюсь. Подманиваю к себе пальчиком, когда тот, хмурясь, подходит, читаю нотацию. Это жутко забавно, поучать людей в погонах, при должности и в несколько раз старше.