Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
— Я лично награждал Молчанову этими часами, — объясняет полковник, — так что часы были, это факт бесспорный.
Его слова подтверждает лежащее на столе фото. Не моё, копию Евгения принесла.
— На работе она была именно в них. Мы сняли показания с её коллег…
— Вы что, уже дело завели?! — грозный взгляд.
— Нет-нет, с заведением дела пока не торопимся, — успокаивающий жест ладонью. — Итак. Место работы Молчанова покидает с часами. И тут же попадает в руки ваших людей…
— Обронила, — роняет генерал.
— В принципе, это возможно, — соглашается
— В протоколе изъятия нет никаких часов.
— Господин генерал, во-первых, Молчанова его не подписала. Во-вторых, в протоколе и мобильного телефона нет, но его всё-таки отдали. Так ведь?
— И что стоит после этого ваш, так называемый протокол? — ехидно интересуется адвокат.
Я помалкиваю. Хитёр Бернштейн, это по его совету я прекратила шуметь по поводу часов. Как только мобильник отдали. Мобильный тоже не фигурировал в протоколе, и адвокат увидел в этом замечательную возможность придать ему статус ничтожного. В дело вступает радостно улыбающаяся Евгения.
— Ситуация выглядит очень пикантно, господин генерал. Серийных маньяков останавливает Молчанова Дана, полицейские господина полковника оперативно проводят все нужные мероприятия и изобличают Прохорова и Махотина в многочисленных убийствах. РУВД награждает Молчанову ценным подарком, а полицейские вашего округа это подарок воруют. Публика очень заинтересуется такой историей.
Евгения облизывается на последних словах. А я прячу глумливую улыбочку. Генерал хмуро оглядывает нас, делает знак адъютанту.
— Зотова мне сюда, срочно.
Пока ждём подполковника Зотова, адъютант, вроде по собственной инициативе, организует для всех кофе. Генерал смотрит на него хмуро, но ничего не говорит. Умный у него помощник, напряжение сразу снижается. Древний обычай, основанный на инстинктах. Совместная трапеза людей примиряет, неосознанно сидящие за общим столом начинаю считать друг друга своими.
Появление Зотова к особому ажиотажу не приводит. Генерал предоставляет право ввести его в курс дела Бернштейну. Что тот с удовольствием и делает. Зотов мрачнеет на глазах.
— Разрешите позвонить, господин генерал?
Трофимов разрешает, я вставляю замечание:
— Только учтите, одним звонком не обойдётся.
Подполковник меня по виду игнорирует и выходит в приёмную.
— Я вам одно скажу, — слова генерала тяжелы, как гири, — печатать в газетах такое нельзя и вам никто этого не позволит.
— И что взамен? — встреваю я. Папочка косится на меня недовольно. Извини, папочка, но я знаю, что делаю.
— Вы хотите лишить журналистов громкой сенсации, — поясняю генералу, — компенсировать вы можете только другой сенсацией. Какой?
— Дайте нам все материалы по маньяку, — бросив мне благодарный взгляд, в дело вступает Евгения, — по всем зарегистрированным убийствам. Право раскрыть имена убийц и жертв…
— Про жертвы не соглашусь, уважаемая Евгения, — вмешивается адвокат, — семьи жертв могут быть против.
— Обозначим имена и первую букву фамилии, — парирует журналистка, адвокат кивает. — Желательно раскрыть, чей
— Нет! — обрубает её хотелки генерал. Евгения смотрит возмущённо, но молчит.
— Лично я считаю, что большую часть материалов следствия можно открыть, — замечает Сафронов. — Не в моей компетенции, дело забрал город, но на том уровне всё и будет решаться.
— С журналистами ясно, — подытоживает генерал, — с Молчановой, я так понимаю, тоже…
— Нет, — на этот раза папочка меня не осуждает. Генерал переводит на меня тяжёлый взгляд. Начинаю излагать.
— Вы что думаете, часики вернёте и отделаетесь? Не получится. Начну с мелочей. Сразу скажу, в моей сумочке было всего двести рублей, обычно я больше наличкой не ношу. Но требую я тысячу. По простой причине: у меня отняли несколько часов моего времени, мне угрожали, мне грубили, меня обворовали в полиции. Я имею право на компенсацию. Полагаю, что любой суд присудит мне в качестве таковой несколько тысяч. Но если обойтись без волокиты и шума, то я согласна всего на восемьсот рублей. Двести рублей, я напоминаю, вы просто обязаны вернуть. Как украденные. Всё ясно насчёт денег?
— Это твои проблемы, Зотов, — переадресовывает генерал, — решай.
— Но это, повторяю, принципиальные для меня, но мелочи. А теперь не мелочи…
Когда я заканчиваю, генерал и подполковник сверлят меня с мрачной злобой. Адвокат с восхищением, а папочка с удивлением. Ну, дочка, ты даёшь! — читаю в его глазах.
— Девочка, ты не слишком много на себя берёшь? — генерал пробует взять на голос. Или на понт, как мои мальчишки говорят.
— Ровно столько, сколько могу удержать. На будущее, господа, прошу усвоить важную вещь. Трогать меня руками без моего разрешения не позволено никому. Меня не интересует, что вы этого не знали. Те, кто себе это позволил, должны быть жестоко наказаны. В частности, присутствующий здесь подполковник Зотов. Если вы, господин генерал, попробуете противодействовать, попадёте в этот грустный список.
Не убедила. Сомнения зарождаю, но вижу в генеральских глазах пренебрежение. Нажмём ещё.
— Вы можете заткнуть рот журналистам, договориться с корпорацией моего отца, но у меня есть собственные, подконтрольные только мне лично ресурсы. И я их задействую, если вы не примете моих условий.
— Ты ничего не сможешь, деточка, — обидно улыбается генерал, — нет у тебя ничего, кроме положения твоего отца.
— Почему вы думаете… — начинает папочка, но я его останавливаю, сжав ему руку. Не надо ловиться на шаблонный финт. Рассчитано только на неопытных.
— Алексей Прохоров и Степан Махотин тоже думали, что я ничего не смогу, — после моих слов генеральская улыбочка испаряется, — и вам, как и им, свои козыри я показывать не буду. Зачем? Предупреждён, значит вооружён. Я слаба, это правда, поэтому удары буду наносить с максимальной силой и жестокостью. Так же, как Прохорову и Махотину. И вооружать вас своим предупреждением не буду. Я слаба, поэтому не могу позволить себе великодушия. Поэтому вам, генерал, лучше не попадать в мой чёрный список.