Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
— Вряд ли… — бурчит Яша. Вообще-то он прав, поостережётся директор с нами связываться. Но мне очень не хочется упускать такую вкусную возможность подраться.
— Яша, ты сам предложил нанести сильнейший удар по директору, — напоминаю события трёхминутной давности. — Странно тут же слышать от тебя намёки на отступление. Ограничившись действиями родителей, мы сведём всё к пошлой мелкой мести, приличной только маленьким детям. Нас обидели — мы с плачем бежим к папочкам и мамочкам.
Пауза.
— Предлагаю сначала определиться. Обозначим
— Повторяю. Это крайняя мера, очень мощная. После этого директор вряд ли удержится на своём месте, шум поднимется на всю страну, — я мечтательно улыбаюсь. — Но мы обязаны быть готовыми ко всему. К реальному уходу из Лицея!
Пауза. Я медленно поднимаю руку. За мной Ледяная. За нами, кто-то решительно, кто-то сомневаясь, тянет руку один за другим.
— Секретарь! — обращаюсь к старосте, он у нас под таким званием ходит, — всех переписать, кроме нас с Ледяной. Список озаглавь…
Намеренно делаю паузу и громко:
— Лейб-гвардия!
Королевский секретарь, в миру просто Дима, переписывает семнадцать человек. Блеск! Нет, я сначала огорчилась наличию шестерых потенциальных дезертиров во главе с Яшей, затем вспоминаю процент выхода опытных бойцов из призванных ополченцев. Из моего опыта, чужого опыта, опыта других рас и народов. Речь не о пролитии крови, но всё равно, одна отбракованная четверть — везде и всюду замечательный результат. Намного чаще происходит наоборот.
— Утверждаю, — роняет Ледяная.
Но никто не отказывается подписать жалобу на действия директора в министерство просвещения. Как и обращение в газеты, если министерство попытается жалобу замылить. Я выдыхаю. Боялась, что кто-то даже на это не согласится. Но нет, пожаловаться могут даже те шестеро детишек.
Потом обсуждаем порядок артподготовки. Инструктирую.
— Не надо удерживать родителей от немедленного звонка. Поэтому говорите им не сразу и не одновременно. Давайте распределимся. Вы, третий ряд, извещаете родителей в понедельник… нет, завтра, в воскресенье. Второй, вы — во вторник. Вечером. Первый, а значит и мы с Ледяной — в четверг. Запишите телефон директора…
10 ноября, суббота, время 14:50
Любимое кафе Даны.
— Ладно, мальчики, идите, — машу всем ладошкой, — нам с Викой посекретничать надо.
Миша, Паша и Пистимеев поднимаются и прощаются. Сашок напоследок упрекает:
— Дана, совсем ты меня забыла. Как начали учиться, ни разу в гости не зашла… — корчит скорбную физиономию заброшенного ребёнка. Вот обормот! — еле удерживаюсь от смешка.
— Таковы мы, женщины, — всё-таки хихикаю, — используем мужчину, а потом забудем. Завтра в гости зайду, как раз дело есть.
Мальчишки уходят, Вика смотрит вслед, и от её слов чуть не выплёскиваю глоток кофе.
— К
— Чево-чево?! — кое-как справляюсь с кофе и выпучиваю глаза на Ледяную, — к этому обормоту?
— Скажи, — Ледяная невозмутима, — а кого ещё из мальчишек ты обормотом называешь?
— Да кого угодно могу назвать, — пожимаю плечами, — моё любимое слово.
— Нет, — припечатывает Ледяная, — наших ты кличешь «колченогими», «балбесами» ещё как-то. Но обормот у тебя один — Пистимеев.
— Да? — я задумываюсь и неожиданно для себя лихорадочно заталкиваю обратно вылезающее откуда-то из подвалов сознания чувство. Пока робкое, очень неуместное и глупейшее. Надо с этим как-нибудь разобраться, это Данка внутри меня странно шевелится.
— И в гости к нему наладилась… — добивает меня Ледяная, но я уже пришла в себя.
— Да я перед поступлением от него не вылезала, — отмахиваюсь равнодушно и небрежно, — он моим главным репетитором был. Ладно, не важно всё это. Я вот о чём подумала…
Излагаю суть дела, что конкретно хочу от Пистимеева. Ледяная внимательно выслушивает, а потом величественно припечатывает:
— Утверждаю.
Закрепляем королевские планы дружным хихиканьем.
11 ноября, воскресенье, время 14:05
Площадка перед квартирой Пистимеевых.
Дзинь-дзинь! — Клац-клац! Дверь открывается, передо мной возникает незнакомая девочка лет одиннадцати-двенадцати. Голенастое создание в простеньком платье до колен, короткой причёской и очень строгим личиком. Склоняю голову набок, я не туда попала?
— Кто ты, чудное создание? Или я ошиблась квартирой? — нет, номер на двери правильный, шестьдесят седьмой.
— Карина, кто там? — голос из глубины квартиры проясняет почти всё. Голос принадлежит Вадим Петровичу, отцу Сашка. Девочку зовут Карина, надо же, почти Катрина. Осталось выяснить, кто она и почему.
— Пока не знаю, пап! — отвечает девочка.
— Меня Дана зовут, — информирую девочку с неясным статусом. А нет, она назвала Вадима Петровича папой! Теперь ясно, кто она.
— Её Даной зовут! — девочка включает режим ретранслятора. В глубине квартиры слышится шум, который я полностью не распознаю. Падает что-то небольшое, звона нет, значит, небьющееся. На толстую книгу похоже. Слабый женский вскрик, мужской — громкий и радостный.
После лёгкого переполоха, меня впускают. Карина действительно родная сестра Сашка. Это новость! Ну, правильно, откуда мне знать, что у него сестра есть? До показа семейных альбомов дело не доходило, лето сестрица Сашка провела в деревне у бабушки.
Пришлось стерпеть ушат попрёков, что я их беспардонно забыла и прямо-таки ввергла в омут печали и депрессии своим долгим отсутствием. Карина слушает родителей с крайне скептическим выражением на мордочке.
— Мы ж с Сашей каждый день в Лицее видимся, — пытаюсь защищаться.