Личное дело игрока Рубашова
Шрифт:
Голландец, слегка улыбаясь, кивнул.
— Первый, о ком я услышал, — сказал он, — был индус по имени Шринаваза Рамануян, ныне уже покойный. Очень странная фигура. Мне кажется, у нас есть его фотография.
Диспетчер нажал кнопку сканера. На мониторах появился черно-белый поцарапанный снимок молодого тамила, съежившегося под дождем на лестнице в Оксфорде, в галошах и плохо сидящем пестром пиджачке.
— Рамануян, — сказал Ван дер Вейден, — родился в Мадрасе в конце девятнадцатого века, единственный сын в семье бедного учителя и швеи из низкой касты. Получил случайное и очень неполноценное образование, что привело его к математике с весьма неожиданной стороны. Человек искусства сказал бы, что здесь сыграли роль его интуиция и чуть ли не фанатическая вера в свое подсознание. В восемнадцать лет он создал несколько теорем, не тратя времени на их доказательства. Удивительно, но многие из них, как, например, принцип дифференциального исчисления в седьмом измерении, впоследствии оказались совершенно верными.
— То есть, вы считаете, что Рамануян был математическим медиумом?
— Как и другие великие ученые — Ньютон, Парацельсиус, Шредингер, это всегда вопрос особого дара — находиться в тесной связи с непостижимым… Но, в отличие от названных гениев, Рамануян не получил образования. Говорят, что в тринадцатилетнем возрасте его осенило, когда он сидел и разглядывал уравнения в известной книге Карра «Синопсис чистой математики». То есть его гений имел пусковой механизм в виде чисто графического понимания математики. Сам он утверждал, что теоремы продиктованы ему богиней Намагири, своего рода Люцифером женского пола — якобы его мать молилась той при родах…
Чуспо дал знак диспетчеру прервать показ фото со сканнера и вернуться в студию. Помреж, Антония Альварес, жадно смотрела на него через стекло своими коровьими глазами. Он привычно отвел глаза.
— Нечто вроде демонической музы?
Голландец снова еле заметно улыбнулся.
— Вокруг него ходило много легенд. Известный оксфордский математик Харди… хотел сказать, мой знакомый. Я, знаете ли, столько лет занимаюсь этими людьми… необычными, скажем так, людьми, в чем бы их необычность ни проявлялась… что иногда мне чудится, будто я со всеми знаком лично. Так вот, профессор Харди услышал о Рамануяне и пригласил его работать в Англию. Он приехал в Англию на корабле в 1914 году, если вы помните, что это был за год. К сожалению, долго он там оставаться не мог, вы, конечно, знаете о таком явлении — столкновение культур… Он заболел нервной горячкой и, еле дождавшись конца войны, вернулся в Индию, где и умер от туберкулеза, не дожив до тридцати пяти лет…
— Вокруг его имени много легенд, — сказал ведущий, — в Индии, например, существует секта, некая ветвь движения Блаватской, обожествляющая его как «Тибетского мудреца».
— Да, я тоже об этом слышал. Он якобы получил бессмертие и живет сейчас где-то в никому не известной долине в Тибете.
На экране появилась новая картинка — темнокожая женщина.
— Еще одна представительница индийского народа, обнаруженная вами лично, — сказал Энрике.
— Мисс Шакунтала Деви. Последние несколько лет она путешествует по всему миру и удивляет ученых своими невероятными способностями к устному счету. Этот снимок, к примеру, сделан в Техасе — она только что извлекла корень тридцать пятой степени из двухсотзначного числа. Можете себе представить такое число? Ей не понадобилось для этого и пятидесяти секунд!
Ведущий воспользовался случаем и показал зрителям толстую, словно Библия, книгу, лежавшую на столе с самого начала передачи. Обложка была усеяна многочисленными загадочными символами.
— Вы в своей книге утверждаете, что она — типичный пример математического медиума. «Она подсоединена к Большому Компьютеру» — так вы выразились.
— Это так и есть. Это утверждение справедливо и по отношению к вот этим мальчикам.
Видеоинженер положил на сканер еще одно фото — два брата, по виду совершенно одинаковых.
— Джон и Джим Булл, братья-близнецы, умственно неполноценные. Они побеждают компьютер в нахождении простых чисел.
— Вы в своей книге пишете также, что мы удивительным образом относимся к таким сверхъестественным математическим способностям с пониманием. Мы приписываем им, как представителям человеческого рода, особый ум, и этим льстим сами себе.
— Победить компьютер в поиске простых чисел невозможно. И все же они это проделывают.
Ведущий программы раздраженно посмотрел в сторону диспетчерской. Снова камера слишком долго задержалась на профессоре.
— Совершенно по-иному обстоит дело, когда речь идет о других, не связанных с математикой, дарованиях, — сказал он. — Их мы не признаем. Другие паранормальные способности мы считаем шарлатанством и фокусами-покусами.
— Мы с трудом, но признаем все же, что люди в мгновения религиозной истерии могут проделывать невероятные вещи, противоречащие всем физическим и биологическим законам… например, совершая примитивные ритуалы, ходят босиком по раскаленным углям… или, скажем, эскимосский шаман четверо суток лежит в воде при температуре ноль градусов… Мы признаем, что это так, хотя и неохотно, как факт, противоречащий законам природы. Но что любопытно — дьявола мы уже не признаем. Мы говорим, что это понятие устарело, что это выдумка наших суеверных прародителей. Хотя существование дьявола, если пользоваться тем же измерительным инструментом, настолько же возможно — или, если угодно, невозможно — как ходить босиком по углям температурой в две тысячи градусов, не обжигая ног.
Ведущий повернулся к камере.
— После рекламы мы встретимся еще с несколькими необычными людьми. Все это — открытия профессора Ван дер Вейдена. Их дарования — вы получите возможность увидеть их своими глазами — мы не принимаем столь же легко, как невероятные способности умственно отсталых близнецов, господ Джона и Джима Булл. Так что оставайтесь у экранов, дорогие зрители, через пару минут встретимся с нашими интереснейшими гостями…
Камера не поймала страдальческую гримасу на лице Энрике Чуспо Торреса, сразу сделавшую его похожим на карикатуру на самого себя, карикатуру на мечту испанских женщин — помесь иезуита и тореадора, ту самую мечту, что он старался воплотить для миллионов своих почитательниц. Собственно говоря, именно камера и была причиной возникновения этой исказившей его красивое лицо мины, изображающей оскорбленную гордость. Он поднялся и пошел распекать диспетчера — опять долго, слишком долго на экране был профессор Ван дер Вейден, хотя в контракте, заключенном им после довольно жестких ночных переговоров с руководством каталонского телевидения, стояло черным по белому — он должен быть в объективе как минимум шестьдесят процентов экранного времени.
На этот раз рекламировали шампунь, собачью еду, диетическое оливковое масло и воскресную фиесту Сан-Фермин в Мадриде — каталонские любители боя быков все еще имели возможность заказать билеты. Реклама шла ровно три с половиной минуты. Когда Энрике Чуспо Торрес вновь появился в кадре, никто из зрителей даже догадаться не мог, какой скандал разыгрался в эти короткие мгновения в коридорах студии. Физиономия его была, как всегда, многообещающей и предупредительной, но в то же время стоически непроницаемой; ничто не указывало на недавний приступ гнева, разве чуть покрасневшие мочки ушей. С особенною свирепостью обрушился он на помрежа, Антонию Альварес, эту толстую свинью с коровьими глазами: он был убежден, что ее долг, в первую очередь как бывшей любовницы — следить, чтобы он выглядел наилучшим образом и появлялся в кадре как можно чаще. Она, плача, выслушала его гневный монолог и ушла из диспетчерской, а видеоинженер и продюсер заверили, что подобное больше не повторится. Барахлит новая техника, пояснили они, эти автоматизированные самоходные камеры. Успокоившись, он вернулся на свой диванчик, буквально за секунду перед концом рекламы, но тем не менее успел бросить похотливый взгляд на светловолосую дичь в первом ряду.
— Добро пожаловать, мы продолжаем передачу «У границ науки», — улыбнулся он. — Как вы заметили, со мною рядом по-прежнему сидит профессор Ван дер Вейден. Но скоро появятся другие гости, ибо профессор любезно помог своим подопечным принять участие в сегодняшнем вечере. Все они — люди с необычными способностями.
В студии появился небольшого роста человек с влажными, тщательно причесанными волосами. Он был весь в черном — черные вельветовые брюки, черная шелковая сорочка, черная бабочка, черные носки и туфли. Только один цвет оживлял мрачную черноту его облика — из кармана черного пиджака торчала изумрудно-зеленая хрустальная бутылочка.