Личное дело игрока Рубашова
Шрифт:
Кстати, он курил и сейчас, пробираясь по полосе смерти, осторожно, чтобы не зацепить спусковое устройство автоматического пулемета. Глубоко затягиваясь, наслаждался тишиной и отсутствием людей. Сегодня не было ни одного беженца, все тихо — пустынный, заваленный свежим снегом рай.
Здесь все было тихо и мирно — а как в остальном мире? Нет, там раем и не пахло, впрочем, на это никто и не надеялся. Люди жили в ожидании ядерной зимы. Как-то утром, поблизости от Шпандау, он видел на западной стороне человека, строящего противоатомное укрытие для себя и семьи. Он несколько часов, словно завороженный, наблюдал за работой. Для него такое поведение было загадкой, настолько это желание выжить во что бы то ни стало противоречило его страстному желанию во что бы то ни стало умереть. Тот вырыл яму, размером с тюремную камеру, поставил сверху старую машину, постепенно заполнил салон землей, закрыл брезентом и сверху насыпал еще земли. Он провел в эту могилу воду и поставил песочные фильтры — на тот случай, если ядерный дождь вдруг обрушится с искалеченных небес, изобрел остроумную систему вентиляции, сделал своего рода тамбур, где он мог бы оставлять радиоактивную одежду после неизбежных вылазок за пищей… или в поисках других уцелевших во внезапно простершейся на месте огромного города атомной пустыне. Под конец он начал сносить в бункер еду — фасоль, горох, чечевицу, мясные консервы, ящик с таблетками йода…
«Если взрыв застанет вас на открытом пространстве, — было написано в руководствах, рассылаемых с почтой по домам, — не смотрите на свет, потому что достаточно одной секунды, чтобы ослепнуть на время или навсегда. Особенно в ночное время, когда зрачки широкие. После взрыва тепловая волна распространяется за несколько секунд на территорию в много квадратных километров вокруг эпицентра. Поэтому ищите защиту у стен или любых огнеупорных сооружений, расположенных между вами и эпицентром взрыва. Тепло, как и свет, распространяется по прямой. Даже небольшое
Он не понимал их. Откуда это паническое желание выжить? Он-то как раз надеялся на обратное. Ему снились ракеты, ослепительный свет, тепловые и взрывные волны, манна радиоактивных осадков… Он мечтал о гигантском ядерном грибе, неслыханном жаре, испепеляющем все живое и мертвое в радиусе двадцати километров, об этом огненном мече, чья температура сравнима с температурой в центре солнца. Представив себе размеры воронки на месте взрыва, он впадал в экстаз… немыслимый огненный гриб поднимается кверху, образуя колоссальный вакуум; щебень, песок, обращенные в пыль камни… все, что осталось от Берлина, будет засосано этой могучей тягой в безжалостную космическую печь. А излучение, невидимое излучение, уничтожающее электрические связи между молекулами человеческого тела, превращающие обычную цитоплазму, жидкость, воду, источник жизни, в смертельный яд? А ударная волна, способная, помимо всего прочего, подняться в верхние слои атмосферы и, распространяясь без помех, оттуда обрушиться на землю в пятистах километрах от места взрыва. Или чудовищная гражданская война радионуклидов в кишечнике — все против всех, пленных не брать, ни женщин, ни детей… и неумолимое гамма-излучение разъедает тело, превращая его в прокисшее месиво из крови и мяса.
Лучевая болезнь — вот что им суждено в их последние дни, неукротимый понос, неукротимая рвота, кожа покрыта лиловыми пятнами, фонтаны внутренних кровотечений, выпадение волос, безоговорочная капитуляция лимфоцитов и всей иммунной системы, паническое бегство лейкоцитов, летаргия, ожидание неизбежного конца.
Или крушение центральной нервной системы — судороги, атрофия мышц, сердце, кашляющее на холостом ходу, последние вздохи, кома, смерть. Может быть, кто-то и переживет первый удар, но какой ценой — слепые от катаракты, гниющие изнутри, медленно гибнущие от лейкемии и рака легких…
Разве это жизнь?
Нет, конечно, это не жизнь. Для смертных это не жизнь. Но для него…
Это как раз и было причиной, почему он выбрал Берлин — вероятность того, что первая бомба упадет именно здесь, была велика. Существовало на этот счет даже тайное международное соглашение. Если даже атомная бомба будет бессильна против его проклятия, то, по крайней мере, он сможет наслаждаться одиночеством, великим одиночеством, еще более совершенным, чем сейчас, здесь, между наружной и внутренней стенами, одиночеством абсолютным, когда человеческий род исчезнет в фейерверке Армагеддона…
Он шел параллельно Гартенштрассе. Ветер незаметно прекратился. Было так тихо, что он слышал, как падают снежинки, как поскрипывает колючая проволока.
Странно, подумал он, два года, проведенные здесь, принесли ему спокойствие. Иногда он месяцами не видел ни одной живой души, особенно в южном районе, где ввели автоматизированную охрану. Иногда он пару недель задерживался на одном месте, как сейчас, например… потому что у него были только две возможности — бродить и отдыхать. Он давно уже ничего не ел и не пил и уже не помнил, когда последний раз справлял нужду.
В своих убежищах — обычно это был картофельный погреб, не замурованный по недосмотру, или старый, военных времен, бункер — он мог лежать часами, наблюдая за работой муравьев, или как пауки плетут свои сети. Мной уже не управляют потребности, у меня нет желаний. На что мне они? Желания только рождают новые желания, которые надо любой ценой удовлетворять… вечно сосать пустое вымя вожделений…
Подставляя лицо падающему снегу, он брел вдоль тропы, по которой обычно ходили охранники. Он ни о чем не думал, ничего не чувствовал и ничего не желал. Ему удалось достичь статус-кво, идеальных взаимоотношений между душой и телом, между вожделением и смирением, инстинктом и самоуничтожением; он был совершенно пуст, если не считать гложущей надежды, что люди все же не совладают со своей жаждой убийства, пошлют первую ракету… и наступит зима, по сравнению с которой этот декабрь покажется тропическим раем.
Он шел, утопая в снегу по колено, босой, потому что давно уже не чувствовал холода, как, впрочем, и тепла… он шел… и вдруг перестал идти. Он перестал идти, потому что под ногами не было земли… она исчезла… и, ничего не понимая, он полетел в глубокую яму.
Протокол допроса I
Николаус Й. Рушахофф
МГБ, Лихтенберг
Присутствовали: Товарищ Райнике, Товарищ Вольф
Стенограф: Хайман
Архив МГБ, 11009
Райнике: Мы уже спрашивали ваше имя. Рушахофф? Это и в самом деле ваше имя? Звучит не особенно по-немецки… Может быть, вы из этих… выселенных? Я имею в виду, из Восточной Пруссии, из Кенигсберга? Вы качуб?
Рушахофф: Нет.
Вольф: В Демократической Республике Германия не числится гражданина с таким именем. Почему бы вам сразу не признаться, что вас заслали из Бонна?
Рушахофф: Меня никто не засылал. Я здесь добровольно.
Райнике: Тогда поставим вопрос по-другому: замешано ли здесь какое-то иностранное государство?
Рушахофф: Я никакому государству не служу.
Вольф: В вашем-то возрасте!.. Они уже не соображают, с кем имеют дело…
Райнике: Как долго вы находились в охраняемом районе?
Рушахофф: Полтора года. Примерно. Точно сказать затрудняюсь.
Райнике: Вы лжете. Это невозможно. Как вы могли выжить? Вы что, никогда не едите?
Рушахофф: Нет.
Вольф: А как же? Вы, может быть, копрофаг… как зайцы?.. О, боже, что с ним делать, Райнике?
Райнике: Первый раз вас видели в охраняемой зоне семнадцатого июня. Сколько раз с тех пор вам удавалось проникнуть в охраняемую зону?
Рушахофф: Я там был все время… не хотел уходить.
Райнике: Хорошо, в таком случае, с какой стороны вы пришли в первый раз… с западной?
Вольф: Или у вас есть сообщники на нашей стороне?
Рушахофф: Я здесь никого не знаю.
Райнике: С какой стороны? С востока или с запада?
Рушахофф: Не помню…
Вольф: Нам нужны имена, Рушахофф! Имена! Начните с шефов…
Рушахофф: У меня нет никаких шефов.
Вольф: Вы лжете! К тому же вы подкупали людей на нашей стороне! Поджигатель войны! Шпион!
Рушахофф: Я не…
Вольф: Смотреть на меня, когда я к вам обращаюсь! Это не шутки! Если понадобится, у нас есть средства, чтобы заставить вас говорить!
Райнике: Начнем сначала. Как вы сюда проникли? Парашют?
Рушахофф: Тогда это было нетрудно. Вы еще не достроили… я точно не помню, но была какая-то лазейка.
Райнике: Может быть, вы будете настолько любезны и расскажете нам, где ваши тайники?
Рушахофф: Тайники?
Райнике: Провиант… Взрывчатка… где это все закопано?
Рушахофф: Я ничего не закапывал.
Вольф: Троянский конь! Они тебя послали, чтобы взорвать стену, у меня даже сомнений нет. Знаешь, что мы в старые добрые времена делали с такими, как ты? С фашистами? На куски! Рот фронт! А теперь эти коричневорубашечники вроде тебя занимают высокие посты в Бонне. Ничего не изменилось! Демократия? Парламентаризм? Сплошное притворство!
Райнике: Я все же хочу получить объяснение, каким образом вы… в течение определенного времени, давайте не преувеличивать, Рушахофф… вы же не хотите нас уверить, что два года обходились без еды на ничейной земле… и все же скажите, когда вы проводили рекогносцировку, заряжали тайники…
Вольф: И не пытайся нам внушить, что ты беженец! Какого черта! Граждан с этим именем в ГДР нет!
Райнике: Позвольте продолжить… как вы избегали нашей сигнализации?
Рушахофф: Понемногу учишься, куда можно идти, а куда нельзя.
Вольф: Чушь собачья! У тебя есть и карты, и схемы. Хотел бы я знать, кто этот Иуда, кто снабжает тебя картами… Или это и есть твое задание? Карты?
Рушахофф: У меня нет никаких карт.
Райнике: А ловушки?
Рушахофф: Поначалу я ошибался… Потом дело пошло лучше… Подружился с собаками.
Вольф: Он умалишенный. Совершенно не в себе. И что с ним делать? Обменять на кого-то из наших?
Райнике: Рушахофф! Почему бы вам с нами не сотрудничать? Отвечайте!
Вольф: А почему бы ему не исчезнуть — так, чтобы никто не заметил?.. На какую разведку ты работаешь? Отвечай!
Райнике: Послушайте, Рушахофф. Все, что мы хотим, — чтобы вы нам немного помогли. Сделаем паузу, потом продолжим. Мы, понимаете ли, от своего не отступим, как бы вы ни юлили. Мы от своего не отступим… Хайман! Все записал?
Протокол допроса IV
Николаус Й. Рушахофф
МГБ, Лихтенберг
Присутствовали: Райнике, Филби
Стенограф: Хайман
Архив МГБ, 11009 д
Райнике: Доброе утро, Рушахофф… у нас сегодня особый гость… Господин Филби …
Рушахофф: Доброе утро… Когда вы собираетесь меня отпустить?
Райнике: Всему свое время… вы сможете уехать из страны, когда захотите. До этого мы просто хотим увериться в вашем… скажем так, желании сотрудничать и способности молчать. Мы надеемся, что в дальнейшем вы будете поддерживать с нами контакт. Если так случится, то контакты эти будет осуществлять господин Филби.
Филби: Доброе утро, Николаус.
Рушахофф: Доброе утро, Фюльби.
Филби: Филби!
Райнике: Наши данные, как ни странно, подтверждают ваши показания… похоже, вы действительно находились на охраняемом участке в течение указанного вами срока.
Рушахофф: Думайте, как хотите.
Райнике: Все это весьма необычно.
Рушахофф (молчит).
Филби: Вы довольно странная личность, Николаус…
Райнике: Очень странная.
Филби: Ваши уникальные качества… хотя бы то, что вы никогда не едите… И этот странный документ…
Рушахофф: Я никогда не чувствую голода.
Филби: Но вы ничего не ели с тех пор, как сюда попали… четыре недели, Николаус! Ни крошки хлеба! Как это тренируют?
Райнике: Может быть, вы верблюд, Рушахофф? Мера овса и масса жидкости… а потом вы можете ничего не есть и не пить хоть месяц, пока не дойдете до следующего оазиса?
Филби: Мы можем предложить вам определенные льготы…
Рушахофф: Какие льготы?
Райнике: Узнаете со временем.
Рушахофф: Когда вы меня отпустите?
Райнике: Скоро. Если вы будете сотрудничать. Товарищ Ким Филби, как уже было сказано, будет поддерживать с вами контакт. Вы, конечно, большой мастер… вам нравится ваша работа?
Филби: Ничего страшного, Рушахофф… Вы и будете продолжать работать, как работали, на вашу сторону… мы даже поможем вам ознакомиться с некоторыми секретными документами. Но в обмен на определенные услуги.
Райнике: Здесь совершенно нечего стыдиться, Николаус. Посмотрите на Филби… он продолжает выполнять свои обычные обязанности, теперь, правда, как дубль-агент.
Филби: И с двойным жалованьем!
Райнике: С тройным жалованьем…
Филби: С четверным жалованьем! Иногда…
Рушахофф: Чего, собственно, вы от меня хотите?
Райнике: На текущем этапе это сложно уточнить. Никогда не знаешь заранее, где понадобятся дополнительные усилия… Можете считать себя резервом, Рушахофф. Мобилизация будет иметь место только в крайнем случае… приказ может исходить исключительно от товарища Кима.
Рушахофф: А когда вы меня отпустите?
Райнике: Когда хотите… только дайте нам определенные обещания.
Рушахофф: Какая, впрочем, мне разница? Можете держать меня под замком. Выкиньте ключи, в конце концов. Мне нравится изоляция.
Филби: Вам кто-нибудь говорил, что вы странный человек, Николаус?
Рушахофф: А что странного в желании одиночества?
Филби: Что же, мы можем поместить вас и в другое место… у нас есть местечки, где двадцать человек теснятся на пяти квадратных метрах… годами… вы этого хотите, Рушахофф? В Москву или еще куда подальше? Можем устроить. В Москве я знаю много таких мест. Я там живу.
Рушахофф: Ради Бога!
Филби: Ну вот… я вижу, мы куда-то пришли. Товарищ Райнике, не могли бы вы оставить нас с Николаусом вдвоем на минутку, мы должны обсудить кое-какие детали… Это касается и вас, Хайман…
Памятная записка
(для рассылки)
Дело: Агент Рушахофф
Источник: Филби, КГБ Москва, МГБ, Лейпциг.
Рушахофф задержан в охраняемой зоне между двумя антифашистскими заграждениями в ночь на двенадцатое декабря и немедленно доставлен для допроса в Восточный Берлин. Восемнадцатого декабря по распоряжению Райнике переведен в Лейпциг. Нижеподписавшийся прилетел из Москвы для участия в допросе.
Задержанный — совершенно неизвестная фигура, личность его установить не удалось. Следствие, проведенное агентом «Хольцем» в Западном Берлине, не дало никаких результатов. Он не значится ни в одном агентурном списке, никогда не был заявлен, как пропавший без вести. Что касается Интерпола, агент «Охотник за лисами» также никаких данных не обнаружил. Фамилия Рушахофф скорее всего вымышленная. Возможно, это какой-нибудь старый кадр, задействованный после изоляции, возможно, в Англии.
При задержании у него не было ничего, кроме одежды. В кармане плаща были: карандашный стержень, пачка сигарет «Кабинет» и лист бумаги, совершенно неразборчивый. Он был бос(!).
Медицинское освидетельствование проведено доктором Гиршем, Лейпциг:
«У испытуемого выявлена крайне низкая потребность в питании и жидкости (в анализе мочи следов наркотических препаратов не обнаружено). Пульс в покое и при нагрузке нормальный. ЭКГ без отклонений. Кровяное давление повышено. Поглощение кислорода тканями — значительно ниже нормы».
По требованию Райнике прошел психиатрическое обследование, никаких отклонений, свидетельствующих о душевном заболевании, не обнаружено. Гериатрические изменения (потеря памяти и т. д.) отсутствуют.
Что касается возраста, врачи оценивают его от 65 до 90 лет.
Приметы: среднего роста, выраженный волосяной покров на руках. Очень морщинист. Сед. Свободно говорит по-русски, а также по-немецки, хотя с акцентом, может быть, чешским.
Производит весьма стабильное впечатление. За время задержания не выказывал никаких признаков нервозности.
Рушахофф после четырех недель собеседований принял наше предложение о работе на зарубежный отдел МГБ ГДР; контактным лицом является нижеподписавшийся. Переброшен через «Выход Айзенах». База — явки МГБ во Фрайбурге и КГБ в Ганновере, с постоянной сменой адресов. Связь — телеграммы или телефон (кодировано по схеме).
Пока степень готовности низшая. Товарищ Райнике предложил постепенную инфильтрацию в ирландские целевые группы (Белфаст, Дерри). Контакты — через Западный Берлин и Франкфурт (американская зона).
Есть возможность использовать в настоящее время неактивированные ячейки, чтобы установить за ним контроль, по крайней мере, в течение двух лет, прежде чем поручать ему какое-либо задание.
Жалованье оговорено, никакого недовольства агент Рушахофф не выразил, наоборот, был видимо удовлетворен.
См. приложения — протоколы допросов, данные врачебного освидетельствования и пр.
Товарищ Ф.