Личное дело игрока Рубашова
Шрифт:
Как-то вечером пара просит разрешения остаться с мальчиком наедине. Монахи, стоящие под дверью, слышат голоса, выкрики на неизвестном им языке, четыре распятия, одно за другим, падают на пол. Когда шум становится невыносимым, они врываются в комнату. Целитель и его подруга лежат на полу и молятся по-русски, а мальчик, впервые за много недель, спит покойным и мирным сном.
Согласно письму, после этого события мальчик начинает поправляться. Во время реконвалесценции [45] эти двое остаются в деревне. Вечерами целитель сидит в деревенском трактире, он несколько раз повторяет, что потерял надежду найти того, кого ищет. Замечено, что ему неслыханно везет в карты. В начале сентября пара снимается с места — папа Пий XII просит их приехать в Ватикан.
45
Реконвалесценция (лат.) — выздоровление, часто употребляемый во врачебной среде термин.
В заметках Пия XII, хранящихся в библиотеке Ватикана, можно найти запись о встрече с необычным целителем и его женщиной. Первая встреча происходит в Кастель Гондольфо.
Пий просит их назвать свои имена и род деятельности. Мужчина представляется Григорием Русловым, женщина — Марией Русловой. О своих занятиях они просят разрешения умолчать.
Слуга из швейцарской гвардии подает амонтильядо [46] и фрукты в роскошном зале с видом на Альбанские горы. Они говорят о демонологии, экзорсизме и душевных заболеваниях, причем русский выказывает недюжинные познания в этой области. Папа Римский спрашивает их о состоянии Люцио и получает ответ — мальчик совершенно здоров.
46
Амонтильядо — сорт хереса.
При второй встрече, состоявшейся несколько дней спустя, они беседуют с Пием XII в его личной библиотеке. Они пьют уже не амонтильядо, а чай, и загадочный целитель на этот раз несравненно более разговорчив. Он заявляет, что раскаивается в своей скрытности перед наместником Бога на земле. Он грешник, потерянный для Бога человек. «Я слишком много видел, — говорит он. — Меня гнетет память. Как я могу найти в себе силы верить после всего, что я видел?»
Пий цитирует одного из первосвященников: «Борьба между духом и плотью формирует человека. Победа духа называется добродетелью. Победа слепого зверя в человеке называется грехом. Но нет добродетели вне борьбы с грехом, ибо добродетель не что иное, как победа принципов добра над принципами зла; также и грех существует лишь тогда, когда он побеждает добродетель. Душа ваша, сын мой, если я сужу верно, сейчас в разгаре этой борьбы, но я знаю, что вы победите».
Женщина постоянно присутствует при этих беседах. Пий описывает ее на удивление подробно — статная, подчеркнуто спокойная, в платье глубокого красного цвета. Папа Римский особое внимание уделяет платью — пуговицы, пряжка на поясе, форма воротника, загадочные знаки на манжетах; описание настолько подробно, что наводит на мысль, что Пий придает платью символический смысл. Во время бесед женщина молча кивает, соглашаясь со всем, что говорит русский, а иногда смотрит на него взглядом, полным такой любви и такого сострадания, что Пий чувствует, как «краска заливает ему щеки».
Мы располагаем и фотографиями этого периода; все они, правда, сделаны на расстоянии, крупных планов нет. Вот они в траттории на Пьяцца Навона. А на этом снимке они идут по набережной Тибра… вот они обнимаются под уличным фонарем около Форума. Кажется, фотограф хочет подчеркнуть, что все их окружение напоминает о древности, постепенном распаде материи, словно ставит целью замутить зеркально-гладкую поверхность их любви… Вот они снова сжимают друг друга в объятиях, на этот раз на лестнице под Палатино. А вот пляж в Анцио — он заботливо укутывает ее махровым полотенцем. Они выглядят счастливыми, поглощенными своей любовью. Рубашов, по-видимому, не замечает, что их фотографируют; женщина же, это мы видим не на одном снимке, то и дело косится в объектив.
Последняя встреча состоится в начале октября в обсерватории, вечером. Целитель просит святого отца о причастии. Мы не знаем, что происходит на исповеди и о чем они говорят, но папа покидает исповедальню необычайно взволнованным. По сведениям секретаря папской канцелярии Д'Аннунцио, русский задавал вопросы о непонятном молчании Ватикана во время геноцида евреев десять лет назад. Осуждение Ватикана могло бы привести к закрытию газовых камер. Мы, кстати, знаем, что еще в 1942 году Курт Герштейн предоставил Совету все сведения о том, что происходит в Европе, но вплоть до капитуляции Германии официальных заявлений от Папы Римского не последовало. Быстрая реакция Ватикана могла бы повлечь за собой и бомбовые рейды, направленные на уничтожения фабрик смерти.
Впрочем, по другим данным, русский просил, главным образом, о духовной помощи. Мы знаем, что уже на следующий день папа Пий XII послал специального курьера к арестованному кардиналу Миндшени в Венгрию, в то время бывшему ведущим демонологом католической церкви и непримиримым критиком коммунизма. Может быть, тут есть связь. И, скорее всего, курьером этим был не кто иной, как Йозеф-Николай Рубашов, потому что загадочная пара вновь появится на нашем горизонте уже в Будапеште.
В конце октября 1956 года полковник Пал Метер, принявший на себя руководство восстанием, мчится в военном джипе в Килианские казармы. У нас сохранился узкопленочный любительский фильм — мы видим суровое, с плотно сжатыми губами лицо полковника, за его спиной — горящие дома, взорванный советский танк.
Вокруг — вакханалия смерти: окровавленные трупы, плачущие люди склоняются над мертвыми, целуют руки… Молоденькая девушка в закопченном поплиновом плаще выдергивает чеку гранаты, студентов с винтовками в руках, они стреляют в направлении здания ненавистной тайной полиции. Звукозаписи, естественно, нет, но не надо обладать развитым воображением, чтобы представить себе истерические крики, взрывы, выстрелы, рыдания… запах разлагающихся трупов, пороха, крови, пота и смертной тоски.
Камера на несколько секунд задерживается на подъезде. Там стоит женщина в темно-красном платье, она отвернулась, чтобы не видеть происходящего. Мужчина рядом накинул на нее свое пальто, он целует ее волосы, гладит по спине. Две — ровно две — секунды оператор всматривается в его лицо — это лицо влюбленного. Любовь, как чистейшей пробы золотой нимб, освещает его черты. Это Николай Рубашов.
Будапешт кипит слухами. Порядок в Европе пошатнулся. В то же самое время в Лондоне и Париже, в тени венгерских событий, под шумок готовят нападение на Суэц. Что ж, Европа как Европа — ханжество, двойная мораль, лисья хитрость и ложь.
Наше внимание привлекают снимки, сделанные немецким фотографом Фёгелисом для журнала «Лайф» в последний день восстания. На тротуаре пожилой человек преклонил колена перед… сначала кажется, что это раненая женщина. Но если вглядеться внимательнее, видно — и это крайне удивительно — что это никакая не женщина — на тротуаре лежит красное платье. Впечатление такое, что хозяйка этого платья только что исчезла, изошла облачком дыма.
Лицо старика обращено к камере. Черты его искажены непередаваемым горем, словно вся боль мира собралась в его взгляде. Видно, что его бьет озноб, рот перекошен в беззвучном вопле. Порыв ветра поднимает красное платье, сейчас оно улетит.
В двадцати метрах стоит еще один человек. На снимке он вышел нерезко, к тому же наполовину скрыт проезжающей машиной. Но лицо у него тоже страдальческое, по щекам текут слезы. Это гость Николая Дмитриевича, тот самый, мы узнаем его, хоть он и не в фокусе. В руке у него фотоаппарат.