Личности в истории. Россия
Шрифт:
Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами!
Всех наездников сзывай
С закрученными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих;
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих…
В мирной жизни гусаров узнавали по озорным проделкам, веселым пирушкам, дуэлям и донжуанским похождениям. В военное время – по отваге и подвигам. Вчерашний ловелас и кутила становился отважным героем.
Подвиг – это всегда шаг за край. Кто никогда не рисковал, не бросался сломя голову в самые отчаянные приключения, кто не смеялся перед лицом опасности, тому трудно понять поведение таких людей, как Денис Давыдов.
Быть гусаром – значит любую жизненную преграду преодолевать лихим штурмом. Гусар – человек, берущий на себя исполнение самых сложных и опасных предприятий. Для гусара умение дерзновенно мечтать – то же самое, что умение дерзновенно любить. И неважно, какого полка на тебе мундир. Гусар – это не тот, кто носит доломан, а тот, кто не мыслит свою жизнь без сражений. Ты можешь быть и гражданским человеком, лишь бы желание спокойной, тихой жизни не убило в тебе азарта борьбы.
«Я всегда был уверен, – пишет Давыдов, – что в ремесле нашем тот только выполняет долг свой, который переступает за черту свою, не ровняется духом, как плечами, в шеренге с товарищами, на всё напрашивается и ни от чего не отказывается».
Свои слова Денис Давыдов подтверждал ежедневно. Не довольствуясь только
Чего искал молодой офицер, оставляя почетное место адъютанта Багратиона ради невзгод партизанских будней? Славы, почета, наград? Едва ли.
Дальние рейды в глубокий тыл противника, полные неизвестности и подстерегающих на каждом шагу опасностей. Удалые кавалерийские набеги, сеющие панику и ужас в рядах врага. Драматические эпизоды, когда от твоего верного решения зависит жизнь сотен людей… Все это было для Давыдова тем живительным воздухом, без которого он задыхался. Жить иначе он просто не мог.
Уйдя в отставку, он и в мирную жизнь перенес дух сражений. Повесив саблю на стену и взяв в руки перо, он в лихой гусарской атаке штурмом взял литературный Парнас. К моменту выхода первого его стихотворного сборника все места на поэтическом небосклоне, казалось, были уже заняты. Россия зачитывается стихами Жуковского и Вяземского, уже написано «Горе от ума», во всей своей чарующей красе звучит лира Пушкина. Что нового может сказать, а тем более спеть, отставной солдат? А ведь смог.
Его творчество навсегда осталось образцом военной лирики. В поэзию Давыдов привнес все лучшее, чем жил на войне. Его юмор остр, как его сабля. Его сатира бьет наповал, подобно меткому выстрелу из пистолета. Его рифмы напористы и неудержимы, как кавалерийская атака.
Многие пытались запечатлеть на бумаге историю войны 1812 года. Получались подробные, точные, но сухие описания фактов – и только. Давыдов сделал из войны поэму. Он создал новую поэзию – «поэзию подвигов, побед и славы». И именно его взгляд на события понравился и прижился. В его стихотворениях и дневниках – не просто хроника событий, здесь бесценные рецепты побед.
Война во все времена – страшное испытание. Холод, голод, бытовая неустроенность, постоянная угроза для жизни… Но если сокрушаться по поводу всех тягот и невзгод походной жизни, то кроме этих тягот ничего и не увидишь. Какие уж тут подвиги! А смерть герою не страшна. Погибнуть на поле боя – честь для офицера. Гораздо хуже сытость и покой – вот где настоящая погибель для гусара.
О, как страшно смерть встречать
На постеле господином,
Ждать конца под балдахином
И всечасно умирать!
«Я генерал легкой кавалерии, то есть существо никогда не стареющее», – говорил он. Вечная молодость души – должно быть, именно в ней заключается главный рецепт искусства побеждать, который оставил для нас Денис Давыдов.
Живая сила русского рыцарства Дмитрий Зубов
В канун роковых событий 1917 года, размышляя о судьбе России, философ и провидец Николай Бердяев пришел к выводу, что самый опасный недостаток русской интеллигенции и, шире, всего русского народа – отсутствие в нем мужественного начала, дающего чувство личного достоинства, чести, то есть «того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством». Веком раньше, словно предчувствуя надвигающуюся беду и стремясь исправить историческое упущение, один за другим несколько человек пытались основать в России рыцарские ордены. Об одной из таких попыток и пойдет речь.
Благодаря опере «Юнона и Авось» в легендарной постановке Марка Захарова мы хорошо знаем имя государственного деятеля и путешественника Николая Петровича Резанова. Впрочем, история любви русского командора и дочери коменданта крепости Сан-Франциско – прекрасной Кончиты Аргуэльо – волновала сердца поэтов еще задолго до ленкомовского спектакля. И, как часто бывает, в тени ярких романтических событий вовсе незамеченным остался другой визит русских моряков к берегам Америки.
Дмитрий Завалишин
Спустя восемнадцать лет после Резанова на далекую землю Калифорнии ступили участники кругосветной экспедиции адмирала Лазарева. Среди них был молодой мичман Дмитрий Завалишин. Но никто не поспешил воспеть его приключений. Чему удивляться: не ради прекрасных испанок оказался он так далеко от дома. Он пришел затем, чтобы основать рыцарский орден. И 5 февраля 1824 года его заветная мечта осуществилась: в рядах войска великого магистра Дмитрия Завалишина появился первый рыцарь – испанский монах Хосе Альтамира. Новый орден, по замыслу основателя, должен был способствовать восстановлению в человеческом обществе нравственных начал, почему получил название – Орден Восстановления. Но обо всем по порядку…
В то самое время, когда разыгрывались финальные трагические сцены уже упомянутой любовной истории, в Астрахани в семье генерал-майора Иринарха Завалишина подрастал мальчик. С рождения он был чрезвычайно серьезен, не знал обычных детских игр и в три года сам попросил научить его грамоте, а уже в четыре преподнес отцу на именины необычный подарок – пришел в его кабинет и начал читать вслух.
Запомнилось Завалишину и то, как он «подолгу стоял перед географическими картами, развешенными по стенам в кабинете отца», а летом, с балкона, внимательно всматривался в ночное небо, словно стараясь что-то отгадать. Когда мальчик родился, ему предсказали блестящее будущее и особое предназначение, и с тех пор Завалишин «считал каждую мечту свою за определение небес».
В 1811 году, когда ему исполнилось семь лет, на небе появилась звезда. С каждым днем она росла, принимая все более грозный вид, пока не превратилась в комету. Многие тогда предчувствовали в ней вестницу страшных бед. «Начались сравнения, – вспоминал Завалишин, – кто говорил, что хвост кометы – это пучок розог, кто уподоблял метле, чтобы вымести всю неправду из России». Комета исчезла, в прошлом остались несчастья, пришедшие вместе с ней, но мысль «вымести всю неправду из России» навсегда поселилась в беспокойном сердце мальчика.
«Мистических настроений» в его характер добавил и преподававший богословие в Морском кадетском корпусе иеромонах Иов. «Он говорил хорошо и увлекал нас в высшие сферы мышления, что составляло совершенный контраст с преподаванием других наук… Нет никакого сомнения, что мистическое направление глубоко в нас проникло, и если впоследствии и изгладилось, то у немногих». В Морской корпус Завалишин поступил двенадцати лет от роду, в пятнадцать, успешно сдав все экзамены, получил первый офицерский чин мичмана, а уже через год вернулся в корпус преподавателем, стал обучать астрономии и математике своих бывших товарищей, многие из которых были старше него годами.
«Голова его всегда была полна реформ», – чуть позже скажет о нем адмирал Лазарев. Касалось ли дело офицерской службы или шла речь о работе корпусного учителя, всюду Завалишин, остро чувствовавший любую несправедливость, разыскивал недостатки, нарушения, злоупотребления,
Но не только дела корпуса волновали его. Судьба России и всего мира – вот о чем он постоянно размышлял. Подобно многим реформаторам той поры, Завалишин жил надеждой на скорые перемены. После войны 1812 года и славной победы русского оружия все ждали рождения новой России, сильной, справедливой, свободной от рабства и бюрократии. Каждый предлагал свои пути к этому. Завалишин не был исключением: «Я всегда верил в силу нравственных начал и был всегда уверен, что лишь бы удалось только отыскать правильную идею, возбудить живую силу, а они совершат свое дело, разовьются сами собой по собственной силе, присущей всякой не формальной, а живой истине».
Особые надежды связывали в то время со Священным союзом, общеевропейской организацией, возникшей по инициативе императора Александра I. Союз видел своей целью возращение в послевоенную европейскую политику христианских ценностей, но очень скоро из общества примирения народов он превратился в орган подавления революционных движений и борьбы со свободолюбием. Разочарованию Завалишина не было предела: «Священный союз, вместо того чтобы заботиться о восстановлении нравственных начал, устремил все свои усилия на то, чтобы восстановить прежние, разрушенные революцией формы, которые и были так легко разрушены, что в них не было уже духа жизни, не было живого нравственного начала». И тогда потребность личными усилиями противостоять несовершенству мира привела юного мичмана к простой мысли – создать Общество Восстановления Правды и Истины. «Учреждение всякого рода обществ не было в то время делом несбыточным, а у меня не было недостатка в решимости на что бы то ни было, в чем я был убежден». Напомню, Завалишину в ту пору было 16 лет!
В свое общество (позже он назовет его Орденом) Завалишин собирался принимать не всех, кто пожелал бы, но лишь людей «способных на постоянную неослабную борьбу со злом, на полное пожертвование собою в безвестных даже случаях». Настоящих рыцарей не может быть много, и для будущего великого магистра было важно не число последователей, а их нравственная надежность, чистота, духовная общность. Без этих внутренних качеств любой реформатор рискует превратиться в бунтовщика или тирана. Завалишин был убежден, «что всякий, стремящийся к преобразованию общества, должен наперед совершить это преобразование в самом себе, хотя бы то требовало совершенного перевоспитания».
Может быть, поэтому, сдержав первый порыв поскорее встретиться с Александром и поведать ему о своих далеко идущих планах преобразования России и мира, мичман принял предложение Лазарева и отправился в морской поход вокруг света. Он рассчитывал, что «знакомство с заграничными странами, большая возмужалость и опытность, самое развитие характера в борьбе с опасностями могут предоставить впоследствии лучшие условия для успеха задуманного дела».
Уже в пути, от берегов Англии, он все же отправил письмо императору с просьбой о встрече: «Ты узнаешь, Александр – и всю жизнь посвящу тебе и отечеству. Не хочу более оставаться в неизвестности – призови, требуй. Да явлюсь перед тобой и не замедлю – время дорого…» Александр, получив это странное, полное намеков письмо, повелел вызвать Завалишина в столицу, но корабль с дерзким офицером на борту был уже у берегов Америки.
В Калифорнии, где на зиму встало судно экспедиции, Завалишин без промедления начал действовать. Пользуясь тем, что Испания уже не могла поддерживать свою бывшую колонию, а Мексика, новая хозяйка калифорнийских земель, и не собиралась этого делать, магистр еще не существовавшего Ордена решился на неслыханный шаг. В этой уникальной исторической ситуации он видел реальную возможность присоединить Калифорнию к России и сделать эти земли штаб-квартирой своего ордена. Казалось бы, безумная идея! Но родилась она не на пустом месте и не была плодом разыгравшейся фантазии молодого офицера. Ко времени, когда Лазареву пришло предписание отправить мичмана Завалишина в Петербург для встречи с императором, дон Деметрио, как называли его местные жители, успел заручиться поддержкой нескольких испанских монахов, членов Тайной Юнты (органа управления штатом), и склонил некоторых из них к вступлению в орден.
Долгое путешествие от Охотска до столицы России Завалишин проделал в новом для себя статусе великого магистра. «С самого вступления на землю русскую, – вспоминал он эту поездку, – я стал действовать как человек, истинно принадлежащий Ордену Восстановления Истины. Я говорил правду, обличал ложь и неправосудие».
В пути Завалишин напряженно работал, доводя до совершенства начатое предприятие: по собственным рисункам изготовил медный рыцарский шлем, разработал знаки и одежды Ордена, а приехав в Петербург, заказал короткий орденский меч.
Еще в Калифорнии он начал писать устав Ордена, «образовывая его по примеру Мальтийского». Под пером молодого магистра рождались пункты «Обязанностей членов Ордена»: «подавать помощь всякому притесненному, защищать всякого обиженного, покровительствовать бедным и сиротам», «говорить всегда правду, не лицемерить, не уклонятся ни перед кем», «быть примером чести и помогать друг другу во всяком случае». Тогда же окончательно сложились и требования к желающим вступить в Орден. Завалишину было важно, «чтобы жизнь новопринимаемого… подходила к правилам рыцарским», «чтобы в нем заметна была решительность и сила характера», «чтобы не был один из тех, кои холоднокровно смотрят на бедствия ближнего». Орден все более приобретал законченные черты – было с чем предстать перед государем.
Увы, с Александром он так и не встретился: помешало знаменитое наводнение 1824 года. Нева, вышедшая из берегов, преградила путь смелым мечтам юного рыцаря, но открыла перед ним совсем иные возможности.
Близкое знакомство с членами Северного тайного общества в корне изменило судьбу великого магистра. Не разделяя многих идей и особенно образа жизни будущих декабристов, он отдавал должное их бескорыстию: «Они жертвовали не только жизнью, которой рискуют иногда из-за пустяков, из тщеславия, не имея притом в виду ответственности в последствиях, но и состоянием, и положением в обществе, и тем, что, наверное, имели бы при том порядке вещей, который искали изменить вопреки выгоде». Тщетными оказались его попытки остановить заговорщиков, отговорить от политических амбиций, вернуть к нравственно-просветительским целям. Внутренне не соглашаясь с планами мятежников, он все же пошел с ними до конца. И хотя 14 декабря 1825 года Завалишин не был на Сенатской площади, двадцать лет каторги и последующее поселение в Чите стали платой за его бескомпромиссность.На этом можно было бы поставить точку в истории Ордена Восстановления. Итог, казалось бы, печальный: меньше двух лет существования, всего несколько человек последователей, трагический финал самого магистра… Но нет, не поворачивается язык назвать жизнь Завалишина трагедией, да и он сам таковой ее не считал. Напротив, был счастлив и тем возможностям, которые перед ним возникали. И оставался прежним: несговорчивым, острым, неудобным. Он продолжал отстаивать Правду и Истину всюду, где оказывался: в суде, в каземате Петровского завода, на вольном поселении в Чите. Нетерпимый к любым человеческим слабостям и недостаткам, самоуверенный, желчный, он так допек читинского генерал-губернатора своими замечаниями и претензиями, что в русской истории возник уникальный прецедент: Завалишин оказался дважды сосланным, во второй раз уже обратно – из Сибири в европейскую часть России!