Личные истины
Шрифт:
***
Мечты – признак непримененной творческой силы. Там, где начинается творчество, оканчиваются мечты. Мечтают всегда о том, чего нет, и о недоступном, и невозможном. Творец же имеет дело с еще не существующим, но уже возможным.
***
Поэзию создают вечное беспокойство, ощущение речи как немоты и неутоляемая жажда выразить себя; то же можно сказать о всех искусствах. Обычная речь для поэта хуже молчания – молчание бывает необыкновенно выразительным, – и из материала этой обычной речи он создает свою. Психологическая сторона поэзии такова, что неосознанные душевные стремления обретают силу, только когда для них находят верные слова.
***
Мудрость – своего рода признак упадка и усталости, если не личных, то эпохи, которой принадлежит личность. Время, которое достаточно молодо для того, чтобы увлечь в нем живущих, не располагает к поиску новых путей. Ницше требовал естественности, называл Сократа декадентом, но сам сознавал, что «естественный» человек не может быть мудрым. «Естественный» человек действует, не рассуждая; мудрость, с позволения сказать, не естественна… Источник мудрости – обширное знание как плод опыта целой эпохи; в том числе знание о тщете многих путей. Времена действия и «естественности» не подозревают о тщете своих путей и по-своему преуспевают на них; только время усталости размышляет…
***
Как правда, так и ложь для продолжения или прекращения своего существования должны быть высказаны. Молчаливый лжец – гораздо большая бессмыслица, чем молчаливый пророк (употребляя слово пророк в значении слуга истины); ложь особенно нуждается в словах; истина может молчать… В определенном смысле, правдивость или ложность высказывания связаны с тем, долгое ли молчание ему предшествовало. Тот, кто испытывал себя молчанием, едва ли выйдет на люди, чтобы преподнести им выношенную в одиночестве ложь. В этом предложении все слова противоречат друг другу: ложь не вынашивается; ложь не терпит одиночества; лжецы не молчат. Вот почему свобода слова на 9/10 свобода лгать…
***
Всё делается для кого-то, кроме того, что делается «для себя». Для себя человек ест, и пьет, и ищет удовольствий, но творчество и жизнь вообще, в ее высшем смысле, как наложение своего врожденного внутреннего склада на вещи, дела и суждения, – всегда для кого-то. Так и эта книга – дар неизвестному.
***
Сжечь свою рукопись – способ самоубийства, доступный только писателю. Между его личностью и произведением есть теснейшая связь, может быть и более тесная, чем между родителем и ребенком. Сжигая рукопись, он сжигает лучшее в себе, а оставшемуся не стоит и существовать.
***
Юности свойственно убеждение в том, что Бог не обманывает; юноша верит в судьбу, как в любовь. Это считается признаком легкомыслия… Но та же убежденность в зрелом муже – признак мудрости. (Я говорю: муже, потому что женщины редко верят в Бога, чаще они только знают о вере в Него мужчин.) – Можно кстати заметить, что судьба есть не у каждого. Если люди, которые живут вне судьбы, как народы, которые живут вне истории. Там же, где судьба присутствует, всегда трудно решить, благословение она или проклятие.
***
Чему нужно учить ребенка? Быть свободным; не подчиняться; любить; не лгать. Впрочем, любовь исключает ложь; где одна, там нет другой. Быть свободным тяжко, и свобода жестока, но только в той же мере, в какой жесток несвободный человек, следующий за большинством. Чтобы избавить человека от собственной жестокости, его следует сделать свободным, т. е., кроме прочего, дать ему испытать жестокость
***
Счастье – в непрерывности или хотя бы длительности ощущений; иными словами, там, где не ощущается времени (время может быть определено как то, что заставляет вещи кончаться). Счастливый уже находится там, где «времени больше не будет». Именно здесь противоположность счастья и удовольствия: удовольствие всегда во времени и конечно; оно, собственно, познаётся в мгновение своего конца; для счастья времени нет, оно неуловимо, у него нет высшего подъема и ясного начала. Вот я счастлив, а вот уже нет.
***
Наибольшее удовольствие доставляет не до конца утоленное желание, когда внутри удовлетворения еще живет жажда; такое желание, которое еще может длиться. Удовлетворенное желание находится целиком в прошлом.
***
Жажда любви совсем не то, что желание удовольствия. Жажда любви сугубо лична; это личная тоска по гармонии и общению с другой личностью; желание удовольствия совершенно безлично и представляет собой в сущности волю рода к продолжению, но никак не волю личности (воля личности вкладывается только в разврат; и тот скорее проявление отсутствия или недостатка воли). Две совершенно разные вещи называются любовью, и вся судьба человека зависит от понимания любви, которое он изберет.
***
Жестокость как желание наносить душевные раны является не только противоположностью, но и дополнением любви. Мы бываем жестоки именно к тем, кого любим. Чужая обида доставляет радость, потому что свидетельствует о тесной душевной связи и значении обидчика для обиженного… Обижающий самоутверждается, видя свою ценность для того, кого он обидел (никто не обижается на посторонних и чужих).
***
У толпы обычно есть общая ненависть, но редко бывает общая любовь. Можно сказать, что толпа – сообщество, сплоченное общей ненавистью (или страхом, что то же). Общество любящих одно и то же перестает быть толпой. Любовь лична по своей природе.
***
Личностью можно назвать ту часть человека, которая не поддается запугиванию со стороны большинства. Там, где запугивание происходит успешно, нет смысла говорить о личности. Личность оттачивается в приятии и неприятии, то есть, говоря языком чувств, в любви и ненависти, во всякой борьбе. «Романтизм», в самом широком смысле, с его признанием ценности борьбы и тревог, весьма способствует личному развитию.
***
Нет ничего хуже чувств поколения, которое знает, что ему не за что погибнуть, и, следовательно, придется погибнуть ни за что. Жизнь тяжела в отсутствие ценностей, ради которых ее стоило бы отдать. Причина в том, что жизнь – не самодостаточная ценность; всё, что придает ей цену, находится вне ее. Всякие ценности «потусторонни» по отношению к жизни, или, иначе говоря, жизнь имеет ценности, но ценностью не является.
***
В повседневном понимании, взрослый есть отчаявшийся ребенок. Его отчаяние поощряется как признак «зрелости», его надеждам дается почетное название «детских мечтаний»… Но настоящая зрелость не в том, чтобы потерять душевные движения, присущие детству, а в том, чтобы развить их.
***
Юность – если не добродетель, то достоинство, но она часто бывает обезображена ранней нравственной порчей. Особенность душевной жизни подростка в неспособности противостоять обаянию слова «все», или, во всяком случае, в борьбе с этим обаянием. Заповедью подростка должно быть: «не последуй за большинством».