Личные истины
Шрифт:
***
Несправедливость критики есть мера достоинств критикуемого, во всяком случае в области мысли и в искусстве, когда речь идет о чем-то действительно новом. Новое и не может быть оценено, потому что всякая оценка делается на весах вчерашних ценностей. Критика есть суждение на основе вчерашних знаний. Новое не имеет себе готовой мерки и потому осуждается современностью.
***
Насмешки над трудно отделимой от страха привязанностью собаки неосновательны. Мы нередко любим то, чего боимся. И любовь к Богу и страх Божий связаны. Способность испытывать страх, как ни странно, говорит о некотором благородстве, тогда как бесстрашие – о низости
***
Только в чистой радости или глубокой тоске нет места для печали. Печаль не обязательна для душевной жизни, но говорит об определенном внутреннем равновесии. Беспечальный либо детски счастлив, либо глубоко, глубоко внутренне несчастен. Беспечальность современного мира вызывает тревогу.
***
Угашение душевной жизни с ее достижениями и борьбой – единственный путь к всеобщему счастью. Быть человеком вообще тяжело. Не случайно проповедь всеобщего довольства совпадает обычно с проповедью животной природы человека. Одушевленное существо бывает счастливо только тогда, когда забывает о своей душе. Самозабвение дается многими способами, единственно достойный из которых творчество. Но тут-то и вопрос: для проповедников довольства нет достоинства, потому что – для них – нет души, Бога, а следовательно и достоинства, и стыда. Душа, Бог, стыд и достоинство теснейшим образом связаны.
***
Доброта – качество не того, кто ищет пострадать, а того, кто, пережив страдание, не ожесточился. Добровольные мученики скорее горды, чем добры. Все настоящие подвиги совершаются нечаянно и против желания самих героев. Не следует думать, будто Христос мечтал о гибели на кресте.
***
Чувство действительности, описанное Мандельштамом в словах: «неужели я настоящий, и действительно смерть придет?», – очень редкое чувство, даже в жизни поэта, но только оно делает возможным творчество и всё, выходящее за пределы жизни. В такие минуты мир перестает казаться «естественным» и снова вызывает удивление. Однако никто, даже и самый гений, не выдерживает постоянной ясности, постоянного сознания; все ищут забытья и находят его. Жизнь не в последнюю очередь состоит в бегстве от ясности сознания, даже у людей творчества.
***
Чтобы жить, нужно перешагнуть через «здравый смысл» и идти дальше. На началах здравого смысла, по замечанию Достоевского, человечество никогда еще не устраивалось, «разве только по глупости». Рационализм не освобождает. Как это ни странно, наибольшей свободой человек пользуется, когда живет и действует, стыдясь и любя, т. е. с Богом в сердце. Как и все нравственные истины, эта истина ретроградна и нерациональна…
***
Большинство людей не прикладывает усилий для исполнения своих надежд и достижения целей, и потом испытывает на них обиду, как будто те в чем-то виноваты. Охлажденные циники не просто презирают мечты, но обижены на свои мечты, это личная обида, и только потому они так презрительно отзываются о мечтах, надеждах и идеалах. Циник вообще презирает людей в меру потерянного самоуважения.
***
Самое трудное не в том, чтобы простить Богу рождение и смерть легионов существ; вопрос в том, как простить Богу собственную смерть. Это может показаться бессердечным, но собственная смерть важнее для личности, чем гибель Вселенной. Герой «Записок из подполья», восклицавший: «Свету ли провалиться, или мне чай пить?», имел в виду именно это. При определенной грубости чувства одинаково легко быть верующим или атеистом, но глубина ощущений делает невозможным атеизм и мучительной веру: именно потому, что верующий прежде всего прощает Богу свою собственную смерть. Вот вся теодицея. Вот выкуп за свою душу.
***
В сознании своей исключительности
***
Когда говорят о «вечных истинах», ошибаются: вечна только Истина, истины привременны. Частные истины, по выражению Ницше, суть «неопровержимые заблуждения». Истина, которой обладают, есть заблуждение; потому что истиной нельзя обладать: можно только верить в ее существование. Ближе всего к истине тот, кто горячо верит в то, что она есть, и остро сомневается в том, что ей обладает. Истина ближе всего к тому, кто чувствует, что она от него ускользает.
***
Задача всякой пищеварительной философии в том, чтобы научить людей жить без мужества, т. е. без ужаса, потому что мужество в конечном счете есть обращенный ужас. Поскольку мир, как он есть, не может не вызывать ужаса, он непрестанно взывает к мужеству живущих. Так вот, именно этот зов и пытается заглушить пищеварительная философия, занимая человека маленькими победами, ничтожными целями и ненужными страхами.
***
Вдохновение неожиданно; оно не знает собственного содержания до тех пор, пока не найдет исхода. Именно это отличает вдохновение от труда, всегда знающего свои цели заранее; что и позволило Ницше заметить, что «гений не трудится; труд – только то, что приводит к минутам вдохновения».
***
Циник не трудится; трудящийся не циничен. Труд опровергает цинизм по своей природе, так как всегда направлен к некоторым целям, а циник как раз не верит в существование достойных достижения целей. Однако в основе цинизма почти всегда недостигший своей цели порыв.
***
Состояние влюбленности во Вселенную, или, вернее, любовь (не как склонность, но как напряженное и направленное чувство) к миру – условие настоящего творчества и настоящей веры. Вера ведь не без благодарности, я об этом уже говорил: неблагодарный не верит и тем более не любит. Всякое познание и вся вера выходят из направленной любви; циник мертв не для любви только, но и для мудрости; мудрость, потому же, эротична, как бы ни было трудно это вместить веку, воспитанному на представлении о любви как о поиске удовольствия. Творчество от рождения человечества и до конца его будет итогом любви.
***
Нельзя быть праведным и гордым в одно и то же время. Праведность предполагает смирение. Праведник, и всякий вообще человек, обладающий развитой нравственной жизнью, всегда взвешивает себя на весах совести; у него просто нет времени и повода гордиться.
***
Злорадство – чувство недостигшего. Необходимое условие цинизма – бывшая некогда, но потерянная чистота души. Только чистые и верящие и надеющиеся души становятся расслабленными или яростными отрицателями. Ненависть чаще всего обращается именно на предмет любви или стремления; во всяком случае, всегда на предмет хорошо знакомый. Циник ненавидит чистоту души за то, что не сумел ее сохранить; так же атеист ненавидит Бога. Можно даже сказать, что ненависть есть чувство расстающегося с предметом своей любви.
***
Настоящая вера не только не основывается ни на каких «истинных свидетельствах» или разумных доводах или красноречивых проповедях, но всегда сторонится их, считая ломанием, обманом или бесстыдством. В этом глубоко верующий сходится с яростным атеистом.
***
Любовь и творчество делают существование не напрасным и не случайным. Любящий взаимно – нужен предмету своей любви, а значит, жизнь его оправданна. Смысл творчества и религии, как высших проявлений любви, именно в том, что они делают осмысленным существование человека.