Личный демон. Книга 2
Шрифт:
Граф Солсбери сглатывает и отводит глаза. Щеки его заливает румянец, нежный, девичий, нелепый.
— Так надо, Кэти, — бормочет он едва слышно. — Ты мне не поверишь, но клянусь, так надо.
— Что надо? — мягко и безжалостно вопрошает Кэт. — Насиловать меня еженощно надо? Держать прикованной к кровати надо? — И она небрежно дергает ногой. От кандального браслета на лодыжке идет длинная цепь к кольцу на стене. Цепь замкнута висячим замком, ключ у Сесила. Нет, не на шее — если бы! Кто знает, куда его спрятал хитрый юнга. Может, за борт выкинул. Вот надоест ему забавляться с Пута дель Дьябло, которая отныне просто пута, и он перерубит абордажным топором тонкую
Саграду передергивает от воображаемых картин. Не стоит доводить себя до истерики, а тем паче злить того, кто держит в своих руках жизнь твою и смерть. Даже если жизнь не мила, незачем нарываться на мучительную кончину. Будь вежлив с палачом и уйдешь легко — первое правило смертника. Но богатый пиратский опыт не помогает справиться с ситуацией. Или хоть как-то объяснить, что, черт возьми, происходит. Зачем держать вечно пьяную шлюху на цепи, таскать ей еду в каюту, выносить ночной горшок, прислуживать, словно настоящей леди, ограждать от визитов капитана, который наверняка не прочь попользоваться еще довольно свежей задницей Кэт? Все это какой-то бред.
— Я расскажу тебе все. Когда-нибудь… когда-нибудь, — бурчит Сесил, уткнувшись лицом во всклокоченную, мокрую от пота шевелюру любовницы. — Может, хочешь чего? Скажи, я принесу.
— Апельсинов и пирожных, — сучится Кэт. — Есть тут апельсины и пирожные, на твоей калоше?
Граф Солсбери неожиданно вздрагивает, да так, что кровать сотрясается. Его глаза… Белок точно затапливает кровью, алые тени пляшут и дрожат в зрачке, словно отблески огня на стенках камина:
— Тебе львица Аккада сказала?
— Кто? — недоуменно морщится Кэт. И тут же понимает: львица. Ее Китти. Эта тупая, слюнявая, вечно голодная демоница знает какую-то тайну безумного Сесила — и молчит! — Нет, не говорила. Но теперь скажет. Потому что я спрошу. — Кэт демонстрирует графу Солсбери самый угрожающий из своих угрожающих прищуров.
— Да зачем же кошечку мучить? — нехорошо ухмыляется Сесил. — Спроси сразу меня. Если знаешь, о чем.
О шлюпе! — оскорбленно рычит Китти. Спроси, как скоро он возьмет власть на этой развалюхе! И куда на ней отправится. Не в Англию же свою разлюбезную, в самом-то деле!
— Ты собираешься поднять бунт? — онемевшими, чужими губами произносит Кэт.
— Нет, — хмуро роняет вчерашний юнга. — Я собираюсь взять судно вместе с командой. Несколько питомцев Мурмур оседлают капитана, штурмана и офицеров — и шлюп отправится куда мне надо.
— А куда тебе надо? — не отстает Саграда. — Остров какой присмотрел? Или клад прикопать решил?
— На Тортугу, подальше от пиратов, [56] — откровенничает Сесил.
56
Пиратские базы на Тортуге были уничтожены в 1713 году, когда Франция официально объявила пиратство вне закона — прим. авт.
— Что так? Надоела пиратская вольница? — ехидничает Кэт. — Раньше вроде не жаловался.
— Я бы еще пошалил. Да рискованно очень, — будто бы не ей, а самому себе отвечает Билли. — Ты ведь не успокоишься, на абордаж со всеми полезешь. А ну как ранят тебя в стычке? И скинешь.
— Кого… скину? — замирает Саграда.
— Нашу дочь. — Голос Сесила меняется. Собственно, это не юнги голос, а тот, хриплый, слышанный Пута дель Дьябло то ли наяву, то ли в видении каком. Будто тихое шипение огромной змеи. Змия. В саду эдемском.
— Дочь? — слабо переспрашивает Кэт. — Откуда у нас с тобой… дочь?
И юный граф Солсбери смотрит на многоопытную портовую шлюху с непередаваемой иронией: тебе объяснить, откуда дети берутся? Объяснить?
Вот, значит, Велиар, где и как ты забрал себе прошлую меня, понимает Катя. Вот когда ты начал полировать зеркала наших судеб: смятая, перекрученная роковыми случайностями жизнь, череда таких простых и предсказуемых утрат, кромешная ложь вместо искренних сердечных порывов — и всё, женщина, ты готова к тому, к чему предназначена: дьявола тебе в мужья, получеловека-полудемона в утробу, силу антихриста и везение его же. Что ж, как в пословице говорится, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Не переспорить демону глаза Питао-Шоо, блияаль, не по зубам тебе волшба трех древних сапотекских богов. Разрушил Камень твои планы, оставив единственный путь: войти в плоть и кровь Кэт обычным, человеческим, мужским путем, через семя и дитя. Твое дитя, Агриэль.
— Как ее звали, Велиар? — спрашивает Катерина, садясь на кровать рядом со вторым князем ада. Садится и не чувствует ни смущения, ни боязни, что так их и застанут — рядом, на роскошном ложе для сатанинских оргий: ее в двухцветном средневековом блио, наверняка иллюзорном, несуществующем на истинном плане реальности, и Белиала в ветхой простыне, небрежно наброшенной на чресла. Не самая невинная позиция для бывших… любовников? Или супругов? Кем они доводятся друг другу — там, в глубине времен? Кем угодно, но никак не друзьями. Пока Катя может с уверенностью сказать про Велиара: он ее бывший палач, насильник и внутренний голос, что в сущности, не что иное как список главных обязанностей личного демона.
Значит, ты целую вечность пытался ужиться во мне с Наамой, с глазом бога-ягуара, со всем моим внутренним зоопарком и садом камней? Ладно, я побуду Скарлетт сегодня: подумаю об этом завтра, решает Катя. Так как звали нашу дочурку, дорогой мой мучитель?
— Абигаэль. — Синие глаза аколита Люцифера сейчас цвета сланца или грозового неба.
— Папочкина радость? Ведь это значит «радость отца», да? — Катерина не может сдержать улыбки. Дьяволы бывают сентиментальны.
— А имя «Кэти» значит «целомудренная», — язвит в отместку попавшийся Велиар. — И тоже не соответствует действительности.
Тоже? Выходит, немного радости принесла тебе малышка Эби. Абигаэль. Имя, похожее на имя ангела. Или демона.
Если матери их — зеркала и половинки целого, то кем друг другу приходятся дочери? Неужто судьба Абигаэль отразится в жизни моего нерожденного ребенка? — остро кольнуло под ложечкой. И опять во рту вкус морской воды, едкий, не проходящий ни с годами, ни с веками, словно Кэт отравилась ею, да на все будущие жизни сразу. Катерина невольно хватается за горло. И почему при любых потрясениях страдает ее бедная глотка? Путешествующая внутрь-наружу Наама, поцелуй Денницы, борьба Кэт с ревнивым морем Кариб — все они безошибочно находят катино больное место, и так с детства мучимое ангинами и ларингитами. А почему? Потому что ты висельница, Катерина-Кэт. Ты умерла отнюдь не благородно: веревка переломила твою тонкую шею, скользкую от пота и казенного мыла. Твое тело еще помнит, как его скрутила мгновенная судорога, длившаяся, если верить ощущениям, долго-долго, хотя к пиратам были милосердны, повесили на длинной веревке, чтоб казнимые не мучились. И тело-то уже другое, а вот поди ж ты. Помнит.