Лицо бездны
Шрифт:
– Боцман, пусть принесут еще скобу для верности, - попросил стармех.
– Некогда, некогда, Вячеслав Николаевич!
– крикнул со спасателя капитан, узнав о предложении стармеха.
– Глядите, темно и шторм идет!
– Ладно, тогда я сейчас с тобой пристроюсь, Геннадий Викторович, - сказал стармех, показав ему ацетиленовый резак.
– Ребята, пододвиньте ближе баллон, приказал он мотористам.
– Ну, с богом, начинаем!
– электросварщик выжег искру, протянул раскаленный электрод стармеху, - прикуривай!
– Щелкнуло пламя горелки, стармех подкрутил винт, регулируя остроту, и вонзился огнем в ближнюю к себе канавку прорези. Металл побелел, потек - открылась черная дырка, в которую засвистела струя воздуха, тотчас загасившая пламя.
– Зажигай дед, снова, не останавливай!
– крикнул сварщик, прорезавший противоположную сторону листа. Гусев снова зажег газ о его электрод, повел по плавящему металлу наискосок - в удлиняющуюся щель била воздушная струя, горелка погасла. Тут только до него дошла рабочая мудрость мастера, сразу предупредившего о способе резки.
– Погружаемся, режь, дед!
– закричал Геннадий Викторович. Словно услышав призыв, шлюпка сорвалась с удерживаемого спасателями конца, подпрыгнула и ударила его по ногам, волна плеснула по борту, окатив сверху, сбила шапку вместе с маской. По-обезьяньи вскарабкавшись на днище, сварщик разразился стоэтажным комплиментом в адрес моря, пароходов, двенадцати апостолов и Нептуна. Воздух, свистя, уходил из щелей, буксир на глазах погружался в море.
– Боцман, набрасывай гашу, дернем!
– крикнул со спасателя капитан.
– Всем отойти от конца!
Толстый стальной трос накинули гашей - петлей на приваренную к листу скобу, намотали другой конец на барабан брашпиля.
– Вира!
Пошел, расправился, натянулся, загудел трос. Словно пушка выстрелила из чрева буксира - надрезанный лист приоткрылся, как книга, и тут дзинькнул трос, сорвавшись со скобы, блестящими петлями просвистел в тумане, ударился о стальной борт спасателя и рухнул, распрямляя кольца, в ледяную воду. Пушечный хлопок произвел столб воздуха, вырвавшийся под давлением из машинного отделения. И теперь, когда воздух уже не сдерживал воду, она с рычанием заполняла оставшуюся пустоту. Судно стремительно погружалось.
– Стой! Стой!
– закричал Гусев, бросаясь к раскрытому листу, словно мог остановить погружение. Мгновение назад, услышав воздушный выстрел, он облегченно подумал: "Получилось". И вот то, ради чего они все тут собрались, заканчивалось полным провалом. Еще не измеряя отверстия, он понял, что парень не сможет выбраться, если ему не помочь сие мгновение.
– Кувалду!
– Наорал стармех. Кто-то кинул с борта спасателя кувалду, кто-то, ловко перехватил ее на лету, сунул стармеху - он размахнулся, ударил что есть силы по краю листа но сталь не подалась. И тут Гусев увидел Максима. Парень молча лез в щель. Чудовищная струя метала его из стороны в сторону, била головой о железо. С окровавленным, разбитым лицом, оскалив в усилии белые зубы, выбирался к жизни его молодой друг, ставший в эту секунду самым дорогим существом на свете. Если бы Гусеву сказали - прыгай в воду - и парень спасется - он прыгнул бы, не дослушав. Но что же, что сделать! Что? Еще минуту назад он мог настоять, чтобы приварили вторую, страховочную скобу - всего лишь настоять! Заорать на всех, на капитана: варите! Господи, почему же я не настоял! Или ввернуть штырь скоба не сорвалась бы и штырь удержал конец. Почему я не додумал, почему?
– Макс, руку!
– крикнул стармех, протягивая ладонь, отбрасываемую воздушной струей. Макс, не реагируя рвался наверх, но что-то держало его там, внизу. Стармех снова занес кувалду, ударил - струя воздуха вырвала инструмент. Звякнул металл, кувалда булькнула в волны.
Когда рвануло вверху - луч прожектора ворвался в машинное отделение, вырвав из мрака мохнатые сталактиты стоек и труб, высветив ухмыляющуюся пасть Бездны. Гудящим столбом воздуха Максима швырнуло к отверстию, ударило головой и лицом о зазубрины раз и еще раз. Хватаясь за распаленные края щели он попытался протиснуться наружу, воздух подталкивал сзади - сунул голову, она прошла, а дальше не пускала сбитая к плечам ветошь. Он отпрянул назад, уступив путь воздуху, попытался сорвать с себя мокрые тряпки, но тщетно - узлы затянулись и слиплись. Попытался разорвать - но вода уже залила плечи, и он снова бросился к отверстию, охватив плавающий возле лица машинный журнал. И вдруг понял, что рассчитал все возможные варианты спасения, кроме одного. Оказалось, что ветошь спасла его от холода лишь затем, чтобы погубить навеки. Да не ветошь, он сам, сам! Он бился в струе воздуха, протянув вверх руку с журналом, полузакрыв глаза, залитые кровью. Вдруг различил в кровавом тумане знакомое лицо, ему тянули руку. Квазимодо! Дед, зачем ты не сказал тогда, что проклятое "оказалось" засело и внутри нас, мы не научены жить и умирать без него!
Гудящим потоком воздуха вырвало из руки журнал. Встрепенувшись, как подбитая влет чайка, он упал на воду, вяло покрутился в неглубокой воронке, образовавшейся на месте погрузившегося в воду буксира. Выплеснулся с водой и закачался, распластанный, на поверхности.
Стармех Гусев, зачерпнув сапогами ледяной воды, последним из бывших на днище моряков запрыгнул на бот, упал на банку рядом с боцманом. Глаза их на мгновение встретились. Гусев скрежетнул зубами. Перегнувшись через борт, боцман выхватил разбухший от воды и уже готовый затонуть машинный журнал, положил его на колени Гусеву.
– Принимай, дед, твое хозяйство.
Бездна приняла Максима в холод и спокойствие с равнодушием Вечности, не знающей пределов во времени и пространстве. Уже вдохнув полной грудью воды, он понял, что сказал бы людям, там, наверху. Он знал, что умирает, и удивился и даже чуть порадовался, если можно сказать о радости в смерти, что ему совсем не больно дышать водой. Повернул голову - из темноты к нему шел дедушка Пятрок, за ним - мама и Виктория. Все трое корчились от невыносимой боли, протягивая к нему любящие руки. Ну, вот и пришли, сказал он им. Значит, я умираю. Мама, я знаю, как вам больно, простите меня. Прости и ты, Вика. Но знай, теперь мне совсем не страшно. Я все понял. Система мертва и погубила меня, как погубит все, к чему она прикоснется. Дедуля, я сделал все, что мог, но они не спасли меня, видишь? Хотя и сейчас еще могли бы. Но что-то там не учли: Что-то оказалось... Не так... Вот в чем моя и наша беда. А мы так верили...
О спасательных работах и гибели третьего механика рассказал вскоре корреспондент столичной газеты, срочно прилетевший ради этого случая в Приморск. Из газетных строк читающая публика узнала об исключительно самоотверженной работе спасателей, действовавших в условиях шторма и обледенения. Особенно подчеркнул, журналист героическое поведение погибшего механика буксира. Несмотря на безвыходную ситуацию, молодой моряк (кстати, комсорг экипажа) держался героически, вел записи в журнале и в последний момент сумел передать его спасателям. Погибнув сам, он сделал все, чтобы моряки учли все недостатки в дальнейшей эксплуатации подобных баржебуксирных сцепак. Вот такие трудятся у нас герои, молодые моряки пароходства, которое не случайно завоевало первое место во Всесоюзном социалистическом соревновании...
Потрескивая голубым дымом, спасательный бот развернулся перед "Соленой" и приткнулся к борту спасателя. Стармех первым выбрался на палубу по штормтрапу. Капитан Серегин встретил его на мостике.
– Что будем радировать в штаб?
– Я не знаю, - сказал стармех.
– Не могу представить, какими словами сообщают об убийстве.
– Он скрипнул зубами.
– Напишите, что общими усилиями убили парня, вот и все...
– махнув рукой, он прошел мимо капитана, направляясь в каюту. Теперь он знал, что сколько бы времени ни прошло, до самой смерти не забудет он окровавленное лицо, безумные глаза парня в разрезе днища.
– Ну, что там у тебя с бэбээсом?
– строго спросил министр, разговаривая по прямому проводу с начальником пароходства.
– Спасательные работы, несмотря на жестокий шторм, продолжаются, - бодро докладывал Юрьев.
– Сделаем вое возможное, чтобы спасти баржу.
– А буксир, что с буксиром?
– Я радировал. К сожалению, артикаплы не удержали, а понтоны не успели подвезти из Приморска.
– Там был еще кто-то...
– неуверенно спросил министр.
– Кажется, парень.