Лицо в темноте
Шрифт:
—Да, не выжила, — обернулась к ней Эмма. В глазах сверкали слезы ярости. — Мне приходится бороться с этим каждый день. Вы полагаете, будет легче, если я стану говорить об этом, искать оправдания, находить причины? Какая разница, почему это случилось?! Я иду гулять.
Сбежав по ступеням, Эмма направилась к берегу.
Кэтрин была терпеливой женщиной. Два дня она молчала, не напоминая об их разговоре.
Поскольку она впервые приехала в Штаты, Стиви хотел показать ей все. Днем они осматривали достопримечательности, по вечерам ходили в клубы. Иногда вдвоем, иногда вместе с остальными.
Она постоянно думала об Эмме и решила воспользоваться случаем, когда та однажды до рассвета спустилась вниз. Последовав за ней, Кэтрин увидела, что все лампочки зажжены, а Эмма сидит на кухне, глядя на темное окно.
— Мне захотелось чаю. Я тоже люблю рано вставать, — небрежно сказала Кэтрин, словно не замечая ее слез. — Восхищаюсь вашей матерью, несколькими штрихами она делает кухню самым уютным местом в доме. На своей кухне я чувствую себя как в чужом чулане. — Она насыпала заварку в чайник-корову. — Вчера Стиви водил меня на студию «Юниверсал». Посмотрев вблизи на «Челюсти», я была в недоумении, почему фильм наводил на меня такой ужас. Это лишь иллюзии, эффекты. — Кэтрин залила чайник кипятком. — И трамвайчик, который въехал в дом Нормана Бейтса — помните, из «Психа»? — выглядит абсолютно таким же, но лишенным ужаса. Видимо, если что-то жуткое выдергивается из окружения, оно теряет свою силу. Остается только забавный домик или механическая рыбина.
— Жизнь — не кино.
— Да, но я всегда считала, что есть любопытные параллели. Не хотите сливок?
— Нет, благодарю.
Эмма молчала, пока Кэтрин разливала чай, а потом слова вдруг хлынули из нее, и она не смогла остановить их поток.
— Иногда время, прожитое с Дрю, кажется мне фильмом, и я смотрю его как посторонний зритель. А иногда я как будто просыпаюсь в своей нью-йоркской квартире, Дрю спит рядом. Я буквально слышу в темноте его дыхание. Тогда фильмом становится все остальное. Наверное, я сумасшедшая?
— Нет, вы женщина, прошедшая через жуткое испытание.
— Но ведь Дрю умер, я знаю это. Почему я должна бояться?
— А вы боитесь?
Руки Эммы все время двигались, переставляли с места на место не убранный с вечера стакан, вазу с фруктами, сахарницу.
— После того как я рассказала ему о Даррене, обо всем, что помню и чувствую, он стал издеваться надо мной. Когда я засыпала, он вставал с кровати, включал песню, которая звучала в ночь убийства, потом шептал мое имя, пока я не просыпалась среди темноты при звуках этой песни. Я всегда пыталась зажечь свет, но он выдергивал вилку из розетки, и я просто сидела на кровати, молясь, чтобы все прекратилось. Как только я начинала кричать, Дрю возвращался, говорил мне, что это был сон. Теперь, когда мне снятся кошмары, я с ужасом жду: вот снова откроется дверь и он скажет, что это сон.
— Сегодня вам снился кошмар?
— Да.
— Можете его пересказать?
— В общем, сюжет один и тот же. Ночь, когда убили Даррена. Я просыпаюсь, в коридоре темно, звучит музыка, мне страшно. Я слышу плач Даррена. Иногда подхожу к двери, а за ней стоит Дрю. Иногда кто-то другой, но кто, я
— Вы хотите узнать?
— Сейчас да. Я уже проснулась и чувствую себя в безопасности. Но во сне не хочу. Мне кажется, я умру, если узнаю, если он дотронется до меня.
— Вы чувствуете исходящую от этого человека угрозу?
— Да.
— Откуда вам известно, что это мужчина?
— Я…
Эмма запнулась. Темнота за окном посерела, с берега доносились крики первых чаек, похожие на детский плач.
— Не знаю, но я уверена в этом.
— Эмма, после пережитого вы не боитесь мужчин?
— Я не боюсь папу и Стиви. Никогда не боялась Джонно или Пи Эм. Это просто невозможно.
— А Майкл?
Эмма взяла свою чашку и выпила уже остывший чай.
— Я знаю, он не причинит мне боли.
— Но все-таки боитесь?
— Того, что я не смогу… — Она покачала головой. — Это не имеет отношения к Майклу. Дело во мне.
— Беспокойство по поводу физической близости вполне естественно, тем более если предыдущий опыт принес только унижение и боль. Умом вы понимаете, что цели и результаты интимной близости совсем иные, но рассудок и чувства идут разными путями.
Эмма почти улыбнулась:
— То есть кошмары являются следствием подавленной сексуальности?
— Уверена, Фрейд сказал бы именно так, — мягко заметила Кэтрин. — Впрочем, по-моему, он был сумасшедшим. Я просто рассматриваю разные варианты.
— Полагаю, Майкла следует исключить. Он никогда не предлагал мне заняться сексом.
«Не любовью, — отметила Кэтрин, — а сексом».
— А вы этого хотите?
Рассвело, и вместе с утром пришло ощущение безопасности. Эмма наконец улыбнулась:
— Я часто задумываюсь, может, психиатры — это просто сплетники?
— Ладно, оставим это. Хотите совет? Возьмите камеру, прогуляйтесь по окрестностям, поснимайте. Дрю многое отнял у вас. Почему бы не доказать себе, что ему не удалось отобрать все?
Эмма не знала, почему воспользовалась советом Кэтрин. Ее излюбленными объектами всегда были люди, но долгое время она избегала их. И все же Эмма испытывала приятное ощущение, держа камеру в руке, устанавливая объектив, выбирая план для снимка.
Целое утро она фотографировала пальмы и здания. Она понимала, что эти работы не завоюют наград, однако сам процесс действовал на нее успокаивающе. К полудню Эмма отсняла две пленки и удивилась, почему ждала так долго, чтобы насладиться любимым делом.
Удивилась она и тому, что вдруг поехала к дому Майкла. Был чудесный воскресный день, слишком прекрасный, чтобы проводить его в одиночестве. К тому же у нее есть весьма интересный объект для съемки.
Ухватившись за столь удобные оправдания, Эмма подъехала к дому.
Хотя автомобиль был на месте, на ее стук долго никто не отвечал, поэтому она решила, что Майкла нет дома. Только пес сначала залаял, а теперь скулил и царапался в дверь. Наконец она услышала ругань Майкла и улыбнулась.
Когда он распахнул дверь, Эмма сразу поняла, что разбудила его: припухшие, ничего не видящие глаза, натянутые второпях и не до конца застегнутые джинсы. Майкл провел рукой по лицу и волосам.