Лицо в зеркале
Шрифт:
Идея изображать индейца в бильярдной была, само собой, на редкость глупой. Но большинство взрослых не сомневалось в том, что десятилетние дети, растущие без родительской опеки, глупы и, конечно же, творят всякие глупости, так что ему наверняка бы поверили, более того, еще бы и пожалели.
Лучше, чтобы люди тебя жалели, чем думали, что ты такой же безумец, как двухголовый кот Барбары Стрейзанд [67] .
Это выражение он почерпнул из лексикона Призрачного отца. Когда тот думал, что человек не в своем уме, то говорил: «Он такой же безумец, как двухголовый кот Барбары Стрейзанд».
67. Стрейзанд, Барбара (р. 1942) — известная певица, актриса театра и кино, продюсер
Многие годы тому назад Призрачный отец подписал контракт на съемку в фильме, который ставила Барбара Стрейзанд. Но что-то пошло не так, и в результате он отказался от участия в проекте.
Никто и никогда не слышал от него плохого слова в адрес Барбары. Но сие не означало, что они дружили и стремились к приключениям в компании друг друга, как маленькие животные в сказке «Ветер в ивах».
В индустрии развлечений все притворялись друзьями всех, даже если и ненавидели кого-то черной ненавистью. Они улыбались, целовались, обнимались, похлопывали друг друга по спине, так убедительно хвалили коллег, что и сам Шерлок Холмс не догадался бы, кто и кого хотел убить.
Согласно Призрачному отцу, никто в индустрии развлечений не решался сказать правду о ком-либо, потому что все знали: каждый готов на такую кровавую вендетту, какая и не снилась самому отъявленному мафиози.
У Барбары Стрейзанд не было двухголового кота. Речь шла, по словам Призрачного отца, всего лишь о метафоре, касающейся какого-то персонажа или эпизода сценария, который она захотела добавить в свой фильм после того, как Призрачный отец согласился играть в фильме. То есть в сценарии, на котором стояла его подпись, никакого двухголового кота не было.
В то утро, в коридоре у кухни, когда Фрик едва не рассказал мистеру Трумэну о мужчине в зеркале, Молохе и всем остальном, он чуть не переступил черту, за которой его воспринимали бы не иначе, как двухголовым котом Барбары Стрейзанд.
Его мать однажды сидела в психушке.
Они подумают: «Какая мать, такой и сын».
Его мать выпустили через десять дней.
Если бы Фрик начал говорить о мужчине в зеркале, его бы вообще оттуда не выпустили. Ни через десять дней, ни через десять лет.
Более того, окажись он в психушке, Молох бы точно знал, где его найти.
Вот он и тащил корзинку для пикника, собирая фонарики на лестнице черного хода, в дальних концах коридоров, в чайной комнате, в комнате медитации, твердя про себя: «Сандвичи, сандвичи». Боялся, что в конце концов, столкнувшись с кем-нибудь из горничных или слуг, впадет в ступор и забудет, какую собирался сказать ложь.
По натуре он не был хорошим лгуном. Обычно ему не приходилось лгать, чтобы сойти за нормального. Но вот настал день, когда ложь требовалась ему, чтобы выжить, и неумение лгать могло обернуться смертью.
— Сандвичи, сандвичи.
Да уж, лгуном он был отвратительным.
И сражаться ему предстояло в одиночку. Даже с этим невесть откуда взявшимся ангелом-хранителем сражаться ему предстояло в одиночку.
Всякий раз, проходя мимо окна, он напоминал себе, что дождливый день быстро катится к вечеру, а Молох, скорее всего, тогда и придет.
Невысокий для своего возраста, худенький для своего возраста, не умеющий хорошо лгать, одинокий… Все складывалось против него.
— Пандвичи, — бормотал он себе под нос. — Всего лишь пандвичи с маслом из водорослей и морскими орешками.
Глава 59
Пальмы, всякие и разные, высокие и не очень, с раскидистыми и уходящими вверх кронами, гнуло ветром, как в фильме «Ки-Ларго». Автобусы, легковушки, грузовики, внедорожники запрудили улицы, щетки едва справлялись с потоками воды, боковые стекла запотевали, клаксоны гудели, тормоза визжали, автомобили пытались продвинуться хоть на фут дальше, стояли, рывком бросались вперед, снова останавливались, водители исходили злобой, совсем как в начальном эпизоде фильма «Падая вниз», только без летней жары и Майкла Дугласа, хотя Этан полагал, что, окажись Майкл Дуглас в такой вот передряге, злился бы точно так же, как и его герой. Перед книжным магазином, под навесом, стояла группа подростков, с торчащими во все стороны волосами, с проколотыми бровями, носами, языками, то ли панк-рокеров, то ли просто панков, один из них, в котелке, напомнил Этану персонажа из «Заводного апельсина». По тротуару прошли несколько школьниц, красоток, наслаждающихся каникулами, без зонтов, с прилипшими к лицу волосами, каждая словно изображала Холл и Голайтли в римейке «Завтрак у „Тиффани“, который снимался за три тысячи миль от исходной съемочной площадки, на диком берегу океана. Непогода превратила середину дня в сумерки, словно режиссер, снимающий ночную сцену вечером. Светились витрины магазинов, вывески, разноцветные китайские фонарики, которые придавали улицам праздничный вид, фары и задние огни автомобилей. Сполохи света падали на мокрые тротуары, отражались от витрин и стеклянных стен, превращали в ртутные пары клубы автомобильных выхлопов. Такие же кадры Этан видел и в фильме „Бегущий по лезвию ножа“.
День казался и реальностью, и игрой воображения, голливудские грезы освещали город в одних местах, затемняли в других, меняли на каждом перекрестке и размывали то, что раньше казалось незыблемым.
Они ехали в «Экспедишн» Этана, оставив седан Рискового в гараже больницы Госпожи Ангелов. Поскольку Этан более не служил в полиции, то не имел возможности выуживать из кого-либо информацию, а его партнер не мог одновременно выуживать информацию и вести автомобиль.
Чтобы проверить шесть ниточек, предстояло окунуться в сферы, лежащие за пределами юрисдикции департамента полиции города. Без соответствующих бумажек даже Рисковый не мог в ультимативном тоне требовать ту или иную справку. А времени на соблюдение всех необходимых процедур у них не было.
Рисковый висел на телефоне. Голос его поднимался от вежливого, почти романтического шепота до повелительного рыка, но обычно в нем слышалось дружелюбие, пусть он и беззастенчиво козырял статусом детектива по расследованию убийств. Сие в большинстве случаев производило должное впечатление на бюрократов от образования.
Все колледжи и университеты в зоне большого Лос-Анджелеса закрывались на последние две или три недели года. На хозяйстве оставался лишь минимум административных лиц, чтобы решать возникающие вопросы с теми студентами, кто не уезжал на рождественские каникулы.
В каждом учебном заведении, куда звонил Рисковый, он пускал в ход обаяние, призывы к гражданской ответственности, угрозы, настойчивость и постепенно таки добирался до человека, который владел нужной им информацией.
Они уже знали, что оба семинара актерского мастерства, на которых побывал Рольф Райнерд, проводил профессор, доктор Джонатан Спеч-Могг. Они уже договорились встретиться со Спеч-Моггом в его доме в Уэствуде, куда и ехали, не имея возможности воспользоваться сиреной или спецсигналом.