Лицо в зеркале
Шрифт:
Потому что истинные анархисты не верили в сверхъестественное, ни в силы Тьмы, ни в силы Света. Сила разрушения и новый, лучший порядок, который возникнет на руинах прежнего, вот что составляло основу их веры.
— Учитывая сущность твоей работы, мне представляется, что не только ученые жируют на деньгах налогоплательщиков. Что вот вы здесь делаете в ночную смену? Играете в покер или рассказываете страшные истории о призраках?
Роман, похоже, слушал вполуха. Слово здесь
— Подтрунивание — не твоя сильная сторона. Давай к делу. Что тебе нужно? Тебе всегда что-нибудь нужно.
— И я всегда за это хорошо плачу, не так ли?
— Способность расплачиваться наличными и в полном объеме я всегда полагал высшей добродетелью.
— Вижу, что вы решили крысиную проблему.
— Какую крысиную проблему?
Два года тому назад пресса подняла дикий вой по поводу антисанитарии и засилья крыс как в этой комнате, так и во всем здании.
— Должно быть, с крысами вы справились. Я вот оглядываюсь и не вижу ни одной кузины Микки-Мауса, отгрызающей чей-то нос.
Последовала короткая пауза, свидетельствующая о том, что собеседник Корки не мог поверить своим ушам.
— Ты не можешь быть там, где, я думаю, ты находишься.
— Я именно там, где ты и думаешь. Самодовольство и сарказм, ранее слышавшиеся в
голосе Романа, испарились, как дым. Их заменила тренога.
— Как ты мог туда пройти? Ты не имеешь права. Тебе нечего делать в морге вообще, а особенно там.
— У меня есть пропуск.
— Черта с два.
— Я могу уйти отсюда и прийти к тебе. Ты в секционном зале или в своем кабинете?
Роман перешел на яростный шепот:
— Ты рехнулся? Хочешь, чтобы меня уволили? — Я хочу сделать заказ.
Недавно Роман передал ему банку с консервантом органики и десятью обрезками крайней плоти, которые он срезал с трупов, предназначенных для кремации.
Корки переправил банку Рольфу Райнерду с четкими инструкциями. И Райнерд, несмотря на патологическую глупость, смог упаковать банку в черную подарочную коробку и отослать Ченнингу Манхейму.
— Мне нужно еще десять.
— Ты не должен приходить сюда, чтобы поговорить об этом. Вообще не приходи сюда, идиот. Звони мне домой.
— Ядумал, ты оценишь шутку, посмеешься.
— Господи Иисусе, — выдохнул Роман. — Ты же сатанист, — напомнил Корки.
— Кретин.
— Послушай, Роман, где ты сейчас? Скажи, как мне пройти к тебе. Есть одно дельце.
— Оставайся на месте.
— Ну, не знаю. У меня начинается приступ клаустрофобии. И мне мерещатся призраки.
— Оставайся на месте! Я подойду через две минуты.
— Я только что услышал какой-то странный звук. Думаю, один из трупов ожил.
— Живых там нет.
— Я уверен, что парень в углу что-то сказал.
— Тогда он сказал, что ты идиот.
— Может, вы по ошибке действительно затащили сюда живого. У меня мурашки бегут по коже.
— Две минуты, — повторил Роман. — Жди, где стоишь. Не шляйся по моргу, не привлекай к себе внимание, а не то я отрежу крайнюю плоть тебе.
Роман отключил сотовый.
В склепе неопознанных и нищих мертвецов Корки вернул трубку на рычаг.
Оглядел закутанную в саваны аудиторию.
— При всей моей скромности, я могу кое-чему научить и Ченнинга Манхейма.
Он не ждал, да и не нуждался в аплодисментах зрительного зала. И так знал, что идеально сыграл эту роль.
Глава 25
В Городе Ангелов пошел снег.
Пастух-ветер выгонял белые стада с темных лугов, которые раскинулись над миром, направлял их меж фикусов и пальм, по авеню, которые никогда не знали снежного Рождества.
В изумлении, Этан всматривался в белесую ночь.
Лежа на кровати в своей комнате, он вдруг осознал, что ветром, должно быть, снесло крышу. И теперь снег завалит мебель, испортит ковер.
Так что скоро ему придется встать, пройти в спальню к родителям: отец наверняка знает, что нужно делать, если у дома сносит крышу.
Но пока Этан хотел насладиться зрелищем. Прямо над ним огромный снежный ком висел, как хрустальная люстра, и все ее бесчисленные искрящиеся подвески находились в непрерывном движении.
У него замерзли ресницы.
Снежинки покрывали лицо холодными поцелуями, таялина щеках.
Когда же зрение у нею прояснилось, он увидел, что ил самом деле декабрьская ночь полна капель дождя, из которых формировались какие-то постоянно изменяющиеся структуры и формы.
А когда-то мягкая кровать каким-то чудом вросла в асфальт.
Он не испытывал никаких неудобств, разве что пуховая подушка давила на затылок, как жесткая мостовая.
Дождь падал на лицо, холодный, как снег, тот же холод ощущала и его поднятая левая рука.
Правую руку также никто не укрыл от дождя, но она не ощущала ни холода, ни падающих на нее капелек.
Не чувствовал он и ног. Не мог ими пошевелить. Ничем не мог пошевелить, за исключением головы и левой руки.
Понял, что, обездвиженный, может утонуть, если дождь заполнит его лишившуюся крыши комнату.
Но его размышления внезапно пронзило ужасом, поднимающимся из глубин сознания, парализующим не только тело, но и мозг.
Он закрыл глаза, чтобы не смотреть правде в лицо, правде более страшной, чем тот безобидный факт, что снежинки на самом деле были каплями дождя.