Лицо

Мориц Юнна Петровна

чтоб светел был отход его и сладок:

Кентавру пусть — нежнейшая из грядок,

а мне — его бессмертья центрифуга, -

ты понял? — Зевс кивнул ему невольно

и удалился ублажать титана.

Кентавру больше не было так больно,

его зарыл Геракл в тени платана.

Орел терзал титана неустанно,

въедаясь в печень. Но как раз об этом

известно всем и сказано довольно.

1973

«Черемуха,

дай надышаться…»

Черемуха, дай надышаться

На осень, на зиму вперед -

Ведь надо на что-то решаться

Все время, всю жизнь напролет!

Загульная! В пьяной раскачке,

Щекой прижимаясь к щеке,

Станцуем свой вальс, как босячки -

Средь барышень на пятачке!

Уже приударили скрипочки,

И дух упирается в плоть,

И цыпочки встали на цыпочки

И взяли батисты в щепоть!

Скорей свои кудри-каракули

Роняй же ко мне на плечо,

Чтоб мы танцевали и плакали,

Друг друга обняв горячо.

Нам есть от чего переплакаться

И переплясаться с тобой!

Мы выросли обе из платьица

В простор наготы голубой,

А всюду намеки туманные,

Что будем… ах, страшно сказать!

Я — черная, буду я черной землицей,

Ты — белая, будешь черемухой виться

И черную землю сосать,

И пьяные, белые, пряные

Цветы на дорожку бросать…

Черемуха, дай надышаться

На осень, на зиму вперед -

Ведь надо на что-то решаться

Все время, всю жизнь напролет!

1976

ПОРА ДОЖДЕЙ И УВЯДАНЬЯ

Чем безнадежней, тем утешнее

Пора дождей и увяданья,

Когда распад, уродство внешнее

— Причина нашего страданья.

Тоска, подавленность великая

Людей тиранит, словно пьяниц, -

Как если б на углу, пиликая,

Стоял со скрипкой оборванец!

Но явленна за всеми бедствами,

За истреблением обличья,

Попытка нищенскими средствами

Пронзить и обрести величье.

Во имя беспощадной ясности

И оглушительной свободы

Мы подвергаемся опасности

В определенный час природы,

Когда повальны раздевания

Лесов и, мрак усугубляя,

Идут дожди, до основания

Устройство мира оголяя.

Но, переваривая лишнее

Перед глазами населений,

Художника лицо всевышнее

Оставит голой суть явлений:

Любови к нам — такое множество,

И времени — такая бездна,

Что только полное ничтожество

Проглотит это безвозмездно.

1968

«Снег фонтанами бьет на углу…»

Снег фонтанами бьет на углу,

Наметая сугробы крутые.

В облаках, наметающих мглу,

Бьют фонтаны лучей золотые.

Тайный блеск и сверканье вокруг!

Веет в воздухе свежим уловом.

Если кто-нибудь явится вдруг,

Мглистым я задержу его словом.

Я такие снопы развяжу,

На такой положу его клевер,

Головою к такому чижу,

К звездам, так облучающим север,

Что к моим облакам головой,

Головой к моим таинствам алым,

Он поклянчит в ладье гробовой

Плыть со мной под одним покрывалом.

Я отвечу на это, смеясь,

Я убью этот замысел шуткой, -

Ведь любая застывшая связь

Отвратительна пошлостью жуткой!

Нет, скажу я, останься волной -

Друг на друга мы с пеньем нахлынем!

Будь со мною — и только со мной!
–

Но сверкай одиночеством синим.

Да, сверканье — вот главное в нас!

Обнажая его неподдельность,

Блещет близости острый алмаз,

Углубляющий нашу отдельность.

Тайный блеск — это жизнь, это путь

(Это — голая суть, я согласна!), -

Потому и раздвоена грудь,

Что не все до конца мне тут ясно.

1978

СЛЕД В МОРЕ

В том городе мне было двадцать лет.

Там снег лежал с краев, а грязь — в середке.

Мы на отшибе жили. Жидкий свет

Сочился в окна. Веял день короткий.

И жил сверчок у нас в перегородке,

И пел жучок всего один куплет

О том, что в море невозможен след,

А все же чудно плыть хотя бы в лодке.

Была зима. Картошку на обед

Варили к атлантической селедке

И в три часа включали верхний свет.

В пятиугольной комнате громадной,

Прохладной, словно церковь, и пустой,

От синих стен сквозило нищетой,

Но эта нищета была нарядной

По-своему: древесной чистотой,

Тарелкой древней, глиной шоколадной,

Чернильницей с грустившей Ариадной

Над медной нитью, как над золотой.

И при разделе от квартиры той

Достались мне Державин, том шестой,

И ужас перед суетностью жадной.

Я там жила недолго, но тогда,

Когда была настолько молода,

Что кожа лба казалась голубою,

Душа была прозрачна, как вода,

Прозрачна и прохладна, как вода,

И стать могла нечаянно любою.

Но то, что привело меня сюда,

Не обнищало светом и любовью.

И одного усилья над собою

Достаточно бывает иногда,