Лицо
Шрифт:
Чтоб чудно просветлеть и над собою
Увидеть, как прекрасна та звезда,
Как все-таки прекрасна та звезда,
Которая сгорит с моей судьбою.
1968
«Мята в твоем зеленеет глазу…»
Мята в твоем зеленеет глазу,
Верба мерцает и вереск.
Заговор знаю — он мелет бузу,
Чушь, околесицу, ересь,
Воду он пестиком в ступе толчет,
Вечно темнит и туманит,
Враз не заманит —
Не завлечет — так заманит!
Вот и узнаешь, как было легко
Всем, кто летали со мною!
Что за трехглазое пламя влекло
Крепко забыть остальное?!.
Вот и узнаешь, какая тоска
Ветром каким прознобила
Всех, кого раньше брала в облака,
Всех, кого брать разлюбила.
Я отрываюсь легко от земли -
Дай только повод серьезный!
Плащ мой — в серебряной звездной пыли,
Путь мой — в черемухе звездной!
Это летают мои корабли
В глубь неизвестности грозной.
Плащ мой — в серебряной звездной пыли,
Путь мой — в черемухе звездной.
Это меня не узнал ты вчера
В молниях, в огненном шлеме.
Сириус — брат мой, Венера — сестра,
Ты — мое лучшее время.
1977
«Мое созвездье — Близнецы…»
Мое созвездье — Близнецы,
Моя стихия — воздух.
Меркурий, сердолик, среда
Приносят мне удачу.
И, как считают мудрецы,
Такой расклад на звездах -
Что в среду или никогда
Я что-нибудь да значу.
Меркурий плавает во мгле,
А сердолик — в Тавриде,
А на земле — моя среда
Приносит мне удачу.
И в среду — я навеселе,
Я в среду — в лучшем виде,
Ах, в среду или никогда
Я что-нибудь да значу!
И если кто-нибудь отверг
В издательстве мой сборник,
Когда была я молода
И жизнь вела собачью, -
Так значит, было то в четверг,
В четверг или во вторник, -
Ведь в среду или никогда
Я что-нибудь да значу.
Когда в один из прочих дней
Я стану легким светом,
Где в роге Млечного Пути
Пылает спирт созвездий, -
Тогда я напишу ясней
Об этом же, об этом, -
Откройся, третий глаз,
прочти Мои благие вести!
1978
ТАВРИДА
Там цвел миндаль. Сквозило море
Меж кровель, выступов, перил.
И жизни плавали в просторе,
И чей-то шепот говорил
Об этом. Нежно пахло летом,
Небесной влагой, огурцом.
Душа, стесненная скелетом,
Такое делала с лицом,
Что облик становился ликом
Судьбы. Торчали из резьбы
Черты в изломе полудиком:
Жаровней — глаз, скула — калмыком,
И сушь растресканной губы. Над миндалем
Бахчисарая, Где скифы жарили форель,
Носилось время, пожирая
Аквамариновый апрель,
Меня с тобой, и всех со всеми,
Со всех сторон, с нутра, извне.
Всепожирающее время,
Неумирающее время
Вертело вертел на огне.
Но мне еще светила младость -
Послаще славы эта радость,
Крупней бессмертия вдвойне.
Пускай случится что угодно, -
Я счастлива была, свободна,
Любима, счастлива, свободна,
Со всеми и наедине!
Ходила в том, что так немодно,
Но жертвенно и благородно
Щадило время дух во мне.
1967
«А я, с каменами гуляя чаще многих…»
А я, с каменами гуляя чаще многих,
не удивляюсь, что у них извечно в носке
одни и те же платья и прически,
божественно простые, как листва,
не знающая моды и фасона,
как свет, в листве скользящий невесомо…
И не способны эти божества
нуждаться вовсе в новизне наряда
и стрижки, за собой следить как надо
для взятья там чего-нибудь еще -
зачем? — всего достаточно каменам,
они в сандалиях, они в обыкновенном,
они над бездной подставляют мне плечо.
1978
ДОВЛАТОВ В НЬЮ-ЙОРКЕ
Огромный Сережа в панаме
Идет сквозь тропический зной,
Панама сверкает над нами
И машет своей белизной.
Он хочет холодного пива,
Коньяк тошнотворен в жару.
Он праздника хочет, прорыва
Сквозь пошлых кошмаров муру.
Долги ему жизнь отравляют,
И нету поместья в заклад.
И плохо себе представляют
Друзья его внутренний ад.
Качаются в ритме баллады
Улыбка его и судьба.
Панамкою цвета прохлады
Он пот утирает со лба.
И всяк его шутке смеется,
И женщины млеют при нем,
И сердце его разорвется
Лишь в пятницу, в августе, днем.
А нынче суббота июля,
Он молод, красив, знаменит.
Нью-Йорк, как большая кастрюля,
Под крышкой панамы звенит.
1990
«Века пройдут, а сердце помнит всё…»
Века пройдут, а сердце помнит всё.
Ведь на него, как путь на колесо,
Намотана событий непрерывность.
Не потому ль невинный пустячок
Весенней ночью может дать толчок
Для большего, чем сердцу можно вынесть?
1973