Лицом к лицу (пер. Гуляева)
Шрифт:
– А как же! Случилось.
– Почему вы посмотрели на часы?
– Чего я на часы глядел? Ха! Да я глаз с них не сводил, пока по парку шел. Часов-то у меня сроду не было, я чуть не очумел от счастья.
– Значит, пока ваш приятель Спотти приставал к мисс Спейнер, вы смотрели на часы из чистого любопытства?
– Можно сказать – да, – кивнул Маггер. – Ага, из чистого этого самого – любопытства.
– Кстати, а вы были уверены, что часы идут должным образом?
– Чего-чего?
– Ну, что верное время показывают?
– Еще спрашиваете! Я по уличным часам проверял, и по витринам магазинов. Сто раз по пути в парк! Кой толк в часах, ежели они неверно время показывают?
– Никакого толку, мистер Хэтвей. Я полностью с вами согласен. Таким образом, ваши часы были установлены строго в соответствии с точным временем, судя по тому множеству часов, с которыми вы сверялись. – Затем Френкель вкрадчиво поинтересовался:
– И какое же время показывали ваши часы, когда Спотти остановил на ваших глазах мисс Спейнер, чтобы обратиться к ней за помощью?
Маггер сразу же ответил:
– Аккурат без двадцати двенадцать, значитца.
– Значит – «аккурат» без двадцати двенадцать. Вы уверены в этом, мистер Хэтвей?
– А как же! О чем вам все время толкую-то? Точно без двадцати двенадцать.
– То есть за двадцать минут до полуночи?
– А я что говорю?
– Вы говорите, что это произошло в ночь со среды на четверг, тридцатого декабря прошедшего года, как раз перед кануном Нового года – другими словами, в ночь убийства Глори Гилд.
– Да, сэр.
– Именно в Центральном парке?
– Ага. В Центральном.
Френкель повернулся и принялся ходить взад-вперед перед столом. Гримаса районного прокурора, казалось, вызывала на его собственном лице выражение искреннего сочувствия. Он печально улыбнулся в направлении стола обвинителя, словно говоря: «Такова судьба, ничего не поделаешь…» Затем вдруг опять резко обернулся к Маггеру.
– Ох, еще один вопрос. Дала ли мисс Спейнер – то есть сидящая вот здесь молодая леди – что-нибудь Спотти в ответ на его просьбу?
– Ага. Уж когда она дальше пошла, я из кустов вылез и подхожу к Спотти, а он показывает мне монету в двадцать пять центов с таким видом, ну прям как самородок нашел! – Маггер сокрушенно покачал головой, – Бедолага Спотти! Какие-то жалкие вшивые двадцать пять центов – это мне-то, с полестней долларов в заднем кармане! Я прям не мог решиться и показать-то их…
– А вы случайно не обратили внимания, в каком направлении удалилась мисс Спейнер после встречи со Спотти?
– А чего ж не заметить? Заметил. На запад, конечно. Дело-то на сквозной дороге было, значит, она к Западным воротам шла.
– Примите мою огромную благодарность, мистер Хэтвей, – нежно проворковал Френкель, – Теперь ваша очередь, – махнул он рукой в сторону прокурора. Человека, в ответ на это поднявшегося с места, скрючило, как от рези в животе.
Глава 31
На шумной, вполне невинной пирушке в честь оправдания Лоретты все, не сговариваясь, решили, что она – истинная любимица Фортуны. И как только она умудрилась позабыть о бродяге, приставшем к ней на пути через парк? Сама Лоретга никак не могла этого объяснить. Она просто не обратила на эпизод с бродягой, никакого внимания. Эллери счел нужным напомнить ей, что если бы не жалкий пропойца, отъявленный мошенник и грабитель, то приговор мог бы обернуться для нее куда более плачевно! (Однако он счел излишним напоминать ей о том, что существует еще и некто, пытавшийся любой ценой зажать слишком болтливый рот оборванцу и предотвратить его появление в зале суда. И тот же самый некто подбросил кольт в ее шляпную коробку. Но такие напоминания были, неуместными на праздничном вечере.) Даже Куртис Перри Хэтвей, приглашенный по настоянию самой Лоретты и теперь нещадно хлеставший ирландское вики, казался ошеломленным всем происшедшим. Он еще не оправился от душевного потрясения после безжалостного натиска районного прокурора во время перекрестного допроса. Тот применил все свои самые изощренные способы, сбивающие человека с толку. Но мистер Хэтвей с честью вышел из этого испытания и ни на йоту не изменил своих показаний. За что Харри Берк удостоил его прозвища «Верный Гораций». Карманы Маггера были битком набиты вырезками из газет, до небес превозносящих его решающую роль в деле Лоретты Спейнер. Он весь трясся от возбуждения, ослепленный блеском внезапной славы и опьяненный вином известности, так что сам с трудом верил в происходящее. Воистину это был звездный час его жизни!
Даже обычный по-английски неприступный вид Лоретты на этот раз смягчился. Обвинение в убийстве больше не тяготело над ней, и она безудержно хохотала и болтала без умолку со всеми сразу и с каждым в отдельности. Однако ее густые, не тронутые щипцами брови все еще напряженно сходились к переносице, как будто от приступов внутренней, душевной боли; прежде широко открытые голубые глаза теперь почти постоянно щурились, словно с трудом переносили свет, а крылья ноздрей не покидала матовая полупрозрачная бледность. Куину порой казалось, что девушка на грани истерики. И в то же время в очертаниях ее рта появилась новая жесткость и твердость, детская капризно-безвольная гримаска исчезла без следа. Эллери удивился такому мгновенному взрослению. Она вступила в происходящие события подростком, а вышла – женщиной. Он не смог сдержать вздоха.
– У вас такой вид, словно вы съели тухлую устрицу, – немного погодя обратился к нему Харри Берк. – Дружище, в чем депо?
– В лице, – буркнул в ответ Эллери.
– Чьем? – оглядываясь вокруг, удивленно спросил Берк.
– Не знаю, Харри. В этом-то все и дело.
– А-а!
Так чье же лицом имела в виду Джи-Джи?
Глава 32
– Что-то случилось? – спросил Берк.
– Ничего, Харри, – отвечала Роберта, – Правда, ничего.
– Лапушка моя, тебе ничего не удастся утаить от меня. Теперь, по крайней мере. Что-то с Лореттой, ведь правда?
– Ну…
– Ну, Берт, брось скрытничать! Я же вижу, что здесь опять замешан Армандо. Ты не можешь постоянно опекать ее. Кажется, назревает скандал.
– Ох, Харри, давай не будем об этом! Еще немного – и меня, видимо, отсюда попросят… Лучше обними меня.
Лоретта в этот день тактично отправилась спать пораньше – по крайней мере, удалилась в свою спальню, и они остались вдвоем в пустынных просторах роскошной гостиной.
Берк обнял Роберту и прикрыл глаза. От нее исходило тепло и умиротворенность. Все последние дни мир казался Берку полным света и покоя, если бы на горизонте периодически не появлялось мутное облачко прыщавой физиономии Армандо, наведывавшегося к своей племяннице. И какого только черта он, Харри Берк, истратил впустую столько лет на тусклое холостяцкое прозябание?
Роберта теснее прижалась к нему, устраиваясь поуютнее, как усталый ребенок.
– Харри, я раньше даже не представляла, что человеку может быть так хорошо, – прошептала она. – Я страшно тебе благодарна.