Лифт в преисподнюю
Шрифт:
— Ты негодяй! — вспыхнула Катерина, вскочила с кресла и начала колотить возлюбленного своими маленькими кулачками, но быстро выдохлась. — Негодяй! Как ты мог столько времени скрывать от меня правду!
— Успокойся! Я сам хотел того же, о чем ты мне сейчас сказала. Я мечтал о возрождении рода Ростопчиных, но считал, что его невозможно восстановить насильственным путем. Только любовь способна сотворить чудо. Сейчас ты мне доказала, что чудеса случаются наяву. Я ждал, а не скрывал. Ждал твоего первого шага. Ты полюбила человека, ничего о нем не зная, ты готова ради него идти до конца, и теперь я с полным правом могу тебе сказать, что ты не ошиблась в своем выборе. Я не хотел пользоваться положением и играть на твоих слабостях или пристрастиях. Мы пришли к финишу на равных. Я свой выбор давно сделал, но не мог и не хотел навязываться в женихи и наследники. Теперь, когда ты раскрылась предо мной и лишила себя всякой защиты, я выполнил свой долг и сказал тебе правду.
— Боже! Неужто ты существуешь?! Не в лихорадке ли я? Не брежу ли?!
Катя закрыла лицо руками и зарыдала. Он не мешал ей выплескивать эмоции. Такой шок не легко перенести.
Прошло немало времени, пока Катерина — Катрин Пуартье из рода Ростопчиных успокоилась. Вино оказалось как нельзя кстати.
Над морем сгустились сумерки, взошла золотистая луна, и лакей принес на террасу свечи в серебряных подсвечниках. От ужина они отказались и продолжали пить вино.
— Ты оставишь Россию и переедешь ко мне? — спросила Катя.
— Не так все просто. Ты не знаешь наших законов. У меня бизнес, огромное хозяйство. Двойное гражданство пока еще невозможно, но мы подумаем, как нам сделать все грамотно, без ущерба для семьи.
— Какое непривычное слово — семья. Неужели оно может иметь какое-то непосредственное отношение ко мне? Только сейчас я понимаю, как глупо звучит слово «невеста» в применении ко мне. Старая мечтательная дура. Я даже не смогу родить тебе ребенка. Нам придется взять со стороны. Как это ужасно!
— О наследниках поговорим в другой раз. У меня должен родиться внук.
— Внук? — Катрин дернулась в кресле.
— Я был женат. Очень давно. У меня взрослый сын. О нем мы говорить не будем. Его воспитание, взгляды на жизнь, цели и скептицизм не подходят для будущего хранителя династии. Но будет внук, и его мы воспитаем сами, вложив в него все то лучшее, что носили в себе наши именитые предки.
— Кто же нам отдаст ребенка?
— Не отдадут, так продадут. Ты не знаешь, какие нравы царят в России.
— Кое-что знаю. Я давно интересуюсь усыновлением. Во Франции достаточно нечистоплотных контор, которые торгуют детьми из Азии. Странно, но дети из России причисляются к этому контингенту. Наравне с китайцами, вьетнамцами, монголами… Но я никогда бы не рискнула брать ребенка из рук работорговцев.
— К сожалению, такова сегодняшняя российская действительность. Продают все, лишь бы выжить самим. Но я не хочу охаивать свое отечество. Надеюсь, наши потомки сумеют вернуться в Россию, где возродится справедливость и честь.
— Кто-то меня упрекал в пафосности?
— За державу обидно. Прости.
— Ты веришь в то, что мы будем воспитывать прямого потомка Федора Ростопчина?
— Верю. И скоро ты получишь этому подтверждение.
— Боже! Да я от одной твоей уверенности забеременею. Пойдем в спальню. Может, сегодня Бог подарит мне еще одно чудо!
— Чудес больше не случится, а отпустить вожжи нам не помешает. Пусть этой ночью царствует любовь!
— Ура! — выкрикнула Катрин и выпила залпом бокал вина.
В этот день она от него не пьянела. Существовал более сильный наркотик.
Встреча состоялась на одном из городских пляжей, где, в основном, отдыхала молодежь. Было многолюдно и шумно. Здесь отдыхали в свой редкий выходной горничные, посыльные и таксисты из третьих стран, которым удалось найти работу на побережье. На горизонте белели шикарные яхты, молодые люди мечтательно заглядывались на них, восклицая «О… да!». Мир никогда не славился справедливостью по отношению к своим обитателям. Кому-то все, а кому-то ничего.
Чаров скинул рубашку, брюки и сел на рыхлый белый песок рядом с двумя крепкими парнями, смакующими пиво из жестяных банок.
— Что за самодеятельность вы устроили, господа свободные разбойники? — спросил он, глядя на светящееся в солнечных лучах синее море.
Тот, что сидел ближе к нему, паренек крепкого телосложения с русыми волосами, смуглый от загара, негромко ответил:
— Случайно получилось, Устиныч. Мы обогнали их на серпантине на подъезде к границе Монако. Место идеальное, сам Бог велел воспользоваться случаем. И все же мы решили не торопиться, выждать дня три, до тех пор пока Пьер и его любовник поедут обратно. А тут такая глупость получилась. Мы загнали свою машину на боковой отрезок дороги, ведущий в горное село, и решили подождать, пока они проедут, чтобы не висеть у них на хвосте от Ниццы до Монако. Нас бы засекли. Юрка взял бинокль и смотрел на дорогу. Появилась их машина. За рулем сидел Пьер Пуартье. Гнал, как сумасшедший. Выскочил из-за скалы, даже не притормаживая на крутом вираже. Не знаю, как это получилось, но «зайчик» от линз бинокля попал ему в глаза и ослепил на мгновенье. Этого хватило, чтобы он потерял контроль над дорогой, сбил столбики, и машина слетела в пропасть. Этот петух сам виноват. Мы тут же смылись.
— Из-за вас я не смог закончить дела в городе. Идиоты:
— Да этот придурок и без нас был обречен. Он со своим педиком пил всю ночь в кабаке, а утром перед отъездом из отеля они еще добавили по сотке коньяку.
— Полиция меня не очень беспокоит, — задумчиво продолжал Чаров, — они долго возиться с делом не будут. И уж, конечно, не станут проводить параллель между смертью сестры и брата. Однако, Люси Пуартье и Пьер были застрахованы в одной и той же страховой компании. А там в отделе исков сидят настоящие сыщики. Я не знаю страховщиков, которые с радостью прощаются с кругленькими суммами, не вникая в подробности. Одна смерть — случайность, вторая — совпадение, третья — закономерность.
— С Люси все чисто сработано, — подал голос второй парень. На вид он был чуть старше приятеля, выглядел на все тридцать. — Лекарство ей ввели французское, и взято оно в той же клинике, где Люси лежала. Подозрения могут пасть только на медперсонал. Или, в крайнем случае, на Катрин.
Чаров резко обернулся и испуганно глянул на парня.
— Не заговаривайся, Юрочка. Катя вне игры.
— Хотелось бы. Но кто же знал, что в день, когда Люси сделали инъекцию, Катрин приедет в клинику ее навещать. Она просидела у сестры больше часа, а через два часа после ее отъезда Люси стало совсем плохо, ночью она умерла.
Лицо Чарова вспыхнуло.
— Странно. Мне она ничего не говорила по этому поводу. Причина смерти установлена, но по обоюдному согласию с врачами дело решили замять. А если страховщики захотят эксгумировать труп?
— Ничего не получится. Люси кремировали, — усмехнулся один из парней.
— Вот оно что! Но в роду Ростопчиных никого до сегодняшнего дня не кремировали. Это не по-православному — сжигать покойников. Нельзя недооценивать противника. Если тень падет на Катерину, то я окажусь в свете прожекторов, а мне освещенная сцена не нужна. Я привык оставаться за кулисами.