Лихие гости
Шрифт:
— Захарушка, она говорит, что это ее муж, Жак Дювалье, — тихим шепотом сообщила Ксения, — хочет знать, как он умер.
— Сбежал от наших варнаков, плыл на лодке по реке и замерз. А подробней ей завтра Иван Степанович расскажет. Ступайте домой, Ксюша. Утешь ее, если сможешь.
Ксения и Луиза так же медленно, как они шли по палубе, стали подниматься вверх от пристани. Захар Евграфович проводил их долгим взглядом, затем повернулся к Дедюхину и попросил:
— Иван Степанович, о записке — никому ни слова, даже Окорокову.
— Какая
Дивный все-таки был человек, капитан «Основы». Умный и догадливый.
8
Утром на пристань прибыл на казенной коляске исправник Окороков, обряженный по всей форме: в шинели с блестящими погонами, в шапке и при шашке. С ним же приехал и его помощник — маленький, тщедушный человек с чахоточным лицом, одетый в гражданское платье. Зато фамилия у него в отличие от внешности была звонкая — Удалых. Со стороны смотрелись они, когда были рядом, очень потешно, но никто даже не усмехнулся — дело-то серьезное.
Следом за исправником и его помощником, бегом и запыхавшись, подоспели двое городовых.
Началось долгое и нудное разбирательство. Писали протокол, отправляли покойного в ледник при городской лечебнице, куда свозили трупы убитых и замерзших на улице, допрашивали Дедюхина, похмельных матросов с «Основы», которых подняли спозаранку, и наконец очередь дошла до Луизы. Допрашивать ее Окороков пришел в дом Луканина и попросил Захара Евграфовича предоставить для допроса кабинет. Снимая шашку и шинель, Окороков вздохнул:
— Задали вы мне работки, Захар Евграфович. Это вам не беглый бродяга, того закопал и могилку притоптал — никому дела нет. А здесь — иностранный подданный. Теперь одной бумаги две телеги… Рука отвалится писать. Ну, зовите вашу Луизу, и Ксению Евграфовну заодно, во французском, увы, не силен… — Окороков развел огромными своими ручищами и по-хозяйски прошел в кабинет, громко прихлопнув за собой дверь, открыто давая понять Захару Евграфовичу, что присутствие хозяина совсем не обязательно.
«Какой гусь!» — сердито подумал Захар Евграфович, потоптался возле закрытых дверей кабинета и вышел на крыльцо.
Морось наконец-то иссякла и больше уже не сеяла на землю, небо прояснилось, и еще с ночи стало крепко подмораживать. Захар Евграфович оперся о перила, вдыхая свежий, морозный воздух, и задумался, глядя на Вознесенский собор, который четко прорисовывался своими крестами и куполами в холодной синеве. Было о чем задуматься… Да только не долго он постоял в одиночестве. Прибежал запыхавшийся Екимыч и сообщил, что Агапов срочно просит Захара Евграфовича прибыть в контору, и добавил:
— Сам порывался на каталке своей поехать, да вспомнил, что крыльцо не одолеть, а ребята как раз обедать пошли…
По пустякам и мелочным делам Агапов хозяина никогда не беспокоил — сам управлялся. И если уж зовет столь спешно — значит, действительно большая
— А я что обещал! Говорил, что никуда не денется и след отыщется! Собирайся, Захар Евграфович, поедем беседовать.
— Подожди, с кем беседовать?
— Здрассьте вам, уважаемый! Мужичонка объявился, который за Кедровым кряжем побывал. У Дубовых он. Только что весточку принесли. Я вот и карту уже приготовил. Поехали.
Захар Евграфович встрепенулся, но тут же вспомнил:
— У меня Окороков в кабинете, Луизу допрашивает.
— Ну и пускай допрашивает! Служба у него такая. А каков допрос был, Ксения Евграфовна расскажет. Поехали! Нам теперь каждый час дорог, как бы мужичонка еще раз не исчез. Пусть Екимыч скажет, что у нас возы по дороге в Белоярск обломались. Вот мы туда и поехали. Они и впрямь обломались, Захар Евграфович, два воза. Я с утра еще ребят отправил, пусть помогут. Поехали, поехали, время не ждет.
— Хорошо, я сейчас.
Наказав Екимычу, что сказать Окорокову, торопливо накинув короткую ватную куртку, Захар Евграфович скоро уже сидел в пролетке и нетерпеливо ждал, когда двое работников загрузят Агапова. Едва тот уселся, кучер хлопнул вожжами, и сытая, застоявшаяся тройка вылетела из луканинской ограды и пошла галопом в сторону ночлежки Дубовых.
Там гостей уже ждали. В той же самой комнате с единственным оконцем под потолком, где в прошлый раз Агапов беседовал с братьями, сидел теперь за богато накрытым столом Егорка Костянкин, опухший и трясущийся, и хлебал густую, наваристую уху, расплескивая ее из ложки на скатерть. Как только гости вошли, Егорка бросил ложку и тревожно спросил у Ефима, который открывал дверь:
— Ты же говорил, один старик будет, безногий, а эти кто?
И трясущуюся руку потянул к голенищу сапога, из которого выглядывал деревянной ручкой нож.
— Погоди, погоди, милый человек, — задребезжал своим распевным голоском Агапов, — я и вправду безногий, видишь, меня на руках таскают, а эти ребятки меня усадят и пойдут, и Ефим Демидыч пойдет, мы только втроем и останемся. Я да ты, милый человек, да еще вот Захар Евграфович… Посидим рядком, потолкуем… Очень нам интересно знать, где ты бывал, милый человек, чего видел…
Работники, усадив Агапова, вышли, следом за ними — Ефим. Звякнула дверь. Егорка, прищурившись, настороженно смотрел на Захара Евграфовича и руки, опущенной к голенищу, не поднимал.
— Хлебай, хлебай без опаски, — Захар Евграфович, чтобы не спугнуть его, отошел подальше от стола, — что беглый ты, нам известно. Если бы ловить тебя пришли, тут бы городовые были и разговоры, сам знаешь, они бы не разговаривали. Руки завернули и прямым ходом в кутузку — пикнуть бы не успел, и ножик бы не помог. Ты по другому делу нам нужен. Поможешь — денег дадим, и никто знать не будет.