Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго!
Шрифт:
А со стороны деревни, перебегая между горящими скирдами, к месту схватки приближались станичники Гордея и освобожденные из полона мужики. Остатки шуракальского отряда торопливо разрезали саблями путы, которыми были стреножены их лошади, и вскакивали в седла. Низко пригнувшись к гривам коней, они бросились наутек. Их фигуры в бараньих тулупах мелькнули среди зелени кустов и скрылись в сумраке лесных дебрей.
Глава 6
Говор людей и ржание лошадей зависли над тихой лесной поляной. Багряная луна, выплывающая из-за верхушек деревьев, освещала конников в кольчугах и кафтанах, тускло поблескивала на высоких навершиях шлемов и наконечниках копий. Посередине поляны трое, ехавшие впереди отряда, остановились.
— Тут и заночуем, — сказал могучего сложения воин и, обращаясь к остальным, спросил: — А вы как мыслите?
— Можно! — согласно кивнул долговязый с небольшой бородкой и, сняв шлем с орлиным пером, вытер рукой потный лоб. Люди дюже устали, а татары сюда не сунутся в ночь.
— Так и сделаем, Максим! — теперь уже решительно бросил первый и, пытливо взглянув на третьего всадника, продолжавшего молчать, с покровительственными нотками в голосе полюбопытствовал: — А как, княже Володимир, ты мыслишь?
— Добро! Тут устроим привал… Отдавай наказ, Устин!.. — приказал князь.
Тем временем весь конный отряд въехал на поляну и остановился возле князя Владимира и тысячников. Устин, приложив ладони к губастому рту, громко скомандовал:
— Кметн! Спешивайся на ночлег! Коней расседлать! Держаться своих сотен!
Сотники стали выкрикивать имена, Кое-как разобравшись при зыбком лунном свете по десяткам и сотням. Тысячники объехали лесной стан и, выставив дозорных, вернулись к Владимиру, который в мрачном раздумье сидел на стволе поваленной буреломом липы. Оба его стремянных были убиты, коня расседлали молодые порубежники Никитка и Алешка. Потом помогли Владимиру снять тяжелый панцирь, который вместе с украшенным серебряными нитями шлемом и двуручным мечом лежал теперь у его ног. Длинные, до плеч, светлые волосы обрамляли худое, осунувшееся лицо молодого князя. В полумраке он казался и вовсе юным, почти отроком. Тысячник Устин ткнул своего напарника в бок, шепнул на ухо:
— Дитя, да и только!.. — А вслух промолвил степенно: — Княже, вои просят дозволения костры развести. Мы с Максимом советовались, мыслим, что можно.
Владимир молча кивнул.
На лесной поляне там и сям заплясали огни костров. Ратники доставали из переметных сум припасы: ветчину, сухари, огурцы, усаживались за еду. Но не все трапезничали, часть воинов сразу заснула, повалившись на траву…
Это были остатки разбитой нукерами Бека Хаджи тарусской рати — несколько сот княжеских дружинников, которых после гибели в самый разгар битвы князя Константина возглавил его младший брат Владимир. Они сумели оторваться от погони и укрылись в лесной глухомани. Татарам удалось полонить лишь немногих. Но ополчение было разбито. Вражеские всадники смяли горожан и крестьян, вооруженных топорами, дубинами и косами, и, окружив тарусцев, многих порубили или захватили.
На поляне слышался храп усталых, измученных людей. Гасли костры. Тлел лишь один, возле которого сидели Владимир, бояре и сотники княжеской дружины. Все угрюмо молчали. Поражение, бегство, да и неизвестность того, что ждет их в будущем, угнетали начальных людей…
— Так все ж, что будем делать, княже? — спросил Максим.
— Говорил и повторю вам, други: один у нас выход — идти в Волок Ламский к князю Серпуховскому!
— Уйти с родной земли неведомо куда?.. — покачал лохматой головой тысячник Устин. — Нет, сие негоже.
— Побьем татар, вернемся на Тарусчину!
— Уже побили… — хмуро протянул тысячник Максим.
— Сила наша, коль будем вместе. Ежели объединим рати русские — устоим, пойдем порознь — лада не будет. Говорил я о том брату Костянтину, упокой Господь его душу, да не послушал он меня. Может, все было бы по-другому… — тщетно уговаривал молодой князь начальных людей, но те продолжали отмалчиваться.
— Грех покойного князя-батюшку судить, — вздохнул кто-то из сотников.
— Да и ждет ли князь Серпуховский нас? — буркнул Максим.
— Ждет! Мне о том доподлинно ведомо — самолично его грамотку читал! — воскликнул Владимир и продолжал: — А тут что делать станем? Корм-то для воев раздобудем, зверья и птицы в лесу много, а дале что? Не сегодня завтра ордынцы сыщут нас. Не отобьемся! Нечего тут сидеть!
— А мы и не собираемся тут сидеть! — двусмысленно обронил Устин.
— Ежели не в Волок, то куда? — насторожился молодой князь.
— Видно будет.
— Замыслил ты что-то, Устин? Не забывай только: я ваш князь!
Боярин промолчал, а Максим зло прищурил глаза, бросил резко:
— Тот наш князь, кого Костянтин Иваныч в своем завещании назвал! Мы же, тарусские бояре и дети боярские, — обвел он рукой сидевших у костра начальных людей, — сего завещания не видели. — И добавил многозначительно: — Да и в Рязани при княгине Ольге Федоровне есть тарусские бояре.
Владимир вспыхнул от гнева, ноздри его носа расширились, бледное лицо залила краска, с трудом сдерживаясь, процедил:
— Вот о чем ты, боярин Максим! Видать, запамятовал ты, что ныне не время заводить смуту?!
— О какой смуте торочишь, княже?! Молод ты еще, я с отцом твоим, Иваном Костянтинычем, за Тарусу стоял, когда тебя-то и на свете Божьем не было! — в свою очередь загорелся тот. — И еще скажу: понапрасну ты дружину из сечи вывел. Может, и не побили бы нас нехристи!
— Ты смутьян и отступник, Максим! — выхватил из ножен меч Владимир. — Потому и зовешь к Олегу Рязанскому, такому же отступнику от дела русского.
Тысячник, неторопливо поднявшись с земли, тоже обнажил меч, но между ними стали другие начальные люди.
— Что вы! Что вы! — восклицал Устин. — Надо все обсудить спокойно, а вы за мечи хватаетесь.
И, обращаясь к обоим, примирительно добавил:
— Ты, княже Володимир Иваныч, и ты, боярин Максим Андреич, не могите думать в сей тяжкий час затевать распрю. Утро вечера мудренее. Завтра без гнева и пристрастия все обсудим…
Глава 7
Над сожженной деревней солнце то прячется за белесые облака, то выглядывает из-за них. Только не до него людям. Курится пепелище, чернеет обугленное поле, всюду лежат убитые…