Лихорадка под названием...
Шрифт:
– Павла, почему ты не стала ругаться, когда я тебя поцеловал?
– любопытный монстр в лице Германа так и норовил разворотить улей из еле сдерживаемых чувств.
– Ты же сам говорил, что не видишь во мне девушку, - неужели он реально думал, что я вот так взяла и выложила всю правду? Наивный, однако, мне попался экземпляр сильной половины человечества.
– С позициями и почётными званиями "друзей на веки вечные" мы согласились оба, поэтому не вижу смысла что-либо менять.
– А если бы я тогда сказал, что тот поцелуй на стоянке перед Академией не был игрой на публику,
– и на закуску взгляд, который не упустит ни одной мелочи, ни одной даже самой незначительной детальки.
"Если бы ты мне это раньше сказал, возможно я бы и боролась, старалась, ревновала... А теперь просто не имею на это права - слишком поздно..." - так и хотелось сказать правду, а не снова отделываться ничего не значащими, шутовскими фразами и наигранной бравадой.
– "Но теперь всё поменялось и дело не только в том, что я неизлечимо больна, просто не смогу стать на пути счастья единственной и горячо любимой подруги. Прости, родной и самый дорогой мне человечек, но ты этого никогда-никогда не узнаешь..."
– Сказала бы, что умом тронулся, - выдавив некое подобие ехидной улыбки, в доверительном жесте положила руку на согнутый локоть парня и чуть поддалась вперёд.
– Герман, а тебя в детстве не роняли, иначе я просто не могу найти другого объяснения твоему глупому поведению!
– Почему "глупому"?
– эхом откликнулся парень, недоумённо смотря на мои тонкие и очень худые пальчики, лежащие поверх белого свитера.
– Родной, я тебе никоим боком не нужна, - поспешно убрав слишком шаловливую и самостоятельную руку, стоило только заметить, как молодой человек хочет накрыть её своей ладонью, попыталась вернуть разговор на тему "Булавинцева Мария Викторовна".
– Рядом с таким красавцем должна находиться утончённая, милая, общительная, симпатичная, обворожительная...
– Короче, - рыкнул Савельников, косясь на меня недобрым взглядом.
– Как насчёт Машки, она же тебе нравится, - надеюсь, что на лице не отразилось тех чувств, которые я испытывала, говоря подобное, а глаза... Мало кто смотрит в безликие стекляшки.
– Да почему ты это решила?
– непонятно по какой причине, но всегда спокойный и уравновешенный молодой человек конкретно вспылил.
– А если я хочу видеть рядом с собой темноволосую, сероглазую, ехидную и противную Огурцову, что тогда?
"Господи, почему же так больно-то?!" - сжав руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, постаралась ничем не выдать своего истеричного состояния.
– "Зачем ты говоришь такое, милый? Мне и так выть на луну хочется... Скажи, что пошутил, решил посмеяться за счёт моего смущения... Скажи, что угодно, только не смотри на меня такими влюблёнными глазами!.."
Закрыв глаза, попыталась абстрагироваться от происходящего вокруг нашего столика: такие далёкие и одновременно близкие голоса посетителей и приятный тембр Сергея причиняли невыносимую, почти физическую боль. Неожиданно почувствовала себя ужасно усталой, хотя ещё ровно минуту назад готова была бороться до последнего и, если понадобится, то открыть глаза на чувства
– Герман, когда девушке в любви признаёшься, добавь в голос побольше страсти и напористости, - как ни странно, но голос получился вполне таки довольный жизнью, что, по всей видимости, удивило не только меня, но и Савельникова.
Как-то горько усмехнувшись, молодой человек со злостью сжал белоснежную салфетку в кулаке и с омерзением бросил её жалкие остатки на стол. Подняв на меня глаза, в которых как будто что-то надломилось, он довольно грубо рассмеялся, попутно уточняя:
– Значит, ты не воспринимаешь меня как парня?
– получив утвердительно-удивлённый ответ, продолжил экзекуцию над моими чувствами дальше.
– Значит, я для тебя не больше чем друг?
Ещё один согласный кивок дался, куда намного сложнее первого, и на то были свои причины. С ноющим сердцем, и разбитыми мечтами я уже практически смирилась, а вот затравленный взгляд моментально ставших холодными чёрных глаз, больно ударил по оголённым, словно провода, чувствам, над которыми так и не получилось взять контроль.
– Слава Богу!
– как некогда я проявила искреннюю радость, позволяя Герману отвезти меня на дополнительные занятия по "Финансам" к Мошкалёву, так и Савельников сейчас отреагировал на мои слова и поступки.
– Знаешь, это даже хорошо, что наше отношение друг к другу не поменялось.
– П-почему?
– голос предательски дрогнул, и пришлось в спешном порядке изображать приступ жесточайшей астмы.
– Наверное, ты права, - холодно-циничный взгляд друга рассеянно скользил по обеденному залу, но упорно игнорировал мою скромную и сжавшуюся в комок светлость, - я, кажется, влюбился в Булавинцеву!
Всё, баста... Занавес!..
Словно что-то почувствовав, рядом с нашим столиком бесшумно вырос сын Натальи Игоревны, нехорошо сверкая глазами и воинственно держа поднос под мышкой. Окинув практически невменяемую меня цепким взглядом, парень, сам того не понимая, бросил спасительный круг дурынде-подопечной:
– Огурцова, если вы уже поговорили, то обслужи дальний столик.
– Хорошо, сейчас сделаю, - поднявшись на ноги, не смогла удержаться, чтобы не посмотреть на Савельникова. Парень всё также смотрел куда угодно, но только не на меня.
– Герман?..
Я ожидала, что он повернётся на голос или хотя бы поинтересуется, зачем его тревожат, а не того, что парень молча поднимется и уйдёт. Растерянным взглядом проводив высокую фигуру Савельникова, со злостью пнула ногой стул, за что сразу же получила подзатыльник от бдительного Сергея, который не одобрил порчу казённой мебели. Вспомнив о том, что всё-таки нахожусь на работе и искренне надеюсь получить сегодня хорошие чаевые, сцапала протянутый поднос и усвистела к посетителям, так кстати вошедшим в кафетерий.