Лихорадка
Шрифт:
— Имя копа, который откровенничал с Дамарис Хорн.
Он примирительно пожал плечами.
— Я не знаю его имени. Могу только сказать, что видел их вместе, если можно так выразиться, в близком контакте. Темные волосы, среднего роста. Работает в ночную смену.
Она мрачно кивнула.
— Это мы вычислим.
Линкольн поднимался по ступенькам красивого викторианского здания, и каждый шаг приближал его к полному изнеможению. Время было за полночь. Последние несколько часов он провел на экстренном заседании совета городских выборных в доме Райдера, где Линкольну недвусмысленно намекнули,
«Я просто честно высказал свое мнение», — заявил он членам совета.
Но в данном случае честность явно была не лучшей тактикой.
Затем последовала долгая и нудная речь городского казначея, который едва не свел его с ума финансовой статистикой. Сколько денег поступает каждое лето от туристов. Сколько рабочих мест создается в городе. Насколько местная экономика зависит от притока отдыхающих.
Откуда берутся средства на зарплату Линкольна.
Город кормился за счет озера Саранча, не могло быть и речи о его консервации, нельзя допустить утечку информации о том, что оно представляет собой опасность для здоровья людей.
Он ушел с собрания без всякой уверенности в том, что у него есть работа, и даже в том, что она ему нужна. Он уже сел в патрульную машину и проехал полпути до дома, когда от диспетчера поступило сообщение о том, что кто-то еще хочет поговорить с ним сегодня вечером.
Линкольн нажал на кнопку звонка. Ожидая, пока ему откроют, он окинул взглядом улицу и не увидел света ни в одном доме — все окна были плотно зашторены перед лицом черной холодной ночи.
Дверь распахнулась, и его приветствовала судья Айрис Китинг:
— Спасибо, что приехали, Линкольн.
Он зашел. В доме было нестерпимо душно.
— Вы сказали, это срочно.
— Вы уже встречались с членами совета?
— Да, только что.
— И они даже думать не хотят о консервации озера. Так ведь?
Он смиренно улыбнулся.
— А разве были сомнения?
— Я слишком хорошо знаю этот город. Знаю, что думают здешние жители, чего они боятся. И как далеко могут зайти, защищая свою собственность.
— Ну, тогда вы представляете, с чем мне пришлось столкнуться.
Она жестом пригласила его пройти в библиотеку.
— Давайте присядем, Линкольн. Я должна вам кое о чем рассказать.
За каминной решеткой догорал огонь — его язычки все еще вспыхивали на холмике золы. В комнате было так жарко, что Линкольн, опустившись в глубокое плюшевое кресло, задумался, хватит ли у него сил победить сонливость. А потом встать и снова выйти на холод. Айрис села напротив, ее лицо озаряли лишь отблески огня. Тусклый свет выгодно смягчал ее черты, подчеркивая выразительные глаза и словно бы разглаживая морщины шестидесятишестилетней женщины. И только тонкие руки, подпорченные артритом, выдавали ее возраст.
— Нужно было сказать что-нибудь на сегодняшнем собрании, но у меня не хватило мужества, — призналась она.
— Что — что-нибудь?
— Когда Клэр Эллиот говорила про озеро — ну, про ту ночь, когда она видела свечение, — я должна была подтвердить ее слова.
Линкольн подался вперед. Слова судьи прогнали усталость.
— Вы тоже видели его?
— Да.
— Когда?
Она посмотрела на свои руки, вцепившиеся в подлокотники.
— Поздним летом. Мне было четырнадцать, и наш дом стоял возле Валунов. Сейчас его уже нет. Снесли много лет назад. — Она перевела взгляд на огонь и стала смотреть на камин, наблюдая за всполохами пламени. Потом откинулась на спинку кресла; на фоне темной обивки ее серебристые волосы походили на нимб. — Я помню ту ночь, был страшный ливень. Я проснулась и услышала гром. Потом подошла к окну и увидела что-то странное на воде. Свет. Свечение. Оно длилось всего несколько минут, а потом… — Судья Китинг немного помолчала. — Пока я будила родителей, оно пропало, и вода снова стала темной. — Айрис покачала головой. — Разумеется, они мне не поверили.
— А больше вы его не видели?
— Один раз видела. Спустя несколько недель, тоже во время ливня. Но недолго — оно быстро потухло.
— В тот вечер, когда мы с Клэр видели это свечение, тоже был сильный дождь.
Она подняла взгляд на Линкольна.
— Все эти годы я думала, что это была просто вспышка молнии. Или обман зрения. Но сегодня впервые узнала, что не я одна видела его.
— Почему вы не сказали? К вам бы они прислушались.
— Люди начали бы задавать всякие вопросы. Когда я это видела, в каком году.
— В каком году это было, судья Китинг?
Она отвернулась, но он успел заметить, как слезы блеснули в ее глазах.
— В тысяча девятьсот сорок шестом, — прошептала она. — Это было лето сорок шестого года.
В том году родители Айрис Китинг погибли от рук ее пятнадцатилетнего брата. В том году и сама Айрис совершила убийство, в целях самообороны. Она столкнула родного брата из окна мансарды; у нее на глазах мальчик разбился насмерть.
— Теперь вы понимаете, почему я промолчала, — добавила она.
— Своим признанием вы могли бы все изменить.
— Никто не хочет слышать об этом. А я не хочу говорить.
— Это было так давно. Пятьдесят два года…
— Пятьдесят два года — ничто! Посмотрите, как они до сих пор относятся к Уоррену Эмерсону. И в этом тоже моя вина. В детстве мы были так близки. Я считала, что однажды мы станем… — Она вдруг запнулась. Ее взгляд снова замер на камине, в котором догорали угольки. — Все эти годы я избегала его. Притворялась, будто его не существует. И вот теперь я слышу, что, возможно, он ни в чем не виноват, это была всего лишь болезнь. Инфекция мозга. Но теперь слишком поздно просить у него прощения.
— Никогда не бывает слишком поздно. На прошлой неделе Уоррену сделали операцию, и сейчас он идет на поправку. Вы могли бы навестить его.
— Не знаю, что и сказать после стольких лет. Возможно, он не захочет меня видеть.
— Пусть Уоррен сам примет решение.
Судья задумалась, и ее глаза заблестели в свете умирающего пламени. Потом она резко поднялась с кресла.
— Кажется, огонь потух, — сказала она. И, повернувшись, вышла из комнаты.
Во дворе дома Линкольна стояла машина.