Лик
Шрифт:
Это знали только Цукерманы. Остальным в подробности вникать было необязательно. Это их дело. Это их семья.
Я отвлёкся от разглядывания матери Вестера и поглядел за окно. Мир был ослепительно белым и пушистым. Дерево рядом с домом покрывали хлопья снега. Там, за окном, может, и существовала жизнь. А здесь, на маленькой кухне, мы забыли о часах. Неизвестно, как долго продолжались бы наши немые посиделки. Залезть бы в голову каждому и узнать, что он думал. На лицах отражалось смятение. А я сам уже ни в чём не был уверен. Разве что Тувью пора была убрать из списка подозреваемых.
— Давайте фильм посмотрим, — Вестера будто осенило.
— Одну
Вестер уверенно покивал, слегка улыбнувшись.
Впереди оставалось два часа времени, в котором мир вновь отодвигался на второй план. Мир реальный уступал месту миру выдуманных историй. Лучшее времяпровождение в минуты, когда хочется убежать от всего.
И даже от звонков и сообщений. Мой телефон сообщил мне о новом тексте под самый конец фильма.
Вокруг мигом похолодало. Я ткнул телефоном под нос Вестеру:
— Ты знаешь, что это значит?
Он перевел взгляд с экрана телевизора на мобильник, и я только мог видеть, как глаза его расширились, а рот сам собой приоткрылся в немом удивлении. Удивлении, страхе, непонимании.
Время теперь отказывалось плыть. Оно грохотало, стрелки часов ухали при каждом своём шаге, так же как и кровоток в моих висках шумел от каждого стука сердца.
— Это загадка для Шерлока, Флеминг. Но одно ясно, — он посмотрел на меня, и от его взгляда мне стало жутко. Как раз миссис Цукерман отправилась по магазинам, а Клео поднялась из подвала в дом по своим делам. Я вспомнил все просмотренные фильмы ужасов. И я был один на один с сумасшедшим. Но фраза оказалась куда более адекватной, чем вся эта ситуация, — Саванна просит, чтобы мы поняли её и нашли.
На телефоне светилось:
«ЕОЁГОЙЛ».
И вот настал час для просмотра детективных сериалов.
Последние страницы
Миновал и декабрь. Рождество прошло почти незаметно. Впервые за много лет я праздновал его в кругу семьи, а не с друзьями. Рейн — в больнице, Вестер — вечно не дома, ходил по городу, продолжал разбираться со случившимся, а нам ни слова не говорил. За весь конец месяца я видел его меньше пяти раз. Оставалась только Клео. Но и та будто отдалилась. Глупо, но мне не о чём было с ней поговорить. Только мы принимались обсуждать школу, как я вставлял слова о Саванне. Пауэлл меня мгновенно одёргивала. Смысл говорить о Цукерман 24/7, если её нет? О несуществующих оценках по физике ещё можно порассуждать, ведь заработать их проще. А Саванна превращалась в какое-то воспоминание, недосягаемого человека. И рядом с Клео мне было не до иных разговоров. Не знаю. Хватало получасовой встречи. Такой, самой простой, перекинуться двумя-тремя фразами. Где-нибудь в кафе или рядом с каналами и под навесом из белых деревьев, укрытых с верхушки до корней снегом.
Я навещал Рейн и даже следовал правилам истинного романтика. Цветы, шоколад (с фруктозой вместо сахара). Её должны были скоро выписать, но, когда ей об этом сказали, она вроде как заупрямилась. Нам с Клео объяснила это тем, что ей не было смысла возвращаться домой. Там пусто. В больнице хотя бы с Агатой можно было обмолвиться парой слов. Уж не знаю, о чём, но факт оставался фактом.
С утра я снова оглянулся на календарь. Январь. Учеба. Школа. Коридоры и шкафы. Вот капитан футбольной команды
Надо же, Флеминг Рид жалеет себя.
Не жалею. К черту это. Пусть пожалеют Цукерманов, у которых пропала дочь, а сын в шаге от тюрьмы.
— Чего такой кислый? — послышалось с передней парты, и лисьи глаза быстро и изучающе пробежались по мне. Даррелл, очевидно, потерял былой процент наглости, но на все сто от неё не избавился.
— Иди к черту, Йорк.
Он поднял брови, что те едва не налезли на затылок. И что-то в моём усталом взгляде или интонации голоса заставило его сжать зубы и отвернуться.
Я положил перед собой учебник. Я не был в курсе, что задавали. На прошлом занятии я переписывался с Рейн. Ей было нечего делать, ну и мне — в принципе, тоже. Оставалось верить в то, что про меня и на этом уроке забудут. Дверь, скрипнув, открылась и тут же хлопнула.
Я посмотрел на вошедшего.
Посмотрел и потерял всякую способность соображать. Обалдел, короче.
Длинные медовые волосы, ложившиеся на свитер цвета охры, обрамлявшие худенькое лицо. Вместо них — открытая шея, плечи и всё те же зеленоватые глаза и тонкие-претонкие губы. Теперь волосы Клео Пауэлл были короче моих, и только лоб заметнее всего прикрывался челкой. Увидев меня, она улыбнулась и, игнорируя удивленные взгляды, прошла ко мне и заняла стул рядом со мной.
— Пауэлл, ты и так хороша, — опять этот Даррелл лез, куда его не просили. Во мне уже не было сил, чтобы не толкнуть его со всей силы.
— Ого, — Клео с улыбкой чуть сдвинула от удивления брови. Для меня тоже стало открытием признание Йорка. Но потом он хмыкнул и всё-таки отвернулся. У Клео порозовели уши. Теперь я точно мог это разглядеть. Она села и притворилась, что теперь не видела меня. Достала учебник, тетради и стала повторять домашнее задание, шевеля губами. Каллиграфический почерк, ни одного исправления, всё сделано до самого последнего, дополнительного, задания.
— Новый год — новая жизнь? — тихо спросил я. Урок ещё не начался, но я уже готовился к еле слышимым разговорам.
— Не-е-е совсем, Флеминг. Скорее, я поняла, что пришла пора прекращать пустые разговоры.
Она повернула голову в мою сторону, но на меня почти не смотрела. Вместо этого глаза её были направлены на мою пустую тетрадь. Ещё скажет, что я лентяй. Но Клео такое позволялось.
— Я пожертвовала волосы онкобольным. Им они точно нужнее.
— Тебе идет, — я улыбнулся. И как всегда, сказал всё совсем не в тему. А всего-то не знал, как отреагировать на такой серьёзный поступок.
Она тоже не смогла быть строгой чересчур долго, хотя тон её голоса оставался прежним.
— Да и говорить о чём-то и делать что-то — разные вещи, Флеминг. Я подумала и решила, что мне стоит воспользоваться этим своим же советом.
Она договорила и, ненадолго задержав на мне свой спокойный взгляд, вернулась к уроку. Больше я не вытянул из неё и слова до самого конца занятия. Потому что и сам знал: нужно воспользоваться её советом.
Говорить, что я ищу Саванну — одно. Нужно делать.