Лики Японии
Шрифт:
В феврале 1854 года адмирал Перри вновь прибыл со своей эскадрой. На этот раз она продвинулась на несколько миль дальше, в бухту Эдо, после чего Япония заявила о своем согласии установить торговые отношения и заключить договор с Соединенными Штатами.
21 февраля 1855 года состоялся обмен ратификационными грамотами. Правда, в ходе обсуждения договора з правительственных кругах сёгуната Токугава вспыхнули ожесточенные споры по поводу уступок, к которым принудили Японию. Но некий Хаяси, один из четырех японских посредников в переговорах, сказал членам правительства: «У нас нет другого выхода. Если мы отклоним договор, может начаться война, а шансов на победу у нас нет. В случае же неминуемого поражения мы будем вынуждены подписать еще более невыгодный договор».
В 1860 году японское судно «Канрин Мару» впервые пересекло Тихий океан с официальной миссией, направляясь к берегам Америки. На борту корабля находился молодой человек — Юкити Фукудзава. В Сан-Франциско он сделал следующую запись: «Мы немало удивлены научными и техническими достижениями и прямо-таки ошеломлены общественными институтами».
Юкити Фукудзава стал впоследствии одним из первых крупных буржуазных просветителей Японии. Правда, в конце своей жизни он ратовал за гражданский мир с абсолютистским режимом тэнно, но это уже другой разговор{Фукудзава Юкити (1834–1901) — японским мыслитель, идеолог японской либеральной буржуазии последней трети XIX в. Основатель университета Кэйо. В 1879 г. стал первым президентом Токийской АН.}. Число тех, кто, подобно Фукудзаве, посетил Соединенные Штаты Америки и Европу еще до коренных изменений во внутриполитическом положении Японии, все возрастало. Постепенно обнаруживалось, насколько Япония отстала от США и от большинства европейских стран во всех областях науки и техники. Кончилось время, когда японцы черпали информацию только из книг или из рассказов голландцев — единственных европейцев, которым с 1631 года вплоть до открытия в 1854 году страны позволялось в очень ограниченном числе и под строжайшим контролем поддерживать торговые отношения с Японией.
Японцы осознали грозившую стране опасность потери национальной независимости, которая и без того была ограниченной в связи с неравноправными договорами, заключенными с США, и последовавшими вскоре такими же договорами с европейскими государствами.
6 апреля 1868 года правительство выпустило декрет, в котором были такие слова: «Давайте искать знания во всем мире!» Это свидетельствовало о свободной от предрассудков готовности учиться у всего мира, продиктованной неустойчивым политическим положением в стране и непосредственной угрозой потери национальной независимости. И Япония действительно начала учиться у всего мира. Ее подданные ездили в США, чтобы изучать экономику, в Англию — для освоения военно-морского дела, во Францию — для ознакомления с юридической и военной науками. Как только Франция проиграла войну 1870–1871 годов с Пруссией, Япония тут же переориентировалась на Германию. Прусские правоведы были крестными отцами японской конституции 1889 года; немецкий язык стал профессиональным языком японских врачей. В японской реорганизованной армии получила право гражданства прусская военная муштра. Утвержденный рейхстагом «исключительный закон» против социалистов японским чиновникам стал известен раньше, чем первые немногочисленные социалисты Японии объединились в общественную организацию.
Япония училась, училась с необычайной жадностью. Когда просветитель Юкити Фукудзава в 1876 году выпустил книгу «Поощрение к учению», открывавшуюся знаменитыми для Японии того периода поистине революционными словами: «Небо не поставило ни одного человека над другим человеком и ни одного человека под другим человеком», то первое ее издание было распродано тиражом в 200 тысяч экземпляров. Позже было обнаружено, что одновременно на рынок нелегально попали еще 220 тысяч экземпляров. Если учесть, что население страны в то время составляло примерно 35 миллионов, то книгу приобрел каждый сто шестидесятый житель Японии. До кончины Фукудзавы в 1901 году его «Поощрение к учению» было издано тиражом в 3,4 миллиона экземпляров.
Когда читаешь эту книгу сегодня, то местами она кажется трогательно наивной. В сущности, она сводится лишь к одному: к попытке убедить читателя в том, что он должен овладевать практическими знаниями. «Учиться, — писал Фукудзава, — не значит в первую очередь заниматься такой непрактичной деятельностью, как изучение нерасшифрованных китайских иероглифов и чтение древних, трудных для понимания текстов, или, наконец, стихосложением для собственного удовольствия. Все это можно охарактеризовать как разумное времяпрепровождение, однако подобные занятия не стоит ценить так высоко, как это делали в далеком прошлом ученые мужи, среди которых ни один не справлялся с задачами практической жизни. Столь же редко можно было встретить коммерсанта, который, увлекаясь поэзией, успешно вел бы торговые дела. Так, мы видим, что рассудительные коммерсанты и земледельцы проявляют немалое беспокойство, когда их дети усаживаются за книги, так как опасаются, и не без основания, что это в конце концов приведет к разорению семьи. Поэтому получается, что в такого рода учении нет какой-либо практической пользы и оно не отвечает повседневным требованиям».
Учиться же, не важно, в общепринятом ли смысле или в том, который вкладывал в него Фукудзава, означало прежде всего подражать и копировать. Когда Япония в V и VI веках более тесно соприкоснулась с далеко превосходящей ее духовной и материальной культурой Китая, она стала заимствовать у него все, что могла. А это означало копировать. В Европе со времен древних греков определяющую роль в процессе мышления играл рационализм; диалог, диспуты и критический анализ приводили к научным выводам. В Японии же к ним приходили не путем логических умозаключений, а через разучивание установленных норм поведения, вступлением на «мити» или «до» (пишется одним и тем же иероглифом), что означает «путь». «Бусидо» («путь воина») — это культ лояльности, связанный со сложной системой норм поведения; «садо» («путь чая»), то есть чайная церемония; «кэндо» («путь фехтования»), го есть японское искусство фехтования бамбуковой палкой; «дзюдо» («путь уступок»); «кадо» («путь цветов»), другое обозначение для икебаны, искусства расстановки цветов и веток в вазах; «содо» («путь писания») — искусство каллиграфии и другие «пути». Вступая на каждый из этих «путей», ученик должен следовать основному принципу: не обращаться с бесконечными вопросами к своему учителю, мастеру, а внимательно наблюдать за его действиями, усваивая все приемы путем стократного, тысячекратного повторения, пока не достигнет совершенства в данной области. Это, разумеется, подражание. Ученик молча копирует мастера, например, работает кистью в традиционных видах искусства точно так же, как он. Такова была цель, и такой она остается по сей день.
Однако копируется лишь то, что вызывает восхищение, и копировать — вовсе не означает обезьянничать. Последнее также имело и имеет место и выражается, в частности, в строгом соблюдении традиционных регламентаций, что ведет подчас к бесплодности и закоснелости. Но копирование, предполагающее глубокое проникновение в суть копируемого, когда эта суть сливается с собственной сутью, с точки зрения этики вполне оправданно. Лишь овладев искусством мастера до мельчайших деталей, ученик способен добавить к этому что-то свое. Японцы относятся к творческому процессу совсем не так, как мы. К японской действительности неприменима, например, европейская дифференциация на искусство «большое» и «малое», на «чистое» и «прикладное». В книгах по истории японского искусства японских авторов художественное ремесло и архитектура (включая садово-парковую композицию) ставятся в один ряд с искусством пластики и живописи.
В культуре, в которой представление об индивидуальности никогда не получало самостоятельного развития, в которой не требовалось свободного проявления индивида и не был сформулирован идеал самоутверждения личности, индивидуальность и оригинальность не могли рассматриваться как традиционные ценности, а копирование и подражание не могли восприниматься как нечто негативное. Представление об индивидуальных духовных ценностях в японской идеологии не существовало. Даже сегодня, во второй половине XX века, уважение к духовным ценностям индивида отнюдь не всегда рассматривается как нечто само собой разумеющееся, хотя теперь их охраняют соответствующие законы и есть возможность отстаивать свои права в суде. К этому не преминут прибегнуть, если подражатель попытается извлечь из подражаемого звонкую монету. В сегодняшней Японии копирование также не поощряется, как и у нас. Но при этом надо помнить, что вековые традиции не всегда могут достаточно быстро меняться с помощью буквы закона. Кроме того, следует остерегаться преждевременных выводов тех, кто считает, что собственный, то есть европейский, опыт является критерием всего на свете.
Япония старательно училась, а заодно усиленно подражала, вызывая большое недовольство тех, кому подражала. Но другого выхода у нее не было: с середины прошлого столетия ей противостояли не особенно дружески настроенные индустриальные страны. Учитывая это, европеец не вправе осуждать японца и отрицать его способность к творчеству.
Япония и теперь учится у всего мира и многое продолжает копировать, но, разумеется, уже с разрешения. Японцы смотрят на это иначе, возможно, более прагматично, и потому достигают намеченной цели порой гораздо быстрее, чем в других странах.
14 августа 1945 года Япония капитулировала. Вторая мировая война закончилась. Последствия ее для Японии были ужасны: более 8 миллионов убитыми и ранеными, 90 разрушенных бомбардировками городов, из них 20 — более чем на 50 процентов (Осака и Кобэ — на 57 процентов, Токио — на 56). В 1940 году в Токио насчитывалось 6,7 миллиона человек, в 1945 году — только 2,8 миллиона; 25 процентов всех зданий страны и примерно 80 процентов промышленных сооружений были полностью уничтожены.