Лики Японии
Шрифт:
Техническое оборудование и производственные показатели крупных предприятий не могут не вызывать восхищение. И несмотря на то что доля их в японской промышленности все же сравнительно невелика, все взоры устремлены именно на них. Тем не менее роль, которую средние и мелкие предприятия сыграли в экономическом подъеме Японии, существенна.
Если говорить о скачке в производстве, особенно значительном в шестидесятых годах, то его следует рассматривать как результат взаимодействия многих факторов. Последовательное внедрение достижений научно-технического прогресса и почти полный отказ от собственных фундаментальных исследований, что чревато крупными расходами средств и времени, рациональное использование и дальнейшее усовершенствование уже апробированной сверхсовременной технологии, которую можно немедленно и эффективно внедрить в практику и тем самым получить скорую прибыль, кое-что объяснит, по далеко не все. Значение всевозможных факторов — внешних и внутренних, поддающихся подсчету (экономических) и не поддающихся таковому (моральных и политических), легко распознаваемых и вместе с тем завуалированных — неодинаково, и каждый фактор на отдельных стадиях развития не остается без изменений. Готовых формул здесь нет, но нет и ничего загадочного или чудесного. Об этом немало писали и за рубежом, и в самой Японии, и в качестве основных предпосылок бурного развития называли, в частности такие, как высокий культурный уровень японского народа, наличие (изначально) крупных резервов рабочей силы в деревне, необыкновенная ловкость в области финансирования (имеется в виду вся кредитно-финансовая система страны, которая поставлена под контроль Банка Японии). При такой системе предприятия вынуждены увеличивать выпуск продукции хотя бы потому, что должны погашать проценты за полученные кредиты. Японскую экономику сравнивают с велосипедистом, которому необходимо все время крутить педали, чтобы не упасть.
Авторы некоторых публикаций видят залог успешного развития в тесной связи промышленности с государством, в том, что на вооружение Япония довольно долгое время расходовала весьма незначительные суммы, что расходы на социальные нужды невелики и уровень заработной платы не очень высок. Однако сегодня ни один из перечисленных факторов уже не действует, все они претерпели изменения и заставляют задуматься над недавним прошлым и настоящим Японии, над тем, что же формировало характер японцев, их трудолюбие и дисциплинированность.
Все ценности, которые прививались японцам по меньшей мере два поколения, обесценились разом в 1945 году, как не обесценивались за всю предшествующую историю Японии. Ничего не осталось от веры во всемогущество богов, которые будто бы всегда будут охранять Японию, как делали это в 1274 и 1281 годах, когда ниспослали на страну камикадзе — «божественный ветер», уничтоживший флот монголов, завоевавших Китай, продвинувшихся до границ Центральной Европы и решивших покорить также и Японию. Ничего не осталось от веры, возродившейся к новой страшной жизни с появлением летчиков-камикадзе, которые бросались в своих самолетах на приближавшиеся к японским берегам американские морские соединения.
Необходимы были иные ценности и цели. Одна из них выражалась словами «сэкай ити!» («стать первыми в мире», «стать номером первым»). Это означало сооружать крупнейшие в мире верфи, строить самые большие в мире суда, возводить самые крупные в мире сталелитейные предприятия, сделаться крупнейшим экспортером музыкальных клавишных инструментов, производить самые миниатюрные в мире телевизоры… К этому перечню можно было бы добавить список на многих страницах.
Смелость и усердие, знание и мастерство в сочетании со многими другими факторами привели Японию к такому экономическому подъему, который внушает уважение, хотя в глазах многих японцев он, возможно, уже не имеет того захватывающего эффекта, какой имел в самом начале, ибо они лучше других понимают его теневые стороны.
В заключение — рассказ четвертый,который также не выдуман.
— Я отвезу вас на своей машине в отель, — обратился ко мне молодой ассистент, после того как я прочитал лекцию в одном из крупнейших японских университетов, в котором учатся свыше 80 тысяч студентов, — но по дороге я должен ненадолго заглянуть к родственникам, — извинился он.
Мы остановились на узкой улочке, по обеим сторонам застроенной одноэтажными деревянными домами, напоминающими бараки. Вошли в помещение с приподнятым дощатым полом, покрытым татами — циновками из рисовой соломы. В соседнем помещении с бетонным полом находились режущая и сшивальная машины. У, самого входа размещены стопки картона.
— Мой дядя, мой двоюродный брат…
И я услышал историю о том, как семья из четырех человек изготавливает картонные коробки на одном из многотысячных семейных производств.
— Если нам предлагают крупный заказ дополнительно, мы работаем и днем, и ночью.
Столкнувшись лицом к лицу с подобным мини-производством, и, как мне показалось, бедностью, я чуть не забыл спросить о заработке.
— Он составляет примерно пятьдесят-шестьдесят процентов от жалованья кадрового рабочего на крупном предприятии.
Как и повсюду в Японии, мне был устроен сердечный прием, как и повсюду, угостили чаем. Не было только красочных проспектов.
«Далекий остров» — Хиросима
Там, где правит безрассудство, отступает здравый смысл.
Руководила ли мной боязнь еще раз столкнуться с непостижимым, связано ли это было с картинами ужасов, воспоминания о которых время не стерло из моей памяти? Была ли это мысль о сильнейшем потрясении, пережитом мной поздним летним вечером 1958 года, когда я стоял, прислонившись к парапету одного из многочисленных мостов Хиросимы, смотрел на поблескивающий глубокой синевой рукав реки, на покрытые гофрированным железом крыши бедных жилищ, из окоп которых просачивался слабый свет, и пытался представить себе, какое горе, какие неимоверные нечеловеческие страдания и трагедии произошли на этом прибрежном клочке земли 6 августа 1945 года. Вдруг в прямо-таки неправдоподобной тишине рядом со мной раздался девичий голос. Девушка, не скрывая своих намерений, спросила на чудовищном английском языке, не желаю ли я выпить с ней кружку пива.
Было ли это воспоминание о гнетущем чувстве, охватившем меня, когда я встретился с группой девушек через год? Они, правда, говорили не на плохом английском, а на американо-английском, когда с громким хохотом позировали фотографу перед памятником, подаренным детьми Японии детям Хиросимы, изображающим огромную стилизованную атомную бомбу с металлическими скульптурами. Было ли это отвращение к безумной, ни перед чем не останавливавшейся спекуляции на ужасе? Может быть, мне не хватило мужества еще раз почувствовать душевную муку, испытанную мной, когда я впервые ступил на землю Хиросимы, и печатные, безжизненные слова превратились в живые картины?
Это человек, Смотрите, во что его превратила атомная бомба! Тело его ужасающе вздулось. Мужчина ли это или женщина, кто в состоянии распознать? Слушайте! Из судорожно-сжатых губ на сожженном дочерна лице с трудом исходит призыв: «Помогите мне!» Только эти тихие, умирающие слова. Это, это человек, лицо человека.Так писал Тамики Хара, поэт из Хиросимы, переживший взрыв атомной бомбы, но покончивший с собой, когда меньше чем через пять лет в соседней Корее началась новая война.
Я не знаю истинной причины того, почему с тех пор я избегал встречи с Хиросимой, но в июне 1976 года мне пришлось туда поехать. Я получил приглашение от самой крупной на юго-западе Японии газеты принять участие в беседе писателей за круглым столом, которая должна была состояться в Хиросиме. Вначале я колебался, но возможность беседы с литераторами, единственной темой которой была Хиросима, вряд ли бы мне снова представилась.