Ликующий джинн
Шрифт:
Нет, с невидяйкой к ним лучше не соваться, чье-то даже пятиминутное исчезновение может быть принято ими за нового вида похищение, а о них-то сейчас трубят и газеты, и телек. Теловидение, говорит Скрябин, объясняя слово тем, что голов на экране почти не бывает.
Зато Славик остановился - метров за десять - у скамейки, на которой уютнейше расположились двое дядек. Между ними была расстелена газета, на газете стояли две бутылки портвейна, бутылка воды, лежал кусок колбасы, два соленых огурца, пучок зеленого лука и надломленный батон. По лицам этих двоих чувствовалось, что "стол" накрыт широчайше, он прямо-таки ломится от яств, предложи им кто-то, к примеру, омара, устриц или седло молодого барашка, они бы посмотрели на дарителя взглядом презрительным и даже негодующим.
Двое дядек - это был их дворовый алкаш, "синяк" Петруха, дядя Петя для Славика, и алкаш из соседнего двора, которого раньше звали Игорем, а потом все стали звать кто Егором, кто Гоги, кто Гошей - ради соответствия с обликом спившегося человека. Еще его звали "братом Кондратом", потому что фамилия его была Кондрашкин.
Эти двое, на зависть всем остальным, жили в свое удовольствие. Их не трогали ни экономика, ни политика, а шумные демонстрации с флагами, которые в последнее время часто проходили по их улице, их смешили до коликов и они, распрямясь, показывали на митингующих пальцами, а то и звали за собой, шлепая ладонью по поднятой над головой бутылке с остатками водки.
Скамейка Петрухи и Гоши благодаря пучку зеленого лука выглядела в сером январском дворе оазисом посреди пустыни, островком мира и благополучия. Дома этого островка бы не получилось из-за жен, поэтому на лицах застольников сияли безмятежность и умиротворенность.
Славик, глянув на бутылки, подумал, что скоро у него будет подходящий полнокровный и нестарый объект для его невидяйки. И хотел было уже отойти, чтобы прогуляться, пока объект будет "готов" для эксперимента, как вдруг услышал магическое для него слово.
– Вот ты говоришь, гравитация...– Слово произнес дядя Петя, и Славик вспомнил, что было как-то сказано о нем во дворе. Сказано было, что Петруха не так уж давно был кандидатом технических наук и перспективным ученым. Но работу он потерял, его научный отдел развалился, кандидат оказался не у дел, тыкался-мыкался в поисках применения собственных мозгов, никому они, оказалось, не нужны... запил в конце концов - и вот что он представляет собой теперь: полный, говорили, деградант... А "Егор" Кондрашкин был всего четыре года назад неплохим инженером...
– Вот ты говоришь, гравитация...
– Произнося это, дядя Петя дрожащей рукой, звякая стеклом, разливал вино по стаканам.
– Поверишь, мы с Коляном не далее как позавчера, сидя у него дома за двумя бутылками "портюши", и, углубясь, елико возможно при двух бутылках в эту тему, открыли закон антигравитации! Открыли! Ну, ты ведь знаешь: где глоток, там и слово, где слово, там и глоток - глубже, глубже, глубже... и вот он, момент истины! И формула антигравитации как на ладони! Прям сияет! Карандаша нет, ручки - тем более, и я эту формулу записал обгорелой спичкой на сигаретной пачке. Записал - ух!!! Глянь, говорю Коляну, да ведь это расцвет науки и техники, это иное будущее человечества, это миллиарды долларов!.. Ну, по этому поводу Колян полез в загашник, достал последнее, сбегал за третьей бутылкой. Выпили еще. Нельзя было этого делать! Нельзя! Выпили мы, пробую снова углубиться, чтобы проверить формулу - нет больше озарения! Вьюга уже в голове, метель куролесит. Я еще глоток - да тут же и повалился. И Колян вслед за мной. Проснулись вечером. Голова - нет мочи...
– Портвейн - он, точно, по голове бьет, - согласился Егор.
– Сначала просветляет, а после хоть криком кричи. Водка - она по сравнению с портвейном лекарство. Но - не озаряет. Только хочется кому-нибудь морду набить.
– Нет мочи, - повторил дядя Петя.
– Но я помню: что-то три часа назад было замечательное. Что-то даже грандиозное. В бутылке немного осталось, я хлебнул - и вспомнил! Да мы же закон антигравитации открыли! Человечество будет теперь парить! Весь мир изменится на наших глазах! Мы взлетим без керосина, мы взлетим!.. А формула где? Где выкладка? В голове, конечно, ничего нет, труха, салат оливье, винегрет - нечего и искать. Я давай шарить на столе: кажется, на чем-то я закон записывал. Да ведь на сигаретной же пачке! Спрашиваю у Коляна: где она? Он мне: была, точно, но я ею, кажется, газ на плите поджигал, спичка-то, говорит, все время гасла. Может, спрашиваю, хоть кусочек где остался? Да нет, кусочек горевший я до конца, до пальцев сжег, чтобы по пьяни дом не спалить, и еще водой залил. Он уже теперь в канализации в километре от нас... Я схватился за голову. Представляешь? Открыли такое - и потерять!
– Это бывает, - успокоил его Егор.
– Мы с тем же Коляном и тоже за портюшей, и тоже углубясь, как ты говоришь, открыли походя происхождение человека. И тут же позабыли. Еще шарахнули на радостях - и как водой смыло! Вот так и пропадают гениальные открытия. Думаешь, мы одни такое умные? Да их сейчас, открытий за бутылкой - тьма! И насчет портвейна ты прав - он проясняет. На втором стакане... Ну, за разговорами мы и дело пропустим. Давай!
– Давай, - согласился дядя Петя и поднес стакан ко рту; лицо его было скорбным.
– За наши светлые головы!
– На втором стакане, - уточнил Гоша.
– Вперед!
Славик отправился дальше по двору, зная, что через некоторое время оба гения не будут вязать лыка, и все открытия, сделанные между первым и вторым стаканом как просияют, так и погаснут - как искры над костром. Он отправился дальше, думая, что можно было бы вернуть дядю Петю с помощью молстара в ту минуту, когда он записывал формулу антигравитации на сигаретной пачке. И оказать человечеству неоценимую услугу. Но как это сделать, он не знал. Тут надо бы посоветоваться с Кубиком...
Но невидяйку он опробует точно на Петрухе. Ему через полчаса будет все равно - быть видимым или невидимым. Даже лучше, наверно, невидимым.
Через полчаса Славик снова был у скамейки-оазиса. С надеждами на какое-то очередное великое открытие у Петрухи и Гоши было уже покончено - они обнимались, нависая над опрокинутыми бутылками. Колбаса осталась недоеденной, и приблудный худющий пес стоял рядом со скамейкой и голодными глазами смотрел на нее. Хвост его вполне мог вывихнуться от усиленного махания. Еще немного, и он доберется до колбасы. Пес переступал от нетерпения лапами.
Славик, по опыту наблюдателя, знал, что после обнимания пройдет еще время, прежде чем собутыльники разойдутся, шатаясь, или уснут. Но они могут сейчас еще подраться, на это уйдет минут десять.
Ждать было уже нельзя, дома вот-вот зазвонит телефон, если уже не звонит. Славик хлопнул себя по карману, невидяйка была на месте.
Дядя Петя, отчего-то всхлипывая, оторвался от Гоши и откинулся к спинке скамьи. Гоша глянул на него, тоже всхлипнул и принял удобную позу. Голодный пес сделал шаг к колбасе и прижал на всякий случай хвост. Бросился к куску, схватил его - и был таков. Друзья не шелохнулись.