Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Шрифт:
В теории, в отличии от практики, всё это можно, но с достаточным количеством знаний, денег и ограниченности поступающих требований, а главное — при отсутствии личной жизни и проблем, обычно возникающих в начале или середине «карьеры». Попробуйте успеть за всем уследить и не отставать. Те механизмы, которыми пользовались десять лет назад, сейчас нерациональны и неприменимы. Те возможности доставания оружия, которыми можно было пользоваться в начале 90-х иссякли, то же касается и документов, и их источников, и их перечня. По-другому работают органы, по-иному устроена жизнь. Переработана вся система безопасности, от вхождения в любой подъезд до вообще передвижения по городу под «зрачками» объективов видеокамер. Если раньше телефонная связь была источником информации только о других, то теперь она представляет опасность и
Конечно, есть возможность всё упростить, что разумеется умаляет шансы на «выживание» и, безусловно, является моветоном для решившего сделать своей профессией чужую смерть.
Личная жизнь — отдельная тема, здесь важно не столько появление её и даже не продолжительность, а её сохранение и поддержание. От неё можно отбиваться, перебиваясь походами в музеи, театры, посещением «ночных бабочек», встречами с теми людьми, на которых никогда не выйдут, — скажем, друзьями детства или бывшими сослуживцами — но пустотелость души это не юполнит ни на йоту. Рано или поздно, кроме фактора понимания того, что твои действия, мягко говоря, не очень вяжутся со статусом обычного человека, появляются и другие, отнюдь не успокаивающие и не положительные. Это глупое наигранное мнение мужчины — «одинокого волка», презирающего всё, кроме борьбы и свободы, — скорее, амплуа психопата или недоразвитого самца с фобией общества, или же, в крайнем случае, несущего в себе обиду на весь мир, из-за его неприятия или непонимания самой сущности окружающего. Одиночки в глубине, у самого сердца, всегда лелеют место для той единственной — чем и несчастны. Их множество, и почти все оправдывают своё положение всем, чем могут, и только редкие говорят правду, не боясь показать всему миру свою несостоятельность в этом отношении.
Я всегда любил женщин, но пытался всегда придерживаться некоторых правил, скажем, не быть третьим, не знакомиться с замужними, не обещать лишнего, ну и так далее, что раскрывать полностью не имеет смысла.
Личное появляется само собой, будто нехотя, один взгляд в, казалось бы, бронированном сердце пробивает брешь, и именно там, где мечтается изредка о запретном. Может, этот взгляд, эти движения, тембр голоса и не обратят на себя внимание, но вызывающие улыбку девичьи косички, так не принятые сегодня, или какой-нибудь комбинезон, который, как отметишь про себя, необыкновенно выдержанно и выгодно подчёркивает именно то, что скрывает.
Уже через день-два случайно вспомнишь и подумаешь, что не коротенькая маечка и невысокая, больше похожая на пояс юбка понравились тебе на даме рядом, а именно та, в комбинезончике или приталенном коротком пиджачке и широких брюках, где завуалировано прочитывается всё, чем не обладают рядом находящиеся, но пытающиеся именно это и выделить. Об этом потом забываешь, и остаются косички и высокий, чистый и сильный голос, обладательница которых явно достойна лучшего, чем ты, мужчина.
Если случайно состоится неожиданная встреча — скорее всего, спокойствие и безмятежность надолго покинут твоё сердце. Она, может, и не разглядела тебя тогда, зато ты поражён, хотя пока ещё и не понял этого, для начала знакомясь с надеждой когда-нибудь провести с ней вечер, если она будет свободна. Душа же, вспыхнув, захлопывает створку, чтобы даже случайный порыв ветра не затушил разгорающегося чувства, оставленная щелка для доступа кислорода — общения, взглядов, осязаний и ощущений — потихоньку раздуют огонь, охватывающий все. И это первая ступень к личной жизни.
Я то сопротивлялся, то поддавался, то трепетал и сдавался совсем, потом, наконец понимая пагубность происходящего для нас обоих и смертельную опасность, обрывал, мучая обоих, и снова возвращался, скорее воруя принадлежащее себе, чем возвращал принадлежащее и желаемое ей.
Очень долго обманывая себя, я не хотел принимать нашу совместную жизнь как семейную, но зато чётко понимал, что никогда не смогу отказаться от этой женщины, ставшей для меня и роковой и спасительницей одновременно. Именно она не давала мне забыться и заставляла постоянно помнить, что я человек, а не «собиратель душ». Именно о ней я видел сон наяву, как пришедшее откровение: «пока она со мной — буду жить, но с одним условием: не совершать ничего ужасного». И я понял, что это не столько о теле, сколько о душе.
Вспоминая это и глядя на её стройную фигуру, мне мерещился ангел, но больше укоряющий, словно видящий меня насквозь, чем поддерживающий и этим спасающий.
Меня тянуло к ней непреодолимо, что было обоюдно, но зависимость пугала, порождая конфликты и недомолвки. И настал день, когда осознание необходимости настоящей личной жизни и полноценной семьи, пусть даже на несколько месяцев или лет, должны были быть приняты разумом, а через некоторое время уже семья обосновалась в первый раз, за более чем десять лет, в (.поём пристанище, а ещё чуть погодя, увеличилась на одного, пока маленького, но быстро ставшего главным человека.
Я был счастлив тем больше, чем дальше в прошлое удалялся день последнего убийства и развала нашей «бригады», а также встреча с человеком, от которого я тоже был зависим — с «покупателем». Впереди могла быть долгожданная благополучная дорога, которой я, возможно, не заслужил. Или то, что случилось, может быть, и есть моё чистилище?
Благодаря вердикту общества — произошло не самое страшное, но очень тяжёлое именно наказание памятью о бывшем полуторагодовалом счастье и сегодняшней его потерей.
Такие мысли посещают меня сейчас, они же навевались и после допросов, ложась мягким покрывалом на выжатую душу, мучимую мыслями и поступками, гордыней и страхами, подозрениями и переживаниями. Мягкой подушкой и чистым бельём ей были твёрдые решения и такая же уверенность, уже независимо ни от чего, облегчить её эфирное существо настоящим внутренним покаянием, но уже на суде и перед родственниками, потерявшими близких.
После каждого расставания со следователями и адвокатами, я чувствовал свежий, лёгкий, прохладный ветер, очищающий память и рассудок, и тёплый приятный запах чистого, но неизведанного, ожидаемого где-то, возможно, далеко, но уже здесь укрепляющего надежду, дающую силу и разумение. Все эти ощущения не оставляли места злобе и гневу и вселяли спокойствие до самого сна, почти всегда глубокого и восстанавливающего, но одновременно чуткого на всякого рода неестественные звуки.
Я мог не проснуться от шума, гама, звука упавшего предмета, но всегда пробуждался от пристального взгляда, разговоров шёпотом обо мне или тихого шороха чего-то или кого-то приближающегося или шедшего в мою сторону. Наверное, эта привычка крепкого, но чуткого сна выработалась за пару десятилетий, начиная с армии, она укреплялась с каждым днём и будет укрепляться дальше.
По моему глубокому убеждению, интуиция — это нечто, существующее помимо нас, но призванное служить нам беззаветно. Будучи совершенно нейтральной и неэмоциональной, она нуждается только в одном — чтобы человек, обладающий ею, научился к ней прислушиваться и распознавать её сигналы. Сама её сущность обладает всеми пятью чувствами, которыми обладает человек, а может быть — они и есть её продолжение, уходящее в глубь бесконечности, связываясь с другими и являясь при этом шестым и самым развитым. Кажется, что в далёкой древности это был аппарат не только общения, но и обучения и, более того, сама связь со Знанием и Истиной, утерянная принятием вместо неё желания, следования своему эго и своей гордыне.
Первый из нас, наверняка, владел интуицией в совершенстве, но именно он и начал задумываться о том, будто и сам может справиться. Но не такой была первая женщина, сделавшая всё, чтобы сегодняшние матери пользовались этим инструментом если не в совершенстве, то хотя бы в какой-то степени при защите своего потомства и выборе защитника.
Сколько раз я, прислушиваясь к своей интуиции, избегал не только неприятностей, но и больше того. Бывало и наоборот, когда, не опасаясь, окунался с головой, казалось бы, в безвыходные ситуации. Понимая не только пользу и выгоду, но жизненно важную необходимость интуиции, я всё пытался поймать эмоциональное состояние, когда волна наития наиболее сильна и откровенна, но это не в воле нашей. Точно одно — в момент смертельной опасности интуиция становится разумом, мощно включая чисто химические процессы, а потому и организм истощается быстро.